Жители аула бродили сейчас по лесу и по полям, спускались вниз к реке, направляли коней по дороге в Аксаит. Отец, мама, Закир и Касим были далеко: не поглядят любимым глазами, не загонят опять в силки. Даже пропади Зайнаб − скажут, забрала та же нечисть, что и других девочек.
Быстро пошла по улице, а потом шаг сам собой замедлился. Вон дом темнокудрой певуньи Галии, который она так любила. Крохотный, крытый соломой, глядящий на мир единственным окном. Сколько раз она сюда забегала позвать Галию на посиделки, сколько раз переговаривалась с подругой через забор.
Галия жила мелодиями и потому казалась русалкой, пери, еще каким духом. Даже из гостей привозила не новости, не гостинцы, а песни. Зайнаб слушала их, будто читала письма из дальних краев.
Недавно Галию сосватали и по осени она должна была поехать второй женой в дальний аул Янгискаин − Одинокая береза. Подруги уже многожды обсудили, что будут петь на ее проводах. Приготовились искренне скучать… Все важное в их жизнях: детские игры, аульские праздники, первые сватовства − прошло под ее песни.
Знают ли уже в Одинокой березе о смерти Галии? Знают ли, скольких душевных вечеров лишились? И кому сейчас поет свои песни их пери?
Зайнаб провела рукой по воротам Галии − попрощалась.
Дальше стоял дом Алтынай − самый просторный, самый богатый в ауле. В одном из стеклянных окон горел свет: Алтынбика-апай ждала вестей о дочери.
Алтынай была соседкой, почти родственницей. Она тоже иногда могла рассказать интересное − что видала на ярмарке, что услышала от отца, но боялась за нее и тосковала по ней Зайнаб не поэтому.
Сейчас были важны маленькие, простые вещи. То, что они росли на одной улочке, под одним небом. То, что их родители улыбались друг другу при встрече. То, что Алтынай сидела рядом, когда Зайнаб впервые пасла утят. Помирала со смеху, когда Зайнаб обрила голову. Не обижалась, что Зайнаб не любит играть в свадьбы, и покорно слушала ее любимые сказки по много раз.
Что за злая сила увела Алтынай в облике Закира? И ведь она пошла… Неужто правда была влюблена в брата? Найдут ли ее? Какая судьба ее ждет − пойти замуж в богатый дом или взять на себя дела отца? Зайнаб уже не узнать.
Провела рукой и по воротам Алтынай.
Вон дом Касима и его сестренки Камили с высоким крыльцом. Про Касима лучше было не думать, а за Камилю можно было порадоваться − Аллах сохранил, не пришла на ауллак-аш.
Камиля была немногим младше Зайнаб, но почему-то еще не считалась девушкой на выданье. Дома ее баловали, наряжали, кормили вкусным. Не нагружали большой работой. Оно и понятно: Камиля щебетала и создавала настроение каждому, кто был рядом.
Зайнаб положила ладонь на ворота и неожиданно для самой себя толкнула их вперед. Замерла перед дверью: был ли кто дома?
Почти сразу навстречу вышла Салима-енге в аккуратно повязанном платке, в добрых ката. Явно куда-то спешила. Окинула быстрым взглядом Зайнаб, та отвела за спину руку с узлом, но бог весть успела ли спрятать.
− Ох, кызым, почему не сидишь дома? Почему судьбу искушаешь?
− Касим не вернулся, Салима-енге?
− Второй день нет вестей! Ждем, молимся, сегодня к отцу твоему зайду, передам хаир.
− Отец с Закиром ищут Алтынай.
− Такое горе! И как мог старшина-зуратай выпустить того русского мальчишку? С него пошли все беды в ауле.
− Я к Камиле.
− Заходи-заходи, не чужие люди.
Входила в дом спиной, чтобы спрятать свой узел от Салимы-енге, но та торопилась и даже не подумала оглянуться.
Зайнаб в очередной раз подивилась, как мало были похожи Касим и Камиля. Он высокий и статный, она маленькая и кругленькая. Всего общего − светлые, цвета осеннего неба глаза под тяжелыми веками.
Камиля легко, без малейших сомнений обняла Зайнаб − бывают же такие люди!
Только и сказала:
− Ох, Зайнаб-апай, будь я посмелее, и минуты бы дома не усидела. Давно бы села на коня и поехала искать брата.
− Сохрани-ка это, Камиля, − Зайнаб протянула девочке свой узел и выбежала из дома.
Зайнаб уже не шла − бежала из аула. Скорее! Скорее! В самую чащу! Где еще заплутаешь в их краях? Где еще искать Алтынай?
Уже были близки сумерки, лес тянул к ней руки, но страшно не было. Наоборот, впервые за эти дни успокоилось сердце. Можно было не перебирать в голове, кто мог убить подруг. Можно было не выглядывать бесконечно из окна, не ждать вестей. Можно было бежать и искать. Звать Алтынай, кричать громко и уверенно.
Ноги чувствовали плотную стоптанную землю под ногами, нос втягивал сырой и сладкий запах начала лета: дым, пух, цветы и травы, прошедшие дожди, непросохшая земля. Тело было быстрым и легким: никакого нагрудника, никакого узла со всем нажитым.
Алтынай! Алтынай! Алтынай!
Страх начал догонять Зайнаб позже − когда она поняла, какая тишина стояла в урмане. Ни птица не подавала звука, ни быстрая мышь, ни змейка в прошлогодней листве. Не было слышно шепота духов деревьев. Ветер не касался листьев и ветвей. Но Зайнаб не хотела бояться и шагала вперед.
