! Глядели друг как на друга, как в озеро.
Зайнаб натянула старые штаны брата и зашагала с ним в медресе. Было и страшно, и смешно, но она старалась ступать уверенно. Мальчишка и мальчишка! В медресе села позади Закира. Другие шакирды сперва не обратили на нее внимания, кто-то вообще не догадался, что это Зайнаб, а те, кто понял, тихонько переглядывались. Дело было невиданное, не знаешь, смеяться или негодовать.
Мулла Агзам вошел в медресе, поприветствовал младших шакирдов и попросил Касима начать читать. Тот как ни в чем не бывало взялся за протянутую книгу и бойко начал предложение. В это время взгляд муллы остановился на Зайнаб. Она опустила глаза, спряталась за спину брата, но отец смотрел на нее и шел прямо к ней.
− Так, что это у нас за новый шакирд? − спросил мулла. − Закир, ты не знаешь?
Брат молчал.
− А ты, Касим?
Касим молчал.
− А ты, Ахмет?
Ахмет молчал.
− А ты, Мурат?
Мурат не удержался и хихикнул.
− А что нам говорит священная книга об обучении женщин? − продолжал мулла.
− Пророк любил свою внучку Умайму не меньше, чем своих внуков Хасана и Хусайна, − вспомнил не совсем кстати Ахмет.
− Стремление к знаниям является долгом каждого мусульманина! − нашелся Закир.
− «А кто совершает праведные дела, будучи верующим, будь то мужчина или женщина, то он войдет в рай», − закивал мулла. − Но есть еще в Коране сура «Свет»: «Скажи верующим женщинам, чтобы опускали свои взоры и хранили свою скромность. И чтобы не выставляли напоказ свою красоту…». Поэтому девочке лучше учиться отдельно или с другими девочками… тем более, когда они так подчеркивают свою красоту, как Зайнаб сегодня.
Мулла с трудом сдерживал смех, а многие из мальчишек не смогли.
− Проводи сестру домой, Закир! − велел отец. − Да гляди, по дороге не обрежь ей еще и уши.
Шли потом домой и хохотали.
Зайнаб распевала «Серебряный перстенек» на весь аул:
Перстенек серебряный небросок,
На руке не потускнеет он.
Женщине вовек не стать мужчиной,
Но и хуже быть ей не резон.
Как твоя расшита тюбетейка:
В сто узоров шелк и мишура!
Кто ж тебе дурное слово скажет,
Если ты егетова сестра!
Эти мгновенья смелости, братства, общего веселья стоили всего!
Крапивы, которой ее отходила мама.
Запрета выходить со двора, пока не отрастут волосы.
Шепотков соседок, что, мол, совсем дурная дочь у хазрата.
…Та девятилетняя Зайнаб и подсказала решение Зайнаб пятнадцатилетней. Она была высокая и тощая − вполне сойдет за мальчишку. Грудь плотно обмотает, а бедра и прятать не надо. Прежняя одежда брата у нее тоже найдется. Лишь бы добраться до большого села, а лучше до Уфы! Сказаться сыном муллы Агзама и поступить на ученье!
Решение пришло в лето, когда Закир учил детей в казахских степях и не приезжал в аул. Зайнаб томилась без новостей, книг, разговоров. Зайнаб видела: на медресе можно заработать.
Бежать было страшно: пугали дорога, разговор с учителями, дальнейшее житье, одна комната с парнями и их мужские разговоры, а пуще − обман отца и мамы. Этот была та чаща из сказок, та глубокая речка, та высокая гора, которые не обойти, не перешагнуть.
Подмога же была одна — кровь бабушки Зухры, которой когда-то хватило смелости уйти из дома.
Только за родителями и Закиром захлопнулись ворота, побежала в баню. Там стоял сундук покойной бабушки со сношенной одеждой. Зайнаб подняла его крышку и достала из-под темных чекменей и елянов давно собранный узел.
Разложила на ляука свои сокровища. Монеты, которые ей дарили для нагрудника, а она не пришивала. Книжку «Лейли и Меджнун» − ее собственную. Немного бумаги, два пера и чернила. Мешочки с сухим курутом, лещиной, душицей и зверобоем. Пастилу из земляники. Свернутую одежду Закира, из которой он давно вырос.
Развернула рубаху − словно призрак-уряк в этой темной бане. Выглянула на улицу с неспокойным сердцем: солнце еще не село, с родителями и братом не случится беды. А с ним, с Касимом?
Вспомнила, как гневалась Салима-енге на Сашку, как не хотела выпускать его из летней кухни старшины. Думала поди, что это из-за него внук сейчас бог ведает где, ищет подмогу для аула. А ведь на деле он вызвался из-за Зайнаб! После схода Касим, не таясь, подъехал к их дому и все ей рассказал. Вот там, за плетнем, стоял его соловый.
Касим был непривычно серьезный, без извечных своих шуток и поддразниваний. Пообещал к ночи вернуться, смотрел долго и пристально, протянул на прощание руку. В тот кровавый день было не до приличий, но Зайнаб не хватило ума или сердца обнять его. Вот сейчас и грызи себя! Вот сейчас и думай, где он!
Касим был ее главным проклятием. Последней доской в заборе вокруг аула. Крепкой спиной, закрывающей от нее жизнь. В пятнадцать она придумала, как выбраться отсюда. В пятнадцать она начала повсюду замечать Касима.
