— Померла она?
— Хуже, обратилась в уряк.
— Ох, шайтан! Откуда знаешь?
— Явилась она ко мне, Якуп.
— Выла? В белом была? Ну и крепка ты духом, мать.
— Кабы так! Сейчас скажу кое-что, прибьешь на месте. Ведь это я по ее приказу собирала наших девочек на ауллак-аш в дом Миргали. Самолично за твоей Шаурой пришла. Помогла невестке Гульсине уговорить ее, нарядить…
— Что ты говоришь, мать? Ведь ты нам как родная, на всех праздниках, на всех поминках с нами…
— Слаба старуха, испугалась, пошла на сговор… Говорит, сберегу твою Камилю, если поможешь. Приведи по внучке от каждой, кто был на ауллак-аш… Даже без моей Камили выходило одиннадцать, у дочери Сарбиямал двойня — Танхылу и Кюнхылу… Знала, знала, что творю, но как было не уберечь родную кровь? Выросшую на твоих руках малышку? Лакомку и шутницу, смотрящую на тебя глазами твоего отца и твоего сына?
— А наши дети, выходит, не дороги нам?
— Знаю все про свой грех, уже приняла наказание… Слышали про Касима? Обманула меня Амина, вместо внучки забрала внука. Сероглазого, своевольного, насмешника, острослова… Никого она не пожалеет… Всем отомстит. Когда в аул принесли Зайнаб, сомнений у меня не осталось.
— Уедем мы, не доберется.
— Добралась уже…
— Шауру смогли отбить — значит, не все может.
— Вот, верно толкуешь.
— Спасибо тебе за нее, иней. И тебе, Закир, кустым, спасибо.
— Не уезжай, Якуп.
— Безумный я что ли? У меня единственная дочь. Ты вон что ради своей Камили творила.
— Не уезжай, Якуп, говорю.
— Так растолкуй почему!
— Она теперь идет за Хадией.
Шауре выпало сторожить дом почти на заре. Мать пробовала, было, возражать, но отец понял, позволил. Как будто она смогла бы отлеживаться, когда аул заливают кровью! Как будто она не привыкла быстро вставать на ноги!
Сменить ей предстояло Закира, которому досталась самое сердце ночи. Чудной был парень, но Шаура глядела на него с почтением. Грамотный, мягкий, а не растерялся против банной нечисти. Самая темень вон тоже не испугала. Что-то они тут, в лесу, не знали, не понимали про книжников…
Увидев Шауру в потемках, Закир приложила палец ко рту, указал глазами на лес. Она все поняла: там есть кто-то, нужно не шуметь и поглядывать. Закивала, указала на дверь. Мол, иди отдохни. Он замотал головой, остался с ней. Вдвоем притаились за соснами, которые она звала Ахатом и Ахметом.
В лесу и правда засел кто-то крупный и неуклюжий: то на ветку наступит, то на прошлогоднюю листву. Таких Шаура не боялась. Показала Закиру: притаись, прикрой, а сама скользнула в лесную тьму. Шла от дерева к дереву: делала быстрый шаг, прижималась к стволу, слушала тьму, опять шагала. Обошла их шумных соглядатаев со спины, залегла под кустом, начала присматриваться и прислушиваться.
Кажется, их было двое. Кажется, похожи на шурале или другой лесной народ.
— Сколько мы будем еще ждать, брат? — прошипел один.
— Сколько нужно, столько и будем, — Шауре показалось, что шурале обменялись оплеухами. Не смогла сдержать улыбки: точно братья.
— Скоро рассвет! Сколько можно! Нужно просто вломиться в дом и поубивать всех… Кто против нас устоит?
— Сил моих нет на тебя, Ишай. Как тебе втолковать? Нельзя нам еще раз сплоховать! Одну девчонку упустили, так хоть эту… Думаешь, Илькей нас назад просто так назад примет? Думаешь, не захочет разорвать на тысячу частей?
— Отец помирает со стыда поди…
— Отец тоже точит когти! Нет нам дороги в урман без этой девчонки! Повезло хоть старик Мунаш и его банники сплоховали…
— Ты знал! Ты знал, брат!
— А рассвет и правда близко… Нельзя нам сплоховать… Помнишь, да? Охотникова дочка, высокая такая? В лесу ее видали…
— Да, славная дичь.
— Ишай! — еще одна оплеуха.
Так они охотились на нее! Шаура сглотнула: существа были шумные, бестолковые, но крупные. Если и правда шурале, то и быстрые. Ей одной от них не отбиться, книжник Закир, неизвестно, каков против грубой силы… А отец еще спал. Что же делать? Начала вспоминать, нет ли поблизости подходящих ловушек, куда их можно загнать.
Но долго думать не пришлось: с топором прямо на прячущихся шурале шел Закир. Что это за безумие? Почему он не сидел в засаде? Почему все испортил? Вроде же башковитый парень! Шаура заволновалась, но пока не двинулась с места.
Против Закира выскочил лесной человек с серой шерстью — как раз такие пробежали мимо них с отцом и Сашкой вчера в лесу. Лесной человек — то ли шурале, то ли артак — был безоружен, но направлял вперед шестипалые лапы с крупными когтями. Интересно, Ишай или его брат? Почему-то брат казался Шауре опаснее.
Закир и человекозверь кружили друг против другом, никто не нападал первым. Было уже достаточно светло, и Шаура видела, насколько Закир тоньше и ниже. Она подтянула к себе лук, пора было помогать книжнику, но тут ее саму кто-то свалил с ног. Шаура уткнулась носом в землю, почувствовала на спине копыто… Вмиг смекнула: Ишай там, перед Закиром.
