— Что тебе нужно, Мурат?
— От тебя ничего, лесная девка! — Мурат шел на Сашку. — Пускай этот неверный расскажет, что сделал с нашим девочками. Чем отравил их, каких шайтанов созвал.
— Ошалел, Мурат! Не при чем он! Я сама там была!
Но кто стал ее слушать? Через миг Шаура увидела парней уже на земле — Мурат колотил Сашку так, будто хотел убить. Ну уж нет! Шаура вырвала с корнем стебель крапивы и начала охаживать им самого Мурата, а когда он в гневе обернулся — не выдержала и выбросила вперед крупный кулак.
Мурат вскочил, но сзади его толкнул Сашка и он полетел на пыльную дорогу.
— Успокойся, Мурат! Не до тебя сейчас! — закричала Шаура. — Знаешь, что случилось с Зайнаб? Знаешь, что с Касимом?
Мурат ударил кулаком по сухой земле, опять вскочил и пошел уже на Шауру.
— Защищаешь его, лесная девка? Снюхалась с пришлым? А как мы тебе самой можем верить! Носа не кажешь к людям, а как явилась, как явилась… наши девочки… Марьям…
Мурат толкнул Шауру в плечо, но она не оступилась и не упала. Толкнул еще раз — сильнее. Тогда она сама ударила его — тоже в плечо.
— Бьешь девчонок, Мурат! Тьфу! Да Ахат и Ахмет руки бы тебе не подали! Помнишь, помнишь, насколько мои братья были сильнее и ловчее тебя? Помнишь? Так вот, они всему меня научили! — Шаура глядела на Мурата своими карими глазами, которые вдруг из мягких и теплых стали каменными. — Как же можно быть таким бестолковым! На нас тратить свою силу! Иди в лес, ищи Алтынай, будь батыром… Там нужны твои кулаки, там шурале и злые духи… Там ты можешь хоть немного отомстить… Хотя лучше вел бы себя по-человечески с Марьям при жизни.
Успокаивающийся, было, Мурат на последних словах занес руку, чтобы ее ударить, но сзади в него вцепился Сашка.
— Бежим, малай! Шайтан с ним! — закричала Шаура.
И они бросились вдвоем по темной улице, а Мурат кричал им вслед грязные ругательства, которые так любили Марьям и Гайша.
Идти домой совсем не хотелось. Там, за крепкой, обитой войлоком дверью нужно будет рассказать маме про день в лесу, про одинокого духа хлева, про охоту шурале и про смерть Зайнаб и Касима… Разве Шаура сможет? Она за сегодняшний день и без того потратила годовой запас слов.
Поглядела на Сашку, щеку которого украшал знатный кровоподтек. Ну, Мурат!
Пробурчала: «Давай немного здесь посидим» и уставилась на краешек небес. Серое полотно было с тоненькой, в нитку алой вышивкой по краю. Сашка суетился где-то рядом: нашел сваленное ветром старое дерево, устроился на нем, аккуратно трогал щеку, прислушивался к себе. Явно был не из тех, кто много дерется.
— Что, малай, красиво?
Сашка уставился на Шауру непонимающе.
— Есть у вас в ауле такие горы, такие сосны, такая река, говорю?
— В ауле? Ааа, в Некрасовке? У нас лес осиновый, пореже…
— Скучаешь поди?
Сашка сглотнул, кивнул.
— Я нигде, кроме нашего аула, не была и не хочу. У меня здесь все есть.
— Моя мама тоже так говорила, но в дороге столько всего увидишь… Вот Волга — в тысячу раз шире Бурэлэ… А какие по ней суда идут! Не поверишь! Везут леса — на село, на город!
— На наших реках сплавщики тоже есть, — обиделась Шаура. — Захочешь — покажу.
— Как думаешь, что с Алтынай? — вдруг спросил Сашка.
— Главное, чтобы не пошла в лес… Зайнаб, Касим там… Понимаешь?
Сашка быстро отвел глаза. Шауре показалась, что они блеснули в потемках.
— Так, пойдем домой. Даже если к нам скачут шурале из всех лесов от Волги до Бурэлэ, от еды я не откажусь… Почти день на пригоршне лещины — виданное ли дело! Такой здоровенной девке, как я, подавай полбарашка, ведро айрана, гору баурсаков… С тобой тоже поделюсь, так и быть… А аул у нас самый красивый! И сосны! Особенно эти, — указала на два самых любимых дерева за домом.
Шаура не верила происходящему — она стрекотала, как Зайнаб! Но искоса поглядела на Сашку и не стала останавливаться.
В последний раз Шаура возвращалась так же поздно после ауллак-аш у Нэркэс. Думала тогда еще, что ей, самой сильной, надо бы проводить других девчонок: холеную Алтынай, болтливую Зайнаб и глазастую Хадию. Но характер она себе тоже воспитала ого-го и не стала кланяться аульским.
К дому пришла под яркими звездами, однако сразу дверь не открыла. Сперва нужно было очистить голову от шума и гвалта, от сплетен и дрязг… Постояла на любимой опушке за избой. Две большущие сосны на ней Шаура звала Ахатом и Ахметом, но никому в этом не признавалась.
Думалось о странном. Может быть, правда, нужно было тогда научить Марьям и Гайшу обходиться с оружием? Но зачем? Им нужны были кулаки… А драться Шаура при всей силе никогда не приходилось. Даже представить не могла, что встанет против человека. Братья были хороши в курэш, но она-то только глядела со стороны.
