ные братья и сильные сестры в лесах башкорт.
В словах существа была правда. Хадия знала, как люди из аула смотрели на нее, на Сашку, на семью Иргиз. Как они должны были смотреть на женщину, которая вышла из леса и была другой крови?
Мать ее матери вела ее через бурелом, подхватывала, когда она оступалась о массивные корни, отводила злые ветви от ее лица.
Мать ее матери пела, это было горловое пение древнего народа. Оно волновало сердце Хадии, давало сил, позволяло идти бодрее.
Мать ее матери протягивала ей травы — они питали ее тело.
Мать ее матери указала ей на светлую поляну впереди и сказала:
— Девочка может отдохнуть здесь.
В этому году Хадия впервые спала под звездами не на яйляу.
Боялась, что закроет глаза и опять увидит бесконечный алый лес, а увидела бесконечную дорогу. В ее сне двое, юная женщина и юный мужчина, ехали верхами через луга, поросшие иван-чаем и клевером, колокольчиками и васильками. Она не знала, кто это был. Ее родители? Она сама с неизвестным спутником?..
Проснулась от тихого шепота «Иди к горам», но на поляне была уже одна. Умылась, напилась воды из родника, а вот есть ничего не стало. Не было у нее больше веры свербиге и щавелю, которые вчера протягивала Салима-енге.
По утренней прохладе поспешила к горам, вместе с ней бежали ее мысли.
Случившееся вчера не могло быть сном, ее кульдэк до сих пор был в запекшейся крови.
Случившееся вчера перевернуло ее мир с ног на голову: не бояться шурале? бояться подлой человеческой крови? До вчерашнего дня Хадия и думать не думала о своих бабке и деде по отцу. Для нее его родителями всегда были степь и небо-жеребец, как рассказывают в легендах.
Случившееся вчера превратило ее в призрака-уряк для жителей аула. Что творилось сейчас там? Что творилось с отцом? Рыдал ли он, уткнувшись в шею любимой лошади Йолдоз, или искал ее по всем окрестным лесам? Думал о ее смерти или верил, что вернется?
Хадия перешла вброд речку, пошла вдоль каменистого бока горы. Чувствовала холод воды и камня, прикасалась рукой к деревьям, чтобы согреться. Когда добралась до расщелины в горе, замерла.
«Обойди», — сказала бы ее бабка по отцу.
«Заходи», — сказала бы ее отважная мама.
Хадия пробиралась внутрь, уговаривая себя на каждый шаг. Кажется, она даже догадывалась, что увидит. Внутри пещеры ее ждала Алтынай — с серым лицом, запавшими глазами и седыми прядями в волосах. Присыпанная землей и камнями.
Потом ревела и тащила тело самой красивой из аульских девочек на божий свет. Сил не хватало, но оставить там Алтынай было нельзя.
Когда выбралась, осмотрела окрестности и остановила взгляд на высокой липе. Да, пусть будет так. Достойная соседка девушке, которая была вся свет и мед.
Засыпала землей, напевая только что сложенные строки:
Синими цветами луг усыпан,
Беленьких цветов пойди нарви.
Один день любви, быть может, стоит
Целой жизни горькой нелюбви.
Наверное, нужно было читать молитвы, но ее сердце хотело иного.
Когда очередная горсть земли упала на тело Алтынай, почувствовала шаги за спиной.
Обернулась: прямо за ней стоял Сашка с косой в руке.
Сзади тенями — Иргиз и Закир.
Все они смотрели на нее, как на уряка, как на убыра, как на албасты.
— Второй день ищем тебя, Хадия, — сказала Иргиз. — Думали, уже и не найдем.
— Почему ты ушла в лес? Что видела? Кто напал на тебя? Это твоя кровь на одежде? — Закир сыпал вопросами и был мучительно похож на свою сестру Зайнаб.
Сашка смотрел внимательно и, кажется, виновато.
Хадия хлебала горячую воду, перебирала внутри себя слова, не поднимала глаз от уютно дымящего костра. Потом начала потихоньку говорить, слезы подступали к глазам, но она вспоминала о матери и сдерживалась… Пускай у Хадии не было медных когтей, но у нее должно быть такое же крепкое сердце.
Но не успела она в своем рассказе добраться до бабушки-шурале, как ее прервал шепот Иргиз:
— Тихо! Кто-то крадется! — показала глазами на расщелину в горе и первая скрылась внутри.
Закир был почти таким же быстрым, а вот Сашка и Хадия растерялись. Начали оглядываться во все стороны, не сразу побежали, а, добравшись до пещеры, чуть не столкнулись друг с другом.
— Кто это? — спросил Сашка.
— Похож на наших утренних знакомцев, — ответила Иргиз.
— И одновременно не похож, — добавил Закир.
К могиле Алтынай кралось одно из лесных существ из рода шурале, разве что более крупное и стоящее на всех четырех лапах. Его шерсть была не такой густой, а сверху ее покрывала изодранная темная одежда. Страшно, по-звериному принюхиваясь, существо начало выкапывать Алтынай.
— Ну уж нет! — закричала Иргиз и, почти не размышляя, бросилась вперед с топором в руках.
Закир и Сашка переглянулись и поспешили за ней. Хадия замерла на выходе из пещеры… Вот бы ей медные когти ее матери сейчас!
