го на них совсем не было времени. Местные не торопились жить, несмотря на то что в Кварталах «на жизнь» времени как раз маловато, вот они, видимо, и смаковали каждую минуту. – То, чем вы там занимаетесь.
– Ах, это. – Варлам покачал головой. – Арсений, у вас там пальцы чьи-то валяются. Вы в курсе? Не валяются, впрочем. Аккуратная кучка справа. Во-о-он там.
Для Арсения, как для жителя Кварталов, смерть была разной, и та, что водилась в Аукционном Доме, его пугала и возмущала.
– Вы убиваете людей, – отчеканил Арсений чуть ли не по слогам. – Вы их убиваете.
– О, что вы. Конечно, нет. Решительно невозможно. – Варлам будто махал перед собой руками, щупая воздух. Пусто, нитей не было. Он отсалютовал Арсению шляпой: – Хорошего дня.
Скрипнула входная дверь. Арсений ничего не ответил.
Тик-тук-тук. Варлам злился, нестерпимо хотелось унять скребущуюся в груди несправедливость, и он решил пройтись пешком, преодолевая отвращение, потому что так он мог доказать:
я горожанин.
За Варламом автоматически выдвинулись два ударника, которых он вытребовал у Рады для охраны. В Кварталах горожан терпели постольку-поскольку, но Аукционный Дом местных пугал. Н.Ч. и его детище обрастали сплетнями, жуткими до потных ладоней. У ударников Варлама на груди были вышиты буквы А.Д., этого было достаточно, чтобы на Варлама косились издали. Люди в Кварталах не боялись самых отвратительных вещей, для них удивительные низости – часть привычного уклада, но Аукционный Дом, властный, непонятный, – его квартальным не переварить. Варлам их презирал просто так (как и многих в Городе), а еще потому, что неспособность осознать величие душ казалась ему смехотворной. Сам Варлам весь прикипел к Умнице-616, Душелокатору, безмик– робному уюту лабораторий, стойкому запаху хвои.
Варлам торопливо семенил, все так же прижимая к лицу платок, надвинув еще для верности на глаза шляпу. Тик-тук-тук. Он успел забыть, как пахнут жареные крысы, еще забыл, что они снуют под ногами, сбоку, даже над головой по проводке – всюду, куда их откормленные тельца способны пролезть. Крысы в Кварталах были одновременно и бедой, и ценностью. Они – единственное, что оставалось постоянным.
крысы приносят потомство круглый год. одна такая животина за двенадцать месяцев способна родить пять – восемь раз.
Закончились торговые улицы, позади остался и душок «Жареного котика», который все равно будет мерещиться Варламу ближайшие несколько дней. Варлам вышел на пустырь. Налево – дорога к дому, та самая, по которой он бегал столько лет. Варлам до сих пор мог мысленно прочертить линию, безопасную траекторию, которая много раз спасала его от воображаемой погони. С мамой за запеченными крысами они тоже ходили через пустырь. Они шли медленно, потому что часто останавливались, подбирая камешки, чтобы потом разложить их у подъезда по кучкам. Камешки приятно оттягивали карманы по дороге к «Крыса-сносно» и обратно, Варламу нравилось раскладывать кучки – мама сильно увлекалась. За пустырем остался папа: недавно он прислал новое письмо, поздравил с очередным сезоном торгов, вскользь обмолвился, что здоровье подсдало, но это ничего, сил еще хватает. Варлам выслал лекарства и к свиной вырезке добавил деньрожденьческий шоколадный торт (впервые не по плану), но на письмо отвечать не стал. Все это лишнее, давно лишнее. Внутри, ближе к кишкам, заныла тоска, едва различимая, настолько слабенькая, что Варлам легко пошел дальше – все дальше и дальше от дома.
для этого я и приехал. все верно. все так.
Ринг – это не просто место для запрещенных в Городе развлечений. Бои были отдельной культурой, верой, идеологией, всем, на чем способна зациклиться человеческая увлеченность. Бои возвышались над остальными, даже над Королем, – при этом оставались в стороне от квартальной суеты. Причастных к боям не интересовали политика, перевороты, соперничество с Городом и местные вечеринки. В школе бывают такие ребята: слишком крутые, чтобы ввязываться в разборки остальных, слишком сконцентрированные на собственной тусовке. На ринге обитали как раз такие. Им не было дела до остальных, они посвятили себя «искусству калечения» – так они это называли. У участников боев была своя философия. Папа описывал ее как философию отстранения, но не пояснял, от чего они отстранялись. Варлам воспринимал его слова буквально и считал, что отстраняться нужно от всего, поэтому на бои с папой не просился.
На боях работал тотализатор, но барыг сюда не пускали. Сам ринг – это огромный павильон. Когда-то там были продовольственные склады, со временем все порастащили. Сейчас на песке под крышей располагались сами ринги, бар (вагончик с едой и алкоголем, пластмассовые столы, стулья), переговорные, курилки, раздевалки. В павильоне умещался отдельный мир.
Ринг – третья из квартальных любовей Данте, но, пожалуй, первая по значимости. Он почти тридцать лет оттрубил на этом песке и собрал все существующие почетности: почетный боец, почетный судья, почетный гость. Раньше Данте выступал, свой путь в Кварталах он начинал с «искусства калечения», так и держался, непобежденный, до *143 года, потом ударился в политику, но на ринге Данте навсегда свой.