…На тот праздник Рабига-абыстай отправила Зайнаб почти силой. Мол, сколько можно перебирать записи отца и брата, пойди повеселись и потанцуй. Проследила, чтобы дочка причесала волосы, вплела в косы сулпы, надела тяжеленный, передававшийся по женской линии тушелдерек.
А Зайнаб жрала своя тоска: ни одной новой книги. Брат в тот год не приехал и ничего не привез. Отец тоже вернулся с ярмарки ни с чем. Вошел в дом, сразу поймал взгляд дочери, помотал головой. Она проревела вечер. Что ей этот праздник? Разве что Салиму-енге послушать.
Брела к лугу, где несколько аулов собирались для веселья, с подружками. Тонкие косы, белое платье, расшитый мамой елян, украшения из серебряных монет и ракушек-каури. Звенели нагрудники подруг, иногда поднимался хохот, иногда Галия заводила песню, но Зайнаб видела только пыль под ногами. Раздражалась, что разговоры только про приданое и про будущих женихов, что песни все давно слышанные.
− Зайнаб, никак кислого молока напилась? − начала ее дразнить Марьям. − С таким лицом парни на тебя не посмотрят!
− И рассказала бы уже что! Для чего мы тебя берем с собой! − продолжила Гайша.
− Какие вести из Уфы? Что пишет Закир-агай? − спросила Алтынай, которая в первый выпросила у родителей разрешение пойти с подругами (раньше ее всегда возил отец).
− Отстаньте вы от нее! Мы слишком глупые, чтобы разговаривать с Зайнаб! − Нэркэс вроде как улыбалось, но слова были колючие.
− А докажите, что нет! − нашлась Зайнаб. − Буду загадывать вам загадки! Кто отгадает, тот умен для дружбы со мной.
Зайнаб обожала загадки. В ее любимых сходилось все: задачка для ума, маленькая история и немного поэзии.
− Больно надо! − Гайша тоже была гордячка.
− Ох, я точно не смогу! − расстроилась Бану.
− А давайте просто для интереса! Ну правда же Зайнаб знает много загадок! Веселее будет идти, − предложила Кюнхылу.
− Да уж, не хватало перед праздником грызться, − поддержала ее Галия. Танхылу тоже закивала.
Первую загадку Зайнаб загадывала, еще сводя брови:
− «Распоролась бабкина перина − пухом землю всю покрыла».
Девочки начали переглядываться и шептаться, и вдруг Алтынай радостно выкрикнула:
− Снег! Это снег! − Она так редко бывала шумной и счастливой, что все развеселились вместе с ней.
− Хорошо! Тогда посложнее! «То булана, то бела, то угрюма, то светла, и куда-то все плывет, беспрестанно слезы льет».
− Уточка?
− Лодка?
− Туча! − догадалась Гайша.
− «Под солнцем, под луной живут брат с сестрой. Он бел, а она постоянно темна». − Тут уж не догадаются!
− Телята? Барашки?
− Белые и темные юрты?
− Зима и осень?
− Близко! День и ночь! − Зайнаб счастливо рассмеялась. − Ну, ловите еще! «У ворот и у калиток размотался клубок ниток. Есть ли кто, чтоб тот клубок до конца распутать смог?»
− Дорога! − выкрикнул звонкий знакомый голос откуда-то сзади.
Зайнаб оглянулась: верхами к ним подъехали Касим, Мурат и Байрас. Девочки разволновались, начали поправлять косы и украшения. Кто-то опускал глаза, а кто-то, наоборот, смело поглядывал на ребят.
− Для тебя тоже есть загадка, Зайнаб-хылыу, − усмехнулся Касим. − «Бежит, спешит − преграды нет. А за ним лишь черный след».
Девушки заволновались, словно Зайнаб была их представителем в мире парней и отстаивала честь каждой.
− Конь? − попробовала подсказать Марьям.
− Опасные загадки у тебя, Касим-агай, − Зайнаб смотрела без особой робости. − С огнем шутки плохи.
− Ну, жди следующую на лугу.
Парни объехали девочек и, оглядываясь и улыбаясь, направили коней вперед. Соловый Касима был самым холеным. Все знали, что хозяин чистит его скребком, выбирает из гривы весь репейник, заплетает косички не только перед праздниками.
− Посватает он тебя, Зайнаб, − шепнула Алтынай, но Зайнаб не расслышала. Она придумывала новые загадки для Касима. Он был внуком Салимы-енге и наверняка знал самые мудреные.
В следующий раз Касим подъехал к ней уже после байги. В этот раз он пришел вторым после Байраса, но, кажется, не больно расстраивался. Взлохмаченные темные волосы, такие редкие в ауле светлые глаза, капельки пота на лице. Спрыгнул с коня:
− «На вершине гор разгорается костер».
− «На верхушке дерева − серьга серебряная», − выпалила она в ответ.
− «Я всю ночь не спал − жемчуга метал на большой ковер меж лесов и гор», − наступал он.
− «Что мой братец вытворяет: что не скажешь − повторяет»!
Начали смеяться: им даже не нужно произносить ответы, все было понятно и так.
Шумел праздник, шумел лес вокруг, шумели мысли в голове.
Разум твердил: пускай Касиму достанется другая девушка — пригожая, покладистая, с хорошим приданым.
Сердце не давало обрезать косы, которые было так легко обрезать в девять лет.
Зайнаб вышла из бани, прижимая к себе узел с вещами. Оглядела двор, который обступали березы и липы. В последний раз открыла отцовские ворота. Ласково провела рукой по грубой доске − попрощалась.