А еще многое в работе тела она понимала не умом, а душой. Слышала свои мышцы. Знала, когда нужно быстро наклониться, когда подскочить. Когда взяться за лук, когда выхватить нож. Не все тут можно было рассказать словами. Что-то дал ей Аллах, что-то — ее кровь, что-то — жизнь в лесу.
Лес, между тем, глядел на Шауру неспокойно. Звезды над ним и только над ним закрыли плотные облака. Не было слышно ни пенья соловья, ни щелканья камышовки, ничего летне-праздничного. А деревья шумели — будто духи переговаривались между собой. Сердце громко забилось: урман ее! Только ее! Оставьте его ей!
За девчонками не пошла, а в лес пошла, причем в самую чащу. Там подтянула дурацкое алое платье и начала взбираться на дуб пораскидестее. На урман надо было взглянуть сверху!
Ох, не зря! На соседней березе сидело сразу несколько темных птиц — будто неясыти собрались на сход. Потом заметила, как аккуратный быстрый еж засеменил прочь из леса, потом еще один, и другой. Множество ежей! Но ежи не живут стаями, это Шаура знала. Куда они спешили все вместе?
Но это было не самое странное! Следом за ними поскакали лесные мыши. Будь у Шауры не такое острое зрение, она бы и не углядела их. Просто темный ковер под деревьями начал двигаться, зашевелился волнами, распался на тьму частиц.
А потом случилось самое страшное — прямо под ее дубом пробежало больше десятка волков. Матерые животные и молодняк. Следом за ними летели серебристые ночные бабочки.
Когда все они скрылись с глаз, Шаура бросилась домой. Скорее на родной урындык, под плотное одеяло. Завтра расскажет отцу. Когда закрыла глаза, все еще видела бабочек в темном небе. Зато в голове не осталось ни одной мысли о девчонках с ауллак-аш.
Дом Шауры стоял между двумя мирами: с одной стороны аул, с другой урман.
Отец его строил с оглядкой на соседей, чтобы был дом как дом, чтобы жена не чувствовала себя дикаркой. Но его лес был всегда с ним: сруб тесно обступали березы, на крытую дранкой крышу клали мощные лапы сосны.
Род отца всегда был лесным: еще в бунташный осьмнадцатый век прадеды ушли в чащу. Охотились, собирали мед дикой пчелы, учили сыновей не бояться когтя и жала. Шли к людям, только чтобы сменять шкуры куниц и белок на хлеб и железо, чтобы сосватать крепких и рукастых девок в жены.
Якуп собирался прожить свой век по примеру дедов. Бирюк был еще тот: ни с одной живой душой не сдружился к тридцати годам. Когда шел по аулу со скатанной медвежьей шкурой, дети в страхе разбегались. Что такое улыбка, и не слыхал.
Отделившись от семьи, жил в небольшой землянке. Обустроил ее так, чтобы ни человек, ни зверь не могли найти. Звал про себя берлогой и под страхом смерти не признался бы, где рыл. Кто же знал, что именно в его уголок леса однажды забредут Гаухар и Гульсина. Тихая тетушка и ее еще более тихая дочка.
…В тот день он проснулся от необычных звуков над головой. Сквозь сон показалось, что гигантская птица вьет гнездо прямо над его землянкой. Стаскивала ветви со всего леса и складывала кругом. Потом птица завела разговор со своим птенцом:
— Вот так, дочка, вот так. Кто собирал шалаш на кочевке, вовек не забудет…
— Хорошее место…
— А то! В такую глубь леса ушли, а солнце пробивается!
— Прости меня, эсэй.
— Скажешь тоже! Пойду с тобой хоть на край света.
Якуп ошалел: кто-то ставил рядом шалаш! Здесь собрались жить люди! И не спрячешься от них, разве что ночью, как вору, выбираться. Но трусить он не привык и выполз при свете дня.
Крытый корой шалаш стоял тут как тут, рядом уже был сложен очаг, кипела вода. Тетушка, сухонькая невеличка, увидав Якупа, только всплеснула руками. А девчонка, вполне статная, испуганно забилась в шалаш. За шурале, наверное, приняла или еще какого лесного духа.
— А мы и не знали, что у кого-то в гостях, — тетушка разулыбалась (неужто ее не напугали борода лопатой и хмурые лохматые брови?). — Выпей с нами чая, добрый человек. Настоящий, с ярмарки, для особого случая берегли.
Якуп неловко присел у огня:
— За ягодами поди?
— И ягоды соберем… Поживем мы тут немного, если не погонишь.
— Аульские?
— Оттуда. Меня Гаухар-апай кличут, а дочку — Гульсина. Да ты пей, пей…
— Не боитесь дождей? Я к себе позвать не могу, там тесно.
— Нет, дождей мы не боимся, — как-то отчаянно сказала тетушка, и Якуп поднял глаза на шалаш. Оттуда не было слышно ни звука.
Делить один лесной угол с соседками в первое время было неловко. Нес убоину, а они отводили глаза. Ложился спать в ненастный день, накрывшись медвежьей шкурой, а они мерзли в своем шалашике. Хотел затеять баню, да как при женщинах? Подолгу бродил по лесу, чтобы пореже видать мать и дочку.
С мамашей, правда, они стали неплохо ладить. Он ей то мяса, то меда передаст, она сготовит что да угостит. Как-то оставил им шкуру лося-трехлетки, сложил у шалаша. На следующий день нашел у своей землянки тустак с малиной. Удивился.
А девчонка была чудная! Поглядишь — крепкая, загорелая, никакой работы не боится, леса не робеет. Подойдешь поближе — слова не скажет, прячется за мамкину спину, как малолетняя. Как-то Якуп увидал, как она гладила по морде его коня. Сразу было ясно — чует животину, знает к ней подход.