Существо было много крупнее Иргиз, нависало над ней, но девчонка была не из пугливых и смело замахивалась на него. Пока не доставала: существо ярилось, отпрыгивало… А потом этот недозверь-недочеловек что было сил отбросил Иргиз в сторону камней.
Закир и Сашка встали ей на замену: Сашка с косой, выставленной, как пика, Закир — с горящей веткой. Вместе они старались отогнать человекозверя от могилы Алтынай, но безуспешно. Бок Сашки и руку Закира уже порезали его когти.
Тут воздух прорезала стрела и впилась в плечо чудовищу.
Потом еще одна.
Это Иргиз смогла подняться после удара и доползти до своего лука.
Смотреть на то, как с чудовищем сражаются другие, было уже невозможно. Что-то странное наполняло Хадию изнутри. Будто по жилам потекла другая — более плотная и тяжелая кровь. Кажется, она даже была не алой, во всяком случае вытянутая вперед рука стала бледнее… В зелень? В синь? А потом и вовсе случилось странное: рука начала расти, вытягиваться, как ветка на дереве, а ногти обратились в темные когти. С ногами тоже что-то происходило — Хадия почувствовал их силу и прыгучесть.
Но долго прислушиваться к себе не стала — эти новые ноги сами понесли к чудовищу, а руки почти без ее воли обмотали его за шею. Краем глаза она видела тень Сашки: он не растерялся и ударил зверя своей пикой-косой. На Хадию полилась темная кровь, а руки — опять-таки сами — ослабили хватку. Она опять стала собой, только на одежде было еще больше крови.
Хадия в страхе замотала головой. Как это все выглядело в глазах других? Не убьют ли они ее следом? Но Иргиз только шепнула: «Ну, девка». Сашка лишь раз бросил на нее взгляд, а потом затаился. Закир не побоялся и проверил, дышит ди существо, не бьется ли его сердце. Даже раскрыл веки и заглянул в его черные глаза. С удивлением пощупал разодранную ткань рубахи, приложил лоскут к себе. Говорить ничего было не нужно.
Закир и Иргиз всегда шли первыми, всегда вдвоем. В Сашке Хадия чувствовала много всего: гнев, надежду, страх, а у этих было только упорство. Шагай, шагай и шагай.
Закира Хадия всегда робела. Зайнаб восхищалась, а его робела. Из Зайнаб все выливалось, она будто не могла сдержать в себе мысли, знания, истории, а у Закира все было внутри. Запечатанный сосуд. Там было много всего, чуяла Хадия, но узнают что-то разве его ученики. И то исподволь — через пересказы старинных книг. Никто живущий рядом не дождется простых и прямых слов! Пожалуй, даже Нэркэс бы не дождалась, даже Зайнаб, даже мулла.
«Не больно ли ему? — думала Хадия. — Можно ли так прожить свой век?»
О, если бы у нее была Зайнаб в сестрах и ученые друзья! Если бы у нее были толковые мысли в голове! Как бы она мечтала говорить и говорить! Хадия представляла рай как разговор с друзьями.
Хадия смотрела на Иргиз и Закира с завистью. Они будто назначили друг друга братом и сестрой: помогали, делились едой, что-то обсуждали. Тоненькая разговорчивая Зайнаб и крепкая сдержанная Иргиз были похожи меньше, чем день и ночь. Простые и добрые Ахат и Ахмет не имели ничего общего с ученым Закира, но вот же… Будто у этих двоих была дыра вместо важных людей. Или просто они умели быть братом и сестрой и жить именно так?
Хадия вот не умела, даже представить себе не могла. Но глядела и понимала, как такое братство дает доверие к миру. Когда рядом с тобой Закир, который, не задумываясь, уступит место у огня, протянет более широкий ломоть хлеба, скажет самое важное.
Случайно она услышала, как Закир рассказывал Иргиз о Нэркэс.
— Вот если бы у нее было бы оружие в ту ночь…
— Не сдалась бы?
— Нет, цеплялась бы жизнь, как волчица… В ней столько было силы… — в голосе Закира прозвучало такое восхищение, что у Иргиз, кажется чуть расправились плечи.
Хадия шла следом за Иргиз и Загиром, шла и прислушивалась к себе. Сможет ли она вновь обратиться в свою лесную сестру? Не захватит ли та ее изнутри? Не лишит ли воли… Сегодня сестра помогла, но одновременно отделила Хадию от аула, сделал ее частью урмана.
Может быть, когда-нибудь она даже сможет стать отважной и веселой, как ее мама. Не побоится распустить косы, кататься по ночам на быстрой лошади, полюбить кого-то, кто не похож на нее.
Думала про Сашку — и из ладони вырастала пышная купальница с солнечными лепестками. Начинала волноваться — и цветок высыхал до углей. Думала о чудовищах — рука зеленела, и на ней проступали мышцы.
Сашка шел последним, и оглянуться на него пока не хватало смелости.
Устроили привал и обсудили события последних дней, только когда ушли достаточно далеко от пещеры с убитым чудовищем. Было еще достаточно рано, летняя жара не догнала их, и Иргиз развела костер.
Хадие казалось, что Закир рассказывал страшную сказку. Совсем как ту про болото Малики, про пропавшую девочку. Странно было слушать про уряка, про многолетнюю месть, про нападения банников. А потом заговорила она сама, и тоже получилась страшная сказка. Во всяком случае слушали ее так, словно она вернулась из земли дэвов.