Данте не чмырили за городское прошлое, которое он тянул за собой, как дохлую лошадь, наверное, потому, что в Кварталах он уже семьдесят лет, скоротал здесь почти три квартальные жизни. Восемь Королей, двадцать девять лет на ринге, а сигареты – все равно между указательным и средним.
Его не искали. Василий Краевский, отец Данте и глава ЕУГ Города, знал, что сын ушел сам и что он не вернется. Когда через несколько дней по окончании действия пропуска с постов пришел запрос о начале поисковой операции, Василий Краевский его отклонил и велел готовить извещение о гибели. Для Города Данте умер, для своей семьи – тоже. Асина Краевская, врач-хирург, без труда подчистую вырезала остатки сына из их квартиры, кирпичного дома в спальном районе, обзвонила по очереди спортзалы, любимые бары, больницу. В столовой с тех пор накрывали на двоих и больше никогда не подавали едва схватившийся омлет, который их сын частенько ел на завтрак. Через много лет, после смерти Василия Краевского, Асина, бывало, засиживалась в той столовой и приговаривала, глядя в пустоту, в прошлое: «Что же ты сделал с нами, Данечка, что же ты сделал».
Они так и не узнали, почему сын ушел, списали всё на бунт против душ, протесты юности. Местным Данте не рассказывал ни о семье, ни о том, чем занимался в Городе, он вообще говорил только по делу.
В Кварталах власть сменялась кувырком и катилась окровавленным шариком, и в его замысловатой траектории путались разные люди. Все, кто успел зацепиться за сильных, жили перебежками между инаугурациями. Так однажды в Свите и появился Данте (в *143 году, прошелся по ступенькам через одну): из охраны через овчарок – в советники, а через пять лет замутил первый переворот, усадив на трон Артемия. И понеслось. Короли менялись, а Данте дыру протер на своем посту: то тусовался в советниках, то входил в ближайшее окружение, но дальше не отступал. В Данте что-то очаровывало – и Короля, и Свиту, – и никто не пытался избавиться от него по-настоящему. Возможно, им нравилось держать бойцовского пса, который умел не только кулаками махать, но и мыслить иначе – по-городскому, как и с сигаретами. Возможно, они боялись отпускать его слишком далеко от себя. Данте стал частью Дворца. Короли в Кварталах дохли, а Дворец и Данте оставались прежними, нерушимыми.
Сейчас Данте ходил по комнате Адриана кругами, пиная бутылки, пачки из-под сигарет, бардак молодых овчарок. Адриан слышал его сопение – на грани взрыва.
– Какого хера ты творишь? – Данте нарушил свое же правило, он почти сорвался на крик, и из-за этого резкого возгласа Адриан нервно заерзал на стуле.
Он знал, что Данте психанет: тот всегда психовал, когда убивали женщин, к ним Данте питал нежную слабость. Но даже их не хватало, чтобы выбить из Данте лишнюю громкость.
психованная сама нарвалась.
Адриан толком не понял, как так вышло. В охране Дворца ему стоять не положено – он по праву рождения через все это переступил, – но Бульдог считал, сыну полезно заземляться, уж больно борзым он рос. «Проветришь мозгомешалку», – повторял Бульдог, вручал Адриану пушку и под зад выпихивал во двор.
Стоять в охране было нудно и скучно, потому что у местных не хватало ни смелости, ни глупости лезть во Дворец просто так, и обычно на таких отработках Адриан слонялся туда-сюда, одуревая от безделья. Клык Влада на охранную кабалу не подписывал, потому что тот постоянно торчал на ринге, и Адриану приходилось отдуваться за двоих. Поровну, все поровну. Протокол охраны Адриан знал отлично, там черным по белому: всех, кто оказывался на ступенях Дворца без предварительного разрешения, требовалось расстреливать. Психичка, правда, до ступеней не добежала, просто Адриан дрогнул, внутренне переломился. Этот идиот Варлам с его сумасшедшей семейкой вечно действовал ему на нервы. Влад жалел ублюдыша: когда Адриан избивал мелкого, Влад его одергивал, наговаривал-наговаривал под руку. И на площади ему бубнили.
адриан. адриан.
Адриан посмотрел на Варламову мамашу, на Варлама, и будто издалека Влад сказал ему.
не надо.
сука.
Тогда Адриан и выстрелил. Пушка привычно нежно отдала в руку, а психичка упала и больше не поднималась. Теперь Данте вынесет Адриану все мозги.
– Данте, отъебись. – Адриан попытался полностью залезть в кресло, тощие ноги в берцах не умещались. За дверью комнаты наверняка подслушивали, по цепочке передавали (гадкими перешептываниями), дойдет до Бульдога, и Адриан отхватит второй раз. – Одной сумасшедшей в Кварталах меньше. Мы подчищаем население.
– Очнись! – Данте подошел ближе, и Адриан заметил, что Данте не просто злился – он боялся. Восемь Королей, ринг, все как по маслу, а тут Адриан с его привычкой крушить-ломать свою жизнь и всех вокруг. – Ты хоть понимаешь, что своими выходками пиздец как портишь себе репутацию? Да ты всю жизнь не то что в овчарках, в охране ходить будешь. Профукаешь даже то, что дается по праву рождения.
– Пошел ты! – Адриан выплюнул обиду Данте в лицо, спрыгнул с кресла, ботинки грохнули о землю, воткнул ладони в грудь Данте, но об него все как о стену.
