— Я бы вернулся за лучницей, — бурчал Ишай. Вся его морда была в темных перьях. Но, как оказалось, есть хотел не только он…
— Остановимся-ка под этой лиственницей, друг мой. Я сейчас удалюсь на охоту, совсем ненадолго, а ты посторожи нашу гостью. Верю в твой верный глаз и крепкие лапы, — Кулкан обернулся в рысь и исчез.
Ишай толкнул Хадию под дерево, она с трудом удержалась от падения, села. Он устроился совсем близко и что было сил сжал лыко в своей лапище. Пахло от него грибами, шерстью и сырым мясом. Какое-то время они сидели в тишине, а потом Ишай начал что-то бубнить себе под нос. Хадия прислушалась.
— Кулкан струсил? Неужто Кулкан струсил? А почему нет? В пещеру его затолкали? Затолкали! Шуралиху Ишай поймал? Ишай! За лучницей он не идет? Не идет! Вот жеж! Струсил… Ишая ведет трус… Это что, опять умным быть? Нееет… Но Чукай только про лучницу говорил, она точно была нужна ей, а про эту Кулкан уже наплел… Может, правда, а может, и нет… Вернуться за лучницей? Вернуться за лучницей что ли?..
Вскочил на задние лапы:
— Вставай, шуралиха. Идем назад, к твоим. Ишай сам две головы принесет! За себя и за Чукая!
— Смотри! Задаст тебе Кулкан! — вдруг осмелела Хадия (или это ее лесная сестра?).
— Я лучше знаю! Шагай! — кажется, Ишай хотел ее пнуть, но в последний миг удержал лапу.
На самом деле внутри Хадия ликовала. Во-первых, Кулкана она боялась много больше — его странных речей, пристального взгляда, ведьмовских сил. Во-вторых, Ишая и его племя люди, кажется, уже били, с какой-то «охоты» он вернулся несолоно хлебавши. Может быть, так будет и впредь, при мысли об этом руки наливались силой и были готовы разорвать лыко.
Когда ушли подальше от лиственницы, Ишай совсем осмелел:
— Слышь, девчонка! Расскажи про себя! Кто там твоя бабка? Кто отец? Бывала на йыйынах в урмане? Видала боевые танцы артаков? Я пока не выходил в круг, а мой брат Чукай — да… Но теперь я и сам смогу, надо думать…
— Куда мне, я же полукровка, — опять заговорила хитрая и сильная лесная сестра. — Про йыйын только мечтаю, артаков до тебя и не видала. Вот если бы ты показал, как вы танцуете!
— Правда, не видала? — Ишай остановился. — Показать что ли? Хотя что это я? Пусть твоя бабка на йыйын тебя сведет…
— Какой йыйын, Ишай? Умру же я. Умру, так и не увидев танец артаков.
— Умрешь… Вот бы правда нам повстречаться на йыйыне, а не так. Скажи, помахала бы мне? Помахала? Ха-ха, Чукай и другие парни глазам бы не поверили! Девчонка-шурале машет артаку!
— Конечно, помахала бы, Ишай, — Хадия попробовала улыбнуться, в обличье лесной сестры получалось не слишком-то. Но Ишай уже раззодорился: оттолкнул ее в сторону и начал выдавать странные движения — прыжки, притоптывания, закидывание лап. Удивительным образом эти движения показывали его быстроту и силу. Наверное, для этого их и придумали. Хадия даже засомневалась, стоит ли разрывать лыко и пробовать убежать: это существо было много мощней.
Ох, зря! Уже через несколько мгновений ее надежда ускользнуть была разбита. На танцующего Ишая сзади набросился волк и вгрызься в шею. Артак с хрипом упал на колени. Хадия в ужасе поползла в сторону, но вскоре услышала знакомый голос:
— Дорогая моя, куда же ты? Мы же стараемся, развлекаем тебя, как умеем. Многоуважаемый Ишай, сын Тавная, показал танец своего народа, затем твой покорный слуга изобразил сцену убийства, достойную подмостков Александринки… Ах, ты, наверное, не в курсе театральной жизни… Ну, не торопись, не торопись… Сердце леса — в другой стороне, нам на запад, — морда Кулкана была в темной крови, громадное тело Ишая валуном лежало у его лап.
Тогда Хадия попробовала разорвать связывающие ее руки лыко, скинуть его. Перевязь было плотная, но в дороге поистерлась, разошлась и уже не так крепко держала. Она отступала и пыталась освободиться, а ведьмак в своем изначальном обличье шагал за ней. Он был уже близко, но вдруг неожиданно повалился перед Хадией, как будто кто-то его резко толкнул. Кулкан обернулся: это был Ишай, который не поднимаясь на ноги, боднул его рогами в спину. Почти сразу артак опять упал, кровь лилась по его шее и груди.
Этих нескольких мгновений хватило Хадие, чтобы бросить прочь. Лыко до конца так и не удалось сорвать, но прыгучим ногам шурале это не мешало. Мешало то, что деревья росли достаточно густо. Приходилось останавливать себя, чтобы не расшибить лоб. Приходилось глядеть во все глаза. Кулкан следовал за ней: иногда позади слышались странные восклицания — наверняка его ведьмовские ругательства.
А потом неожиданно деревья — и крупные, широкоствольные деревья — встали в ряд, как будто их кто-то выстроил для нее, как будто это была специально проложенная тропа через лес. Хадия сделала несколько шагов по открытому пространству и замерла, испугалась. Тогда деревья начали сходиться в круг, подталкивая ее в спину. Все быстрее, быстрее и быстрее. Сдержать деревья она, конечно, не могла, следовала за ними, уже не думая ни о каком Кулкане.
