Сознание я не потерял. Просто уткнулся лицом в траву и на некоторое время утратил интерес ко всему на свете… В том числе, к вопросу: кто же меня так приласкал и куда уходит Синягин.
Потом я заставил себя подняться. Голова гудела, ноги подкашивались… Напавший сзади супостат оказался всего лишь брезентовым мешком, подвешенным на верёвке и до сих пор покачивающимся на манер маятника с затухающими колебаниями… На ощупь мешок показался набитым обычном песком.
Ну старик! Кремень… Натянул проволоку-растяжку в едва заметном просвете между кустами, установил немудрёную ловушку — и агент Хантер попался, как наивный первоклассник…
Хватит на сегодня сбора информации. Надо хорошенько обдумать уже имеющуюся, пока на голову не свалилось кое-что посерьёзнее мешка с песком… И какими бы мотивами ни руководствовался Синягин, давая этот совет, — надо немедленно связаться с Конторой.
Дела минувших дней — IIОпер Синягин
— Значит, морда? Медвежья? Оскаленная? — устало спросил Синягин.
Мурашов кивнул — столь же устало. Допрос длился три с лишним часа — и шёл по кругу.
— Ну и почему же медведь на вас не набросился? Не растерзал? Не укусил? — вздохнул Синягин.
— Не знаю… — убито сказал Мурашов.
Геолог, казалось Синягину, и сам уже не был рад, что рассказал эту историю. Чего бы уж проще соврать: запил, дескать, в попавшейся на пути деревушке. Запил и не успел к предписанной дате вернуться с маршрута. Запил — и всё. Делайте что хотите. А что с ним в таком разе сделаешь? Завести дело, добавить пару лет к сроку? Так Мурашову и без того из Сибири не выбраться, отмотает свою «пятёрку» ссылки — получит тут же следующую, даже без суда, в административном порядке… И Мурашов прекрасно об этом осведомлён. И вовсе незачем ему для оправдания своей задержки рассказывать такую дикую историю…
Однако — рассказал.
Семь лет назад Михаил Исаакович Мурашов носил иную фамилию. И жил в Москве. И работал отнюдь не полевым геологом, хотя и по родственному профилю — защитил кандидатскую по минералогии, успешно двигался к докторской…
Порушила и жизнь, и карьеру Михаилу Исааковичу фамилия — та самая, прежняя. Фамилия была простая, от родителей доставшаяся, — Троцкий.
Ни по какой линии родственником злейшему врагу мирового пролетариата Михаил Исаакович не приходился. Более того, как известно, Троцкий — лишь псевдоним идейного вдохновителя подкупленных буржуазными разведками вредителей, террористов и шпионов. Примерно так кандидат наук и объяснял всем праздно либо по долгу службы любопытствующим гражданам — вплоть до начала тридцатых годов. Потом объяснения помогать перестали… И в самом деле, носить в Советском Союзе подобную фамилию стало как-то неприлично. Студенты Горного института, идущие на лекцию Троцкого, — это, знаете ли, уже идеологической диверсией попахивает.
Михаил Исаакович всё понял и быстро перестроился — женился на собственной аспирантке и взял её фамилию… Увы — поздно. Получил пять лет ссылки и отправился во глубину Сибирских руд — применять на практике теоретические познания.
Впрочем, и тут экс-Троцкий устроился не так плохо. Начальник 22-й ГРП обеими руками вцепился в неожиданный подарок судьбы — в московского специалиста; выхлопотал подчинённому разрешение не являться на еженедельные проверки к оперуполномоченному НКВД, но отмечаться раз в два-три месяца, вернувшись из маршрутов.
Геологоразведка развивалась бешеными темпами — в стране полным ходом шла индустриализация, добывающие и обрабатывающие комбинаты росли как грибы на только-только открытых месторождениях. Кадров катастрофически не хватало. Зачастую Мурашов выходил в поиск в одиночку — имея некоторый запас денег, дабы нанять двух-трёх временных рабочих из местных. И оружие имел — карабин. Чтобы не убили и деньги не отобрали…
Но последний, почти двухсоткилометровый маршрут по тайге Михаил Исаакович проделал в полном одиночестве, так уж получилось. Когда идти оставалось всего ничего — километров тридцать, — геолог вышел к деревушке, отмеченной на карте «нежил.».
Вопреки пометке, деревня оказалась обитаемой. Вот только обитали там, если верить Мурашову, люди более чем странные…
— Не знаю, — повторил геолог. — Но не укусил… Обнюхал — аж паром из ноздрей меня обдало. И дух такой терпкий, звериный…
— Эх, Михаил Исаакович… Давайте заканчивать с этой историей, время позднее, — в очередной раз задушевно предложил Синягин. — Признайте прямо: выпили вы крепко в тот вечер. Я всё понимаю — вышли из тайги, людей полтора месяца не видели, под разговор и не заметили, как норму перебрали… Со всеми случается.
— Я не пью, — в очередной раз упрямо отверг путь к отступлению Мурашов, — не пью! С семнадцати лет, с тех пор, как… Впрочем, неважно.
Синягин с тоской подумал, что Клебанец, его предшественник, рассусоливать в подобном случае не стал бы. Двинул бы пару раз в рожу рукоятью нагана, выбив половину зубов, — и в погреб-камеру денька на три без воды и пищи. Мигом бы в мозгах посвежело… Но с «ежовщиной» партия раз и навсегда покончила — вот и приходится разговоры разговаривать.