– Бешеных собак держат на цепи. Помнишь, мы договаривались? Если хочешь стать Королем, повзрослей наконец-то. И слушай меня. Всегда, блядь.
Когда с Адрианом разговаривали таким тоном, выстраивая мостик из наставлений и нудного «ты должен», Адриан чувствовал, как душа подпрыгивает в горле и пульсирует. Это барахталось несогласие. Адриану приходилось до крови закусывать щеки. Чтобы не сорваться, он мысленно считал, сколько ящиков с «Кома-Тозой» влезет на его этаж, целый этаж, принадлежащий Королю.
– Когда ты станешь Королем, мы сможем добраться до Аукционного Дома.
– Еще никто из Королей не получал душу, – вставил Адриан.
двенадцать. тринадцать. четырнадцать.
– Никто и не просил. Я долго ждал подходящего момента, слишком долго.
Данте не раз повторял, что долго ждал, но Адриан так и не допросился чего. Данте не питал любви к Городу, но по-настоящему ненавидел, со всей силой человеческого сердца, только души и Аукционный Дом. Этой ненависти хватало, чтобы устроить переворот, – а что до ожиданий, так они у каждого свои. Адриан станет Королем, и, если ему отстегнут душу, у них будет шанс захватить Аукционный Дом. Тогда Город окажется парализован. Ниточки жизни самых могущественных горожан будут у них в руках. Достаточно удалить хоть одно звено из этой смертоносной цепочки, чтобы рулить душами самим, и Адриан получит корону, Кварталы и долгую жизнь. Что получит Данте, Адриана волновало не так сильно, ведь ожидания действительно у каждого свои.
– Извини. – Адриан уступал нехотя, перешагивая через себя, и душа по-прежнему пульсировала. – Я не хотел стрелять в мамашу, но она так орала.
Данте влепил Адриану пощечину. Щеку обожгло, и почти оторвало голову, Адриан прижал руку к лицу, внутри все барахталось-барахталось.
двадцать пять. двадцать шесть.
– Уже лучше. – Данте кивнул и вышел из комнаты.
Кварталы шуршали мусором. Стемнело, и Адриан быстро шел по пустым переулкам, подальше от постов, центра. Он привык ходить вальяжно и неторопливо, рыская хищным взглядом по лицам прохожих. Но сейчас шагал ссутулившись, натянув на лицо капюшон. Он сорвал красную ленту с ноги, переобулся в кеды и обычную джинсу. Ему пришлось скинуть практически все оружие, положенное членам Свиты. Он сделал все, чтобы ночь сожрала его целиком.
В этой части Кварталов по вечерам в основном тихо, здесь живут местные. Когда-то на районе хотели отстроить что-то Прогрессивное, в Кварталах городское не приживалось, поэтому район так и заглох. Все: постройки, холлы в подъездах и даже пруд – подернулось призрачной дымкой, все застыло.
В темное время люди или замуровывались в квартирах, или тянулись к центру, а рано утром вяло растекались по домам. Ночью было значительно тише. Адриан свернул к стройке. Стройку городские запустили давно, еще во времена Аврама, между *154-м и *155-м. Собирались строить небольшую гостиницу для горожан, чтобы те проводили ночи чуть комфортней и безопасней. Планировали отгрохать красивый домишко, пригнать из Города работников. Жителям Кварталов не понравилось, что городские решили свить гнездышко прямо у них под боком. Здание отстроили, потом Свита заживо замуровала рабочих под ним, а стройку так и оставили гнить – в назидание Городу. Местные сюда не ходили. Брезговали.
Он не привык прятаться. Адриан Градовский с детства был ураганом – громким, бесцеремонно сносящим все на своем пути. Вся его жизнь – сплошной крик. Заметь меня. Заметь. Бульдог любил сына как умел, воспитывал так же, но Адриану, который впитывал внимание как губка, этого было мало. Ему не хватало неловких отчитываний, молчаливой похвалы и совместных вылазок на ринг или за крысохрустиками, которые любила мама, а теперь и Адриан – вместо нее. Заметь меня. Заметь. Только когда Бульдог по-настоящему выходил из себя, бил сына смачно и наотмашь, Адриан чувствовал, как по телу растекается томительное возбуждение. В такие моменты Бульдог будто собирался в кучу и принадлежал только ему – забывал и о пышках, и о маминых фотографиях. Адриану другого не надо. Все-таки Бульдог на него смотрел.
С возрастом это вошло в привычку. Когда отец переставал реагировать на выходки Адриана, тот выкидывал что-то новое, еще и еще, пока однажды не перестал видеть берега окончательно. Вместе с тем чем старше он становился, тем меньше Бульдог бил его, значит, и смотрел тоже меньше. Адриан потратил кучу времени, чтобы убедить себя, что его не волнует, кто он для отца – сын или просто тень покойной жены.
Стройка стояла незамкнутым кругом, в трех местах к зданию мостились дополнительные корпуса, напоминавшие лопасти бетономешалки. Крыша просела и местами обвалилась, не хватало окон, но в целом стройка выглядела нетронутой, просто жалобно кряхтела. Бетон хрустел у Адриана под ногами, и казалось, его шаги было слышно даже за Стеной, в Городе, будто весь квартальный шум сконцентрировался в этом тоненьком перехрусте. Не пахло мусором или дерьмом, одной заброшенностью. Адриан двигался перебежками – немного вперед и замереть. Он прислушивался, держа перед собой горящую зажигалку, огонек слабо освещал пространство вокруг. Адриан видел лишь следующий шаг, а дальше темнота опять сгущалась.