Кажется, деревья сходились с большой площади леса. Потому что когда круг замкнулся, когда деревья встали плотным частоколом, внутри оказалась не только Хадия.
Из родословной-шежере
Эта чертовка была проклятием Хадичи, не иначе.
Позорила семью на весь аул: не заплетала кос, не покрывала голову, обходила мечеть стороной, а в лесу пропадала днями.
За работу было вовек не усадить. Ровесницы, женив сыновей, выдыхали: еще пара рук в помощь, а у Хадичи ее только прибавилось. Найди эту дикарку, обряди в приличное, обрежь когти…
Про стыд чертовка и не слыхала. Могла поцеловать мужа всем честном народе, могла пройти по аулу, выставив вперед огромный беременный живот.
Дочку свою правда любила. Ради нее и осталась со свекровью, хотя Харис чуть в ногах валялся, звал на яйляу. И правильно! Будто они не растили детей в кочевьях, не клали младенцев в арбу раньше, чем в колыбель.
И ведь не сидела с внучкой в избе, привязала ее к себе какой-то тряпицей и рыскала по бурелому. Знакомила де с деревьями. Тьфу! Неверная! Дикарка!
Прокляли их род, прокляли.
Уж не за ту ли конокрадову дочку, которую они с девками отволокли в лес с двадцать лет тому? Нет в том справедливости! Девчонка сама свалилась на косы!
А Хадича и так сколько претерпела! Муж вечно по дальним пасекам, пчелы ему дороже семьи. Сыновья выросли ему под стать. Мустафа выдалбливал и выдалбливал борти в высоких соснах, стоящим на земле мать его и не видела. Харис ходил с малолетства в подпасках, вся его жизнь — это яйляу.
Упустила она младшего! Не успела сосватать покорную и рукастую девчонку! Кайся теперь…И не сам ведь, люди рассказали, что сын связался с шуралихой.
— Какая она красивая, Хадича, — разливалась Салима. — Волосы темней земли, кожа светлей снега, глаза зеленее летних лесов. Стройная, ладная, ездит верхами лучше всех наших девчонок, лучше Гульсины. А самое главное, только на твоего сына и глядит…
А теперь спросите — поклонилась ли чертовка, придя к ним в дом? Опустила ли глаза, назвала ли их с мужем отцом и матерью? А самое главное, бросило ли свое лесное колдовство?
Хадича не зря хмурилась, поминая невестку. Страшно ей было ночевать с ней в одну дому. Это как же запустить в дом дикого зверя: лежишь и чувствуешь холод от нее, слышишь чужое, нечеловеческое дыхание. Песни поет горловые, пугающие… Слов в них нет, бог весть, что наколдовывает. Бог весть, чему учит внучку.
Не выдержала Хадича, пошла к ровеснице Алтынсэс.
Весь ее богатый дом: в паласах и высоких подушках — был увешан сухими травами. Из-за слабого здоровья дочки или еще из-за чего Алтынсэс стала учиться знахарству и сейчас, в самое сердце лета, собирала растения, которые могли лечить. Хадича с надеждой принюхалась к их терпкому запаху: лекарство и яд должны были идти рука об руку.
Глядя на уставшую Алтынсэс, прямо попросить не решилась. Ссыпала самых разных трав в приготовленные мешочки, пока хозяйка заваривала крепкий байский чай. Слушала потом про поездку к аулие и думала, думала, думала, как проверить силу украденного.
Утка умерла, поклевав венчики болиголова.
Хадича заправила ими мясной бульон для невестки — и все случилось по-задуманному. Сперва девчонка-шурале побледнела, потом у нее закружилась голова, потом перестали слушаться ноги… Хадича смотрела на нее и ничего не чувствовала: ни ликования, ни страха.
Только когда невестка закрыла глаза, что-то в ней надломилось.
«Убила, убила», — повторяла вновь и вновь, будто не верила.
Не помнила, как доволокла чертовку до дома Алтынсэс в самом сердце аула. Как та пыталась отпоить килен молоком, а та уже не могла глотать и молоко лилось по синеющей коже. Как собирались редкие женщины, с ужасом смотрели на Хадичу.
Домой она побрела уже одна.
Жадно пила оставшийся бульон.
Чувствовала, как цепенеют навсегда ноги.
Пыталась насмотреться на внучку.
Сашка
Уже какой день урман шумел.
Банники драли на себя волосья и каялись. Артаки рассорились между собой: Илькей называл предателями пропавших Чукая и Ишая, их отец Тавнай плюнул в лицо молодому десятнику и увел часть племени в горы. Куда-то сгинул сын албасты Кулкан, делившие с ним юрты пери выли ночь напролет. Что думала про происходившее уряк, страшно было подумать.
— Соберемся, — послал братьям и сестрам весть старший из духов леса Кетмер. — Надо огородить себя, надо спасти молодую поросль.
Подруга-ласточка облетела с его словами лес в несколько часов. Искривленные уродливые деревья собрались рядом с теми, кто нес службу в заслоне живой тюрьмы. Тем было никак не уйти из дозора.
— Не боишься, Кетмер-агай? — зашумела блестящей свежей листвой Ямлиха. — Донесут — опять будем растить деревья от корешков.
— Если донесут свои, значит, и так конец духам леса… Знаете, да, что ее задумки не осуществились? Что кто-то из девочек выжил и сейчас на них охотятся Кулкан, артаки и банники? Думаю, пора показать, на ком правда стоит лес и кто здесь способен на большие дела…