– Так-то, – и прицокивала, будто паук-птицеед.
У тебя вообще была склонность к подобным почти ритуальным штукам, и только спустя много лет я вдруг подумал, что это могло быть не совсем здорово. С навязчивостями сталкиваются многие, они в принципе не критичны, пока не мешают человеку жить и функционировать. Возможно, то были ситуативные ритуалы, вполне безобидные, но за все эти годы сколько звоночков я упустил, не расслышал? Разве я решился бы признать, что ты бываешь не в ладах с собой? Будь ты безнадежно сумасшедшей, я бы все равно тебя оправдывал, потому что так любовь и работает.
Итак, я заканчиваю еще один ряд и говорю.
Так-то.
Хочу подчеркнуть, что в разговоре о душах опыт нужно воспринимать просто как факт, к нему неприменимы оценочные суждения. Это утверждение деконструирует и другие принятые в обществе идеи. Согласно концепции заботы о душе, ее качества должны воспитываться в соответствии с нравственностью – определенными правилами поведения, принятыми в социуме. Нравственность связана с совестью – чувством ответственности за соблюдение или несоблюдение норм. Но если конвенциональные понятия добра и зла несостоятельны, получается, нравственность тоже искусственна. Соответственно, может ли совесть опираться на нравственность? Едва ли. И все же фраза «муки совести» – не пустой звук, это существующее переживание. Можно заключить, что и оно индивидуально, выходит за рамки коллективного мышления, поскольку не одинаково для всех. При этом совесть будто одновременно является и самостью, и ее выражением. Все это, душа моя, к тому, что даже при систематизации душевных качеств и процессов остаются своего рода пограничные зоны, сущность которых до конца не ясна, но которые, безусловно, влияют и на качество душ, и на процессы пересадок.
К этой же категории можно отнести, например, любовь, потому что любовь лежит в основе нашей природы. Любовь не только романтическая, но и родительская, дружеская, любая. Любовь не подчиняется условностям и поведенческим регламентам, она просто их выламывает. Все, что ни делается, делается из-за любви, ради любви или от ее недостатка. Другими словами, любовь – это тоже сильный фактор пограничной зоны, потому что сущность любви слишком сложна, чтобы отнести ее к одной категории. Еще любовь обладает огромной силой. Ей тяжело сопротивляться, ее тяжело скрывать. В этом смысле любовь часто заглушает совесть – чего уж говорить о нравственности и прочих конструктах. Однако любовь является не девиацией, а еще одной, как и совесть, особенной характеристикой души.
Я привел самые основные примеры характеристик из пограничной зоны не только затем, чтобы еще раз отметить комплексность души, но и потому, что именно они могут влиять на совместимость души и нового тела самым непредсказуемым образом – даже стать триггером аллергической реакции.
Среди древних философов существовало множество трактовок связи между душой и телом. Одни утверждали, что души способны переселяться в другие живые существа: душа ищет оболочку, чтобы продолжать функционировать. Некоторые отождествляли душу и тело, представляя, что в потустороннем или загробном мире люди сохранят прежний облик; таким образом утверждалась сильная взаимосвязь между душой и телом. Была еще версия, что душа формируется уже в теле, значит, тело первично и после смерти и существование души более невозможно, потому что, как следует из древних текстов:
смерть – не событие жизни. смерть не переживается[3].
Истина оставалась где-то посередине. В мертвом теле душа лишается условий, поддерживающих ее существование, поэтому тело и душа – это, конечно, своеобразный синтез, причем взаимозависимый. Равно как душа не может существовать вне тела, так и тело после изъятия души превращается в оболочку и погибает. В ходе экспериментов я выяснил, что организм, лишившись столь важной составляющей, запускает процесс самоликвидации, причем мгновенной. Как известно теперь, без души тело способно функционировать до нескольких минут, после чего погибает окончательно и дальнейшая реанимация даже при подсаживании новой души невозможна. Так я узнал, что без почки человек может прожить, а без души – нет.
Для существования вне тела душе нужен временный контейнер и специальные условия, и я перевел немало доноров, прежде чем разработал собирающий кристалл и холодильник. Но это временная мера, душе в любом случае необходима оболочка, необходимо тело. На этом, пожалуй, разбиваются все старинные концепции о бессмертии души. Так что не только благодаря Прогрессу разрушилась вера в неизменного Бога. Тело и душа не слишком различны, а еще слишком зависимы друг от друга, чтобы существовать раздельно.
Напоследок отмечу, что смерть – крайняя стадия дисфункции тела. Оно сломано, оно не работает, и душа погибает вместе с ним. Но влияют ли болезни на качество души? В памятках для реципиентов мы пишем, что новая душа не способна излечить от тяжелого или хронического заболевания. Если болен донор, качество души тоже меняется. Она ослаблена, более подвержена аллергическим реакциям. В целом она не сильно теряет в свойствах, но становится уязвимей. Во многом поэтому в донорских семьях так тщательно заботятся о будущих героях, о тех, кто пожертвует душу, потому что цена на нее значительно упадет, если донор пережил тяжелое заболевание. Гораздо сильнее на душу влияют психические заболевания. Душа должна выращиваться в благодатной среде. Здоровая душа – источник любви, сопереживания, она определяет нашу личность. При различных психических заболеваниях человек зачастую не способен воспринимать этот положительный опыт в силу определенных дисфункций, и для души это куда более серьезный удар, чем сильная простуда. Психическое нездоровье истощает душу.
