12.
«Сир, я посылаю своего адъютанта генерала Савари, — с подчеркнутым почтением* писал Наполеон в письме царю, — чтобы поздравить Ваше Величество с прибытием к армии. Я поручаю моему адъютанту выразить Вам все мое уважение и сообщить Вам, насколько я хотел бы снискать Вашу дружбу. Примите же это послание с добротой, которая Вас отличает, и помните, что я являюсь тем, кто несказанно желает быть приятным Вам...»13
Миссия Савари была блистательным политическим и стратегическим шагом Наполеона. Чтобы понять это, нужно опять вспомнить политическую составляющую. Как уже не раз отмечалось, Наполеон в течение долгого времени искал и добивался союза с Россией. Уверенный, что Александр начал войну, подталкиваемый своим англофильским окружением, он считал, что судьба дала ему поистине уникальный шанс встретиться с молодым царем, рассказать ему о своих чувствах и планах, вырвать его своим очарованием из цепких лап «злых советников» и заключить с Россией мир и союз. Нет сомнения, что в случае успеха этого демарша Наполеон увенчал бы кампанию политическим триумфом. Ясно, что после побед в Баварии, Тироле и Италии, после взятия Вены, мир никак не мог быть неблагоприятным для Франции.
Правила этикета предписывали, чтобы коронованные особы обращались друг к другу со словами «брат мой». Наполеон избрал в письме такое обращение, как если бы он стоял в иерархическом ряду ниже Александра.
В случае отказа Александра от переговоров миссия Савари также не могла быть бесполезной. В такой ситуации Наполеон еще раз бы показал царю, что он боится столкновения. Это должно было еще более раззадорить боевой пыл молодежи, окружавшей Александра, еще вернее увлечь русскую армию в наступление, и тем самым заставить ее командование наделать еще больше ошибок.
Савари с трубачом прибыл на аванпосты перед Вишау и в скором времени был препровожден в штаб Багратиона. На следующий день в восемь утра его сопроводили в предместье Ольмюца в дом, где располагался Кутузов. Французский посланник заметил, что в доме главнокомандующего все готовились к отправлению и что армия явно выступает в поход. Кутузов предложил Савари передать депешу ему, но адъютант Наполеона наотрез отказался. Он сказал, что в этом случае он вынужден будет вернуться обратно. Михаил Илларионович не стал настаивать и оставил Савари дожидаться.
«Меня окружала целая толпа молодых русских чиновников и офицеров, — вспоминал адъютант императора. — Они говорили на разные лады об амбициях Франции, и в проектах уже делили шкуру неубитого ими медведя. В моем положении я должен был слушать молча всю эту болтовню, и я ничего не отвечал»14.
Внезапно на улице раздались какой-то шум и голоса многих людей. Прибыл сам император Александр со свитой. Савари едва успел скинуть походный плащ и вынуть из папки депешу, как молодой царь вошел в комнату и властным жестом приказал всем удалиться. «Природа щедро одарила его, — написал генерал в своих мемуарах о русском императоре. — Трудно было бы найти человека такого красивого и изысканного... Я почувствовал глубокое сожаление из-за того, что он ввязался в столь плохие дела... Он говорил на французском языке во всей его чистоте, без всякого иностранного акцента и красивыми академическими выражениями. В манере говорить все было подчеркнуто сдержанно, легко можно было догадаться, что это плод тщательного воспитания»15.
Савари вручил Александру депешу, и тот удалился с ней. Через полчаса молодой царь вернулся, и все с той же изысканной любезностью и улыбкой вручил адъютанту свой ответ. «Сударь, скажите вашему господину, что чувства, которые он выразил в своем письме, доставили мне искреннее удовольствие, и я сделаю все, что зависит от меня, чтобы ответить ему тем же...»
Несмотря на столь благожелательное вступление и любезный тон, суть речи царя была далека от желания заключить мир, а уж тем более союз. Да и письмо Александр передал почему-то держа конверт адресом вниз. Когда Савари взглянул на обратную сторону конверта, он с удивлением увидел, что вместо «Императору Наполеону» на конверте было написано «Главе французского правительства». «Я не придаю значения этим пустякам, — все так же мило улыбаясь произнес Александр, обращаясь к изумленному адъютанту. — Но это всего лишь правило этикета...».
Нужно сказать, что адъютант был из тех, кто не лез за словом в карман, и он, не смутясь, ответил: «Ваше Величество, вы, без сомнения, правы — это всего лишь правило этикета. Император не подумает об этом иначе. Будучи главнокомандующим Итальянской армией, он командовал многими королями. Он счастлив тем, что его поддерживает французский народ, и этим он больше всего дорожит. Тем не менее я передам ему последние слова Вашего Величества»16.
В то время как Савари беседовал с Александром, союзная армия шла вперед на всем фронте. Однако в этот день для того, чтобы скрыть как можно дольше начало наступления, авангард Багратиона оставался на своем месте. Главные силы союзников прошли около 18 км и остановились непосредственно позади передовых частей. На следующий день, 28 ноября, авангард и за ним вся армия двинулись по направлению к Брюнну.