— Хорошо, — сказал Синягин. — Допустим, хозяева действительно держали в избе ручного медведя. Или дикий как-то умудрился незаметно проникнуть с улицы…
Ему самому версия казалась шаткой. Зимой ещё можно представить голодного медведя-шатуна, ищущего, чем поживиться в деревне. Но в изобильном августе? Зоопарк на дому ещё менее вероятен..
Но надо же, чёрт возьми, написать что-то хоть относительно правдоподобное в рапорте. Отчего бы и нет: испугался геолог ручного медведя, сбежал в ночную тайгу, едва успев подхватить пожитки, — и заблудился. Всё. Состав преступления не обнаружен.
Но Мурашов упорно не хотел хвататься за бросаемый ему спасательный круг:
— Не мог он с улицы. Я на лавке лежал, ближе всех к входу. И не спал ещё… Из-за занавески зверюга вылезла. Из-за той, за которой хозяйская лежанка стояла.
Синягин вновь вздохнул Не верилось, что хозяева держали под супружеской кроватью этакую зверюшку… Все остальные возможности они уже перебрали: геолог отверг, что это ему могло примерещиться, почудиться в ночном мраке… Медведь — и точка. Медведь, в которого превратилась хозяйка дома… Почему не хозяин, Мурашов толком объяснить не мог. Отчего-то интуитивно грешил именно на хозяйку — возможно, оттого, что отличалась женщина прямо-таки громадными размерами, а супруг у неё оказался мелкий и худосочный.
А самое странное и дикое во всей истории было то, что оперуполномоченный нутром чувствовал: геолог не врёт! Не врёт, рассказывая, как лежал на лавке, оцепенев от страха, не в силах потянуться ни к ножу, ни к карабину. Как бросился наутёк, едва зверь отвлёкся чем-то на другом конце избы, в закутке за печкой… И о странной ночной погоне — когда за Мурашовым сквозь подлесок с хрустом ломились не то пять, не то шесть тяжеленных тварей и отстали лишь после пары выстрелов в воздух, — и об этом не врёт…
Может, действительно спятил от одиночества среди деревьев? Ладно, в любом случае пора заканчивать бодягу…
Закончил Синягин своеобразно. Потихоньку, незаметно расстегнул под столом кобуру. Резко выдернул наган и тут же выпалил в потолок, приблизив ствол к уху Мурашова. Заорал:
— Встать!!! Игры с органами вздумал играть, сука?!! Молчать!
Ошалевший Мурашов вытянулся по стойке смирно. Оперуполномоченный скомкал многостраничный протокол, поднёс к носу геолога. Другой рукой сунул туда же наган — пускай вдохнёт кислый запах сгоревшего пороха.
Заговорил уже тише, но резко и сурово:
— Знаешь, что в этом протоколе? Здесь, интеллигенция ты недотраханная, во весь рост рисуется пункт десятый статьи пятьдесят восьмой УК — контрреволюция в форме агитации. Клевета на советских колхозников. Союзники пролетариата по ночам в зверей превращаются, да? Десять лет лагеря. Жену твою и дочку — на спецпоселение. И не на здешний курорт. На север, в лесотундру. Зиму пятая часть переживает, по весне на барже новых завозят…
Готово дело! Сломался, интеллигентишка…
Синягин сунул бумажный комок в глиняную миску, полную папиросных бычков. Чиркнул спичкой, несколько секунд смотрел, как обугливается, корчится в пламени дикая история…
Пододвинул к геологу перо, чистый бланк, замызганную, всю в потёках, чернильницу.
— Садись. Пиши. Всё как было, пиши.
Мурашов опустился на стул — осторожно-осторожно, на самый краешек. Подрагивающими пальцами взял ручку. Промямлил:
— А-а… к-как оно было?
— Так и было… — хмыкнул Синягин. — Вышел из тайги в деревню, вроде как нежилую, а там люди непонятные поселились, советскую власть не признают, разговорчики ведут контрреволюционные… Переночевал, ушёл — и заплутал, выходя к большаку. И всё. Всё, понял?! Убедительно пиши, интеллигенция…
…Через полчаса оперуполномоченный перечитал новый плод фантазии геолога. Похлопал по плечу одобрительно:
— Ну вот, можешь ведь, когда захочешь… С этой бумагой и к начальству не стыдно пойти. Разберёмся, что за контра мракобесная под боком завелась. Усёк? А начнёшь снова байки свои болтать — «червонец» я тебе обеспечу. И семье твоей, что обещал, — обеспечу. Всё понял? Свободен!
До якобы нежилой деревушки, не имевшей на карте даже названия, спецотряд НКВД добрался лишь спустя месяц с лишним, осенью. Синягин настоял, чтобы в состав отряда включили и его, — утверждал, что подозрительное селение находится всё-таки на его участке. Границ по тайге никто не проводил, но начальство не препятствовало: хочешь — езжай, лишний штык в таком деле никогда не помешает.
На трёх «полуторках» проехали, свернув с большака, сколько смогли, а дальше двинули на своих двоих по сильно заросшей просеке. Шагать пришлось вёрст пятнадцать. Когда, судя по карте, до деревушки осталось идти меньше трёх километров, на просеке появилась тропа. Хорошо натоптанная тропа — кое-где даже были срублены ветви, мешавшие движению. Совсем недавно срублены. Пока рассказ геолога подтверждался…