Алтынай! Алтынай! Алтынай!
Лес уже рос так плотно, что не разбежишься. Зайнаб шла, обхватывая стволы, будто родственников, будто друзей, будто соседей. Переступала через корни, через еще не просохшую прошлогоднюю листву. Потом опять вышла в подлесок, потом на поляну.
Алтынай! Алтынай! Алтынай!
Никогда не была трусихой, но когда услышала в ответ этот звук − обмерла. Клич! Страшный, горловой, слишком громкий для зверя или птицы. Потом к нему добавился еще и стук копыт. Обернулась и не поверила своим глазам: за ней скакало стадо. Человеческое стадо. Дикие существа с копытами, длинными руками и рогами во лбу. Слишком крупные, слишком быстрые. Шурале?
Сделала несколько неуверенных шагов назад, повернулась, побежала.
Скорее-скорее… Что там рассказывала Салима-енге про шурале?.. Не показывай страха, читай аяты из священной книги, скорее переходи реку − в воду они не пойдут… Скорее-скорее… Зайнаб была дочкой муллы, Зайнаб знала наизусть все сказки про лесных чудовищ, Зайнаб быстро бегала − она должна была спастись. Тем более впереди уже поблескивала Бурэлэ… Просто беги, просто не слушай топот, дыхание, крики диких тварей за спиной…
Но Зайнаб не успела добраться до воды, не успела даже крикнуть «Бисмилляхи рахмани рахим». Кто-то из шурале в прыжке сбил ее с ног и закрыл рот лапой с железными когтями. Последнее, что она увидела − алое на темном.
Арабскую вязь? Вязь, выведенную ее кровью?
Одно из существ село на корточки и приложило шестипалую лапу с острыми когтями к шее Зайнаб:
− Кажется, мертвая.
− Что думаешь, будет она довольна? − проскрипел второй голос.
− Если не скажем про парней. Тот человеческий ублюдок троих забрал. Многовато на одного хиляка…
− Мы двоих загнали, получается. Надо будет еще Кулкана спросить.
− Завидую подлецу! Вот если бы мы могли так менять шкуру!
− Не позорь наш род, Ишай! Ты же артак! Гордись своей кровью!
− Нам бы и кто-то из шурале с их знахарями не помешал сейчас. Сказать точно, жива ли девчонка.
− Тьфу! Не зли меня, брат! Ты что, добить ее не можешь?
− Скажешь тоже, тут лучше нас нет!
− Интересно, как там засада старика Мунаша? − зазвучал еще один хриплый голос.
− Еще мы не надеялись на аульских… Никогда тут ее не пойму! Урман отдельно, аул отдельно. Так было, так есть, и так будет.
− Все верно! Для этого мы и льем кровь!
Кто-то из артаков − кажется, Ишай − закинул Зайнаб на плечи. От него пахло грибами, мокрой шерстью, навозом. Он скакал быстро, дышал ровно, но все-таки отставал от остальных.
− Эй, брат, не помочь тебе?
− Себе помоги, Чукай! Человеческий мальчишка знатно тебя потрепал! Отсюда вижу черную кровь на твоих боках!
− Что ты не бросишь ее, дурной? Пускай гниет здесь, как тот паршивец!
− Я мясом не разбрасываюсь! Это моя дичь!
− Ха-ха, позовешь на бешбармак?
− Теперь ты захотел бешбармака? А про мальчишку что кричал? «Грязное мясо, пускай его черви возьмут»?
− Так то мальчишка… Женское мясо нежнее, все знают…
− Парни, вы зря надеетесь оставить дичь себе! Она увидит и отберет. Для ворожбы или еще чего, − опять прохрипел третий голос.
− Так давайте сготовим здесь? − Ишай сбросил тело Зайнаб на землю так, будто это был освежеванный барашек. − Илькей, Чукай, парни, мы заслужили.
− Так что? Пир?
− Давайте! До ночи успеем! Раньше она нас не ждет!
− Тогда, Ишай, собери костер. Илькей, разделай девчонку, да срежь волосы поаккуратней. Ненавижу, когда застревают в зубах. Агей, поищешь трав? Собьем запах человечины…
− Да, брат, да…
− Чукай, ты никак себя на место Тюляя поставил? Многовато команд от такого же артака, как мы! − владелец хриплого голоса, кажется, не хотел аккуратно срезать волосы Зайнаб.
− Мы с братом убили парня и девчонку! Нам вести артаков! − закричал Ишай.
В это время кто-то бросился на него. Шальные артаки сцепились между собой. Даже через болезненное забытье Зайнаб чувствовала, как кто-то падал рядом, кого-то бросали оземь, кто-то полз в сторону. Слышались горловые кличи, проклятья, крики. А окончательно она очнулась, когда ей на грудь упала обрезанная кем-то лапа. От ужаса и омерзения захотелось кричать, но горло было слишком сухим, звуки не шли из него.
− Ну уж нет, ну уж нет! Дичь — моя! − к Зайнаб подкрался вонючий Ишай, намотал ее косы на руку и поволок ее в чащу. − Пусть только попробуют отобрать свежатину… Да и она пусть знает, кто тут лесной батыр…
Потом он опять подхватил девочку на плечи и поскакал в лес один.
Погоня оказалась скорой: шумный Чукай с проклятиями и криками скакал за братом.
− Самый умный? − не молчал и Ишай. − Привык, что все по-твоему? Что твои когти самые крепкие? Что Ишай − дурачок и всегда идет следом? А сейчас попробуй догони…