— Давай скорее, брат! — выкрикнул поймавший ее шурале, и вот тогда-то Ишай и Закир вправду сцепились. Шаура ничего не видела, только напитанную дождями землю, только молодую траву. Но она слышала громкое дыхание человекозверей, прыжки Ишая, довольные выкрики его брата. Кажется, Закир отступал.
Но потом что-то изменилось: копыто шурале уже не прижимало Шауру так плотно к земле, человекозверь будто приготовился к прыжку.
— Чукааай! — услышала то ли имя, то ли клич Шаура.
Шурале — или кто это был? — подхватил ее лук и бросился на помощь брату.
Шаура вскочила на землю и увидела, что Закир прижимает топор к горлу Ишая, что второй человекозверь летит к ним, что лук в дороге он отбросил в сторону.
Девчонка выхватила стрелу и бросилась к луку. Вжжж! Наконечник впился в шею Чукая, он закинул голову назад, повалился на колени. Шаура не пожалела еще одной стрелы — она полетела в плечо шурале. Потом она его догнала и добила ножом.
Закир глядел на нее во все глаза и все еще крепко держал Ишая.
— Ты чего вышел?! — не сдержала гнева Шаура. — Я уже думала про охотничью ловушку для них, а тут ты… Чуть ведь не погибли… Эти твари охотились на Алтынай или Зайнаб, они опасные…
— Как «почему»?! Тебя долго не было, что я должен был делать? Сидеть и ждать, пока тебя убьют… Я испугался за тебя…
Шаура растерялась и опустила глаза. Про такое она и не подумала.
— Что с этим делать будем?
— Если он охотился на Алтынай или Зайнаб, надо убить.
— Я не смогу.
— Я вот так, топором, тоже, но есть один способ… Ишай, слышишь меня? Слышишь, проклятый? Мы сейчас тебя выпустим. Так вот, беги со всех ног, потому что я буду стрелять в тебя из лука, а я хороша в этом, очень хороша… Все понял?
Ишай кивнул, напоследок бросил взгляд на тело брата и поскакал. Скачки у него были быстрые и мощные, несся он не по прямой и, хотя стрелы в него попадали, на ногах стоял крепко. Когда он исчез с глаз, Шаура разочарованно опустила лук:
— Мы не зря его отпустили?
— Не знаю, не знаю, Шаура.
Из родословной-шежере
— Куда тебя опять понесло, шальная? — кричала мать, когда Гаухар направляла коня с кочевья. Отец поглядывал вслед вроде как грозно, а сам усмехался в усы. Гордился, что дочка ездит верхами лучше, чем все парни от Ика до Ая. А четырнадцатилетний братишка Гарей рвался догнать: неистово бил пятками своего аргамака-четырехлетку. В то утро не успел…
Гаухар разъезжала одна, сколько себя помнила. Бояться было нечего: попробовал бы кто ее догнать. Ее каурая уносила ее и от бешеной собаки (или это был злой дух?), и от одноглазого шурале, и от пьяного русского барина. Мать и отец ни о первом, ни о втором, ни о третьем никогда не узнали. Страха в сердце Гаухар тоже не поселилось, только еще большая вера в себя и свою каурую.
А в тот день сердце предательски сжалось, когда навстречу ей выехало сразу несколько мужчин. Они были верхами, в оборванной одежде, в руках — топоры, косы, палки. Явно дрались с кем-то, явно проиграли, явно не ждали добра от мира и не несли его сами. Гаухар хотела было развернуть каурую, помчать прочь, но на миг остановила взгляд на раненном юноше, который еле сидел в седле. Его темные волосы слиплись под грязной, кровящей повязкой. Вторая повязка поддерживала правую руку.
— Погоди, сестренка! — позвал ее один из спутников юноши — мужчина постарше, с уже седеющей бородой. — Помоги нам, мы не обидим. У меня у самого такая дочка…
Гаухар робко направила каурую к наездникам.
— Слыхала, что творится в Троицком уезде?
Гаухар замотала головой.
— Тогда спроси отца, что такое хлебные магазины. Растолкует. А пока так скажу: мы делаем все, чтобы девчонки в наших аулах не голодали… Может быть, и себе во вред… Ваше кочевье рядом? Еды хватает?
Гаухар не знала, что ответить. Вдруг наведет беду на родных.
— Вижу, что хватает. Щеки у тебя наливные, лошадь добрая… Да не бойся, что же ты… Попросить тебя хочу. Сделайте с родными хорошее дело — заберите к себе нашего Рахматуллу. Не может он ехать дальше с нами, того гляди с коня упадет.
— Что же я отцу скажу? — испугалась Гаухар.
— Скажи, парень не хотел сдаваться Перовскому, пожить еще хотел.
Рахматулла на мгновения поднял голову, окинул мутным взглядом спутников и незнакомую девушку. Гаухар без сомнений кивнула.
— Ну, славно! — обрадовался мужчина, соскочил с коня, подошел к раненому юноше, начал что-то объяснять. Потом с ним прощались и другие спутники. Но быстро — слишком быстро! — Гаухар и Рахматулла остались одни на дороге.
Девушка надеялась, что Рахматулла сможет добраться до кочевья верхом, но он совсем плохо держался в седле. Пришлось ей самой сойти с каурой, шагать пешком, вести сразу две лошади, да еще поддерживать совсем незнакомого, раненного, опасного молодого мужчину. Кажется, преступника. Совершенно точно, беглеца. Юрты ее отца были неблизко, и это была самая страшная дорога в жизни Гаухар… В эти часы она не смогла сбежать бы на каурой ни от кого. В какой-то миг навстречу им выехал всадник, и она поняла: все, это кто-то от того самого Перовского, она угодит на каторгу из-за Рахматуллы из Троицкого уезда. Его ран, его темных кудрей, его блуждающего взгляда.