Наступление союзной армии накануне Аустерлица
Как уже отмечалось, французские передовые части стояли в местечке Вигдау. Тремя днями раньше на рассвете русская кавалерия и казаки произвели внезапное нападение на французских гусар. Но те закрепились в городке и дрались до тех пор, пока к ним на помощь Мюрат не привел дивизию Вальтера. Командующий французской конницей после этого случая решил усилить свой авангард. В помощь гусарам Трейяра он оставил 6-й драгунский полк. Впрочем, несмотря на это, авангард, стоявший более чем в 30 км от Брюнна, был малочисленным. Гусарская бригада Трейяра была бригадой только по названию. По состоянию на 22 ноября в ней было всего 306 человек, что меньше даже нормальной численности кавалерийского полка. А в 6-м драгунском на этот же день было всего лишь 219 человек.
Утром 28 ноября трубачи бригады Трейяра надрывно сыграли тревогу. Прямо по дороге на французские аванпосты шли массы русских войск. Центральную колонну, состоявшую из 12 батальонов пехоты, вел молодой адъютант царя князь Долгорукий. Южнее дороги быстро продвигались массы русской кавалерии: две колонны, в которые входило 56 эскадронов. Всего — около 12 тыс. всадников и пехотинцев (!) под общим командованием князя Багратиона.
Нетрудно себе представить реакцию генерала Трейяра. Его солдаты вскочили, кто как мог, на коней и бросились вон из Вишау. Большей части французского отряда удалось прорваться, однако один эскадрон драгун, застигнутый врасплох в пешем строю, был вынужден сдаться. В плен попали 3 офицера и 60 солдат.
Чтобы прикрыть отступление гусар Трейяра, по тревоге была поднята конно-егерская бригада Мильо и драгунская дивизия Вальтера. Впрочем, и эти отряды были слишком малы по сравнению с авангардом союзников. Отдельные кавалерийские стычки, где русские и австрийцы обладали явным преимуществом, продолжались весь день. Особенно досталось бригаде Мильо, которую атаковали со всех сторон во время прохода по мосту через овраг в деревне Лульч. Несмотря на довольно оптимистичный рапорт Мильо, потери бригады были значительными для кавалерийского боя. Конные егеря оставили убитыми, ранеными и пленными четверых офицеров и 71 рядового*, что составляло почти 20% численности бригады. Потери дивизии Вальтера неизвестны, но ясно, что и драгуны не отступили без урона.
К вечеру союзники подошли к деревне Раусниц и выбили оттуда французские посты, успешно завершив свое наступательное движение. Багратион в своем отчете рапортовал: «Везде настигаемый неприятель превращался в бегство и был истреблен при сем преследовании. Взято в плен много офицеров и несколько сот рядовых, с нашей стороны убит один гусар и ранены офицер и два гусара»17.
Еще днем царь соблаговолил лично посетить место «битвы» у Вишау: «Император... когда пальба стихла, шагом и безмолвно объезжал... поле сражения, всматривался посредством лорнета в лежавшие тела, — почтительно рассказывает Михаил овский-Данилевский. — Опечаленный зрелищем пораженных смертью и ранами, император весь день не вкушал пищи и к вечеру почувствовал себя нездоровым»18.
Как это ни удивительно, небольшая стычка при Вишау произвела на командный состав союзников потрясающее впечатление. В штабе царило ликование, генералы поздравляли Александра I с блестящим успехом, восхищались его личной храбростью. Что же касается «золотой молодежи» императора, то ее бурная радость не знала пределов. Казалось, что сбываются самые радужные надежды, а старые скептики полностью посрамлены. Отныне для молодых адъютантов царя вопрос стоял уже не о том, как разбить «Буонапарте», это само собой разумелось, а о том, как не дать ему убежать. «Французов теперь нужно не бить, а ловить» — таково было общее мнение юных стратегов.
* Численность бригады Мильо по состоянию на 22 ноября была 423 человека.
Словно подтверждая самые оптимистичные расчеты командования, в ночь на 29 ноября на аванпосты союзников снова прибыл генерал Савари с настоятельным предложением от Наполеона лично встретиться с русским царем.
Все эти события окончательно убедили тщеславного и совершенно неопытного в войне Александра в мудрости «светила» австрийской военной науки генерала Вейротера. Тот же, очевидно, еще больше проникаясь сознанием своей важности, отныне не мог удовлетвориться банальным движением вперед на позиции французов.
Нужно сказать, что если бы союзники после боя при Вишау не стали бы заниматься стратегическими экспериментами, а просто бесхитростно устремились вперед, ситуация для Наполеона могла осложниться. Конечно, это не было бы так же опасно для французов, как соединение 135-тысячной союзной армии под Ольмюцем, но тем не менее русские и австрийцы имели шанс получить выгоды за счет других обстоятельств. К утру 29 ноября расстояние между передовыми позициями русских и французских войск составляло всего лишь несколько километров. К Наполеону еще не подошли подкрепления, которые он призвал на помощь накануне вечером. Таким образом, он мог противопоставить 86-тысячной армии союзников только 50 тыс. человек.