Варлам ходил от ринга к рингу, шлепал песком в ботинках и бормотал под нос что-то возмущенное. Тик-тук-тук. Пахло потом и, кажется, рвотой. Изумительное сочетание бойцовского духа. В основном в павильоне говорили негромко. Кричали тренеры – матерно рвали глотки. Кричали удары – звенели, отскакивали от границ ринга победой или поражением. Зрители и просто непричастные к таинству могли себе позволить сдавленное бормотание – вполголоса, чтобы не помешать: в тренировочное время организаторы пускали или не пускали зевак по настроению. Иногда раздавался пьяный гогот со стороны кафе, но вблизи рингов его почти не было слышно, там гас любой звук, не имеющий отношения к бою.
На ринге во главе угла стояли не организаторы, судьи, рефери или тренеры, а сами бойцы. Бойцы были недосягаемы, неприкосновенны. Они были выше дворовых потасовок и барной поножовщины; вне ринга бойцы сторонились жестокости, подчиняясь строгой внутренней иерархии. Уважение к ним основывалось на вере, не требующей доказательств или опровержений, и родилось как результат давних традиций, которые существовали вопреки разношерстности и изменчивости квартальных мнений.
В вакууме центрального ринга бой подходил к концу. Высокий белесый юноша удерживал на удушающем своего противника. Варлам улыбнулся. Таким он его и запомнил. Юноша весь был белый: болезненно-белая кожа, белые волосы, брови, даже ресницы. Одна скула сбита темным кровоподтеком, капельки пота вперемешку с кровью стекали на лицо. Он пыжился, пыхтел, стараясь дожать рыбиной бившегося под ним бедолагу, который через несколько секунд отключился и наконец стих. Все трепетно молчали, но магию момента нарушили размеренные аплодисменты Варлама.
– Что за удивительное шоу! – Варлам всплеснул руками и захохотал. Тик-тук-тук.
Юноша подошел к краю ринга, облокотился о канатные ограждения. С каждым хлопком у публики сдавало терпение, и только благодаря двум молчаливым фигурам за спиной Варлама никто еще не двинулся с места.
– Что тут Аукционному Дому понадобилось? – спросил один из тренеров.
Местным появление Варлама не сулило ничего хорошего. Городские частенько бывали на боях, просаживали денежки на веселье, которое в Городе было под запретом. В рамках идеологии Прогресса власти Города запретили все развлечения, якобы растлевающие душу. Нелегальщина и так свила гнездо в Кварталах, за этим горожане сюда и ездили. Никто не делал это тайком, в Кварталы наведывались абсолютно открыто, будто происходящего за Стеной не существует. Подобное лицемерие позволяло горожанам сохранять репутацию и «непорочность души», ведь они заботили их достаточно, чтобы тащиться за грязью в Кварталы. Но Варлам был не просто гостем из Города. Представители Аукционного Дома в Кварталах не завсегдатаи, и все знали, что там, куда дотянулись руки Н.Ч. и его подчиненных, исчезали люди.
– Исключительно деловое предложение, господа. – Варлам бодро подпрыгивал у самых ограждений.
– Варлам, приятель, проваливай, пока цел.
Вблизи было видно, что юноша избит сильнее, чем казалось на первый взгляд. Его тело отдавало синевой не из-за анемии. Всё в ссадинах.
– Знаешь, Влад, давай по-честному, не приятель ты мне совсем. – Варлам снова захохотал – демонстративно, запрокинув назад голову.
Люди запереглядывались, кто-то сказал:
– Что за психа принесло? Уебывай!
– Я не псих! – взвыл Варлам. Он заорал так, что ударники выхватили оружие, а у ринга все так и стояли – непуганые. Варлам прочистил горло и добавил тише: – Не псих. Нормальный. – Он сдерживался изо всех сил. Кровь застучала в ушах, в голове зачесалось, а руки в перчатках взопрели. Варлам повернулся к Владу: – Уже забыл, как лупил меня в школе вместе с остальными?
У Влада дрогнули уголки губ. Помнил, разумеется, он помнил.
– Ну да ладно, я решительно не в обиде.
Влад смотрел на Варлама невозмутимо, его не заботила даже струйка крови, ползущая по виску.
– Не в обиде? Чёт незаметно.
– У Аукционного Дома здесь есть кое-какие дела. Как у вас это… перетереть бы.
– Перетирай с Данте, и все тут. – Тренер пытался вклиниться между рингом и Варламом, оттеснить его.
– Нет, я думаю, Владу будет интересно обсудить все с глазу на глаз.
Влад наклонился, стянув с плеча тренера полотенце, размазал кровь с потом по белой коже и негромко рассмеялся:
– Пиздуй отсюда, Варлам. Я серьезно.
– И я серьезно. Вот так не поговоришь с кем надо, а потом тревожат… дела туалетные.
Влада передернуло, и Варлам различил в его лице эту бесинку, которая редко вспыхивала на будто припорошенной пылью радужке. В детстве Влад не бил первый, обычно начинал Адриан. Но и сам Влад тоже, бывало, в дурном настроении проходился по Варламу, и в его взгляде появлялась эта недобрая искра. Варлам успел уловить ее: Влад хотел броситься, но не стал – он взволнованно посмотрел по сторонам и не стал. Варлам тоже все помнил.