Пора рассказать о Раде и Варламе.
Души продлевают нам жизнь, и все же у отсрочки есть предел, рано или поздно к своему подступлюсь и я. Чем больше операций я проводил, тем яснее понимал, что мои души не просто увлекут людей – они их поработят. Дело мое напитается, разрастется, и один я не справлюсь. Вас – тебя и Даниила – не стало, и я нашел вам замену, отражение кривых зеркал, подчиняющееся мне.
Сначала случилась Рада. Мы познакомились еще в медицинском, и ты с разбегу ее невзлюбила. Рада и не думала связывать жизнь с медициной, учиться ее отправили родители – для горожан, помешанных на клановости, сценарий стандартный. Случается, семья лишает человека права на индивидуальность, вынуждая проживать не свою жизнь, но у Рады хватило и характера, и наглости вовремя упереться рогом. Вы во многих вещах были схожи, поэтому сцепились. Рада – яркая, свободная, требующая внимания Рада. Тебя корежило.
– Что ты с ней водишься? Она заносчивая дрянь!
– Да что ты?!
Твои ревнивые замечания даже грели, но на всякий случай я повторю: я с Радой никогда не водился, ничего не было. Странная университетская дружба – она либо бесследно исчезает, как только вам вручают дипломы, либо прилипает к тебе, как жвачка, не отдерешь. Ты умерла, Даниил ушел, мне больше не к кому было обратиться. Сейчас все болтают, что Рада – душевная наркоманка. Не все понимают, что отчасти это моя вина. Мы вместе готовились к открытию Аукционного Дома в *119 году, в пятую годовщину твоей операции, душа моя. Процесс операций как таковой не интересовал Раду, а я ревностней всего оберегал именно Банк Душ. Она согласилась взять на себя организацию, продвижение, переговоры, она на своем горбу вытащила публичную хтонь, от которой меня воротило. Взамен я подарил ей душу, клятвенно обещал, что и за последующие пересадки ничего не возьму, все же помощь Рады была бесценна.
Она, как и Даниил, стала одной из первых постоянных реципиентов. Рада зашла ко мне в кабинет уже через полгода, мы едва успели разобрать отчетности первых торгов.
– Давай сделаем это снова.
Рада помнила эйфорию после первой пересадки, не омраченную даже побочками, и хотела еще. Я осознавал риски, душа моя, но то был уникальный эксперимент. Я извел на Раду бесчисленное количество душ, а ей все было мало, но эта сделка скрепила нашу связь окончательно.
Варлама я нашел спустя много лет. Я долго хранил таинство душ для себя одного, но, как я сказал, преемник был необходим. Если бы смерть все-таки меня догнала и я умер – бесповоротно, хотя я много лет не чувствую смерть за спиной, – все душевное производство рухнуло бы. Все горожане с пересаженными душами рано или поздно погибли бы. Что тогда? Я мог бы стать Богом, но даже у него нет столько власти над человеческим миром. А я был способен нас истребить.
И начал я с тебя, душа моя.
Я очень долго искал, с кем могу разделить работу с душами. Мне нужен был человек с нетривиальным умом, преданный и надежный. В Варламе совпало все. Его интеллект… Клянусь, я бы очень хотел вскрыть его черепушку и потрогать этот замечательный мозг, помесить рыхлые соединительные ткани. Жизненная несправедливость, неизменная спутница человека, и здесь сработала: в Кварталах уродилось такое чудо. Я долго ездил по Городу, обходил университеты, школы, но везде – посредственность. Даже очень умные дети, девушки и юноши, казались просто умными. Этого было недостаточно, чтобы хотя бы осознать масштабность того, что мы делали. Варлам мог бы с легкостью поступить в Городской университет, если бы хоть у кого-то в Кварталах был шанс оттуда выбраться. Я нашел его таким – озлобленным, никому не нужным, но самое главное – очень голодным. Его мозг требовал подпитки, которую ни Кварталы, ни, чего уж скрывать, Город не могли ему дать.
Я наблюдал за Варламом какое-то время, ненавязчиво втянул его в переписку. Он не сопротивлялся, потому что, когда дело касалось науки, Варлам слеп, ему неважно, на кого выливать размышления, он делал это с ненормальной жадностью. Я предлагал ему тезис – наживку, и Варлам с готовностью ее заглатывал, петляя впотьмах теории, о которой знал так мало. Разумеется, я не мог и не хотел наживаться на его размышлениях, к тому же Варлам пробовал почву, но не вгрызался в нее, для полезных и основательных заявлений у него было слишком мало исходных данных. Я заставлял его писать от руки, потому что окружающий мир все еще казался враждебным. Я помню горы исписанных листов, его прыгающий почерк – от ровного и размашисто