— Я двину к большаку, вы остаётесь здесь, — сказал он приказным тоном. — Ждёте двое суток. Если никто не прилетит — выбирайтесь сами. В распадке журчит что-то — от жажды не умрёте.
Поколебавшись, вынул из кармана портативную рацию, протянул. Всё равно сейчас от этой игрушки с её радиусом действия толку никакого.
— Чуть услышите вертолёт, включите вот здесь. И дадите с земли корректировку.
…По-новому рассовывая по карманам остатки снаряжения, — чтобы не мешались на бегу, — Лесник с сомнением оглядел большой конверт из чёрной бумаги (как сидел с ним в руках, так и выскочил из кабины). Уничтожить, не читая? Ладно, груз невелик, будет чем заняться на привалах.
Сложил конверт вчетверо, положил во внутренний карман пиджака. Взмахом руки отсалютовал пилотам и побежал неторопливой, мерной, сберегающей силы рысью.
Глава 4ПИРАТСТВО БЕЗ «ВЕСЁЛОГО РОДЖЕРА»
Неглубокую могилку мы раскапывали уже затемно, в свете фонарей. Долго возиться не пришлось.
— В звериной, говоришь, ипостаси… — нехорошо протянул Мартынов, осторожно счищая землю с бока Морфанта.
Кожа была гладкая, ни единой шерстинки. Вполне человеческая кожа. Зато земля оказалась липкая, почти жидкая, перемешанная со зловонной слизью и клочьями длинных волос.
Через несколько минут сомнений не осталось: в яме лежит человек. Почти человек… Почти женщина… Никакой вытянутой морды, никаких торчащих из пасти клыков — обычные зубы, испачканные земляной кашицей. Искажённые гримасой черты лица вполне узнавались: Зинаида Макаровна, завхоз средней школы № 2.
Самое удивительное, что громадная рана на груди морфанта затянулась, зарубцевалась… Неужели жива? Или, по меньшей мере, была живой в момент погребения?
Но нет — Скалли, повозившись, обьявил: клиент мёртв, мертвее не бывает… А процессы регенерации, дескать, порой продолжаются и после смерти — точно так же растут у мёртвых людей ногти и волосы.
Всё так, но зрелище жутковатое — казалось, сейчас исполинская женщина зашевелится, откроет глаза, сядет в могиле.
Мне вдруг остро захотелось, чтобы все события последних дней оказались сном, кошмаром, наваждением, — проснуться в своей квартире, и пойти на службу, и обмениваться традиционными подколками с Генкой, и приглядывать за милыми, невинными «Детьми Сумрака», и привычно собачиться с мадам Гришняковой…
Мартынову тоже было не по себе — хоть и старался держаться спокойно, но я-то Генку с малых лет знаю… Неизвестно, какие эмоции испытывали Эльза и Скалли. Внешне это никак не выражалось, работали уверенно, деловито — два профессионала, повидавших всякое. Знающих о своём деле всё. Умеющих всё. Не умеющих лишь сомневаться, бояться, жалеть.
— Пакуйте, — коротко скомандовала Эльза, кивнув на здоровенный кусок брезента, принесённый с катера. — И тщательно, чтобы очертания тела не прорисовывались. С памятью капитана я потом поработаю, но сейчас смущать его незачем.
…Кожа Зинаиды Макаровны на ощупь показалась на удивление тёплой. Я даже заподозрил, что Скалли мог ошибиться. А мог и солгать… Крыса он или нет, пусть разбирается особый агент Диана. В общем-то всё равно — по приказу Конторы или по личному почину он вколол мне парализатор, подбросив щуке-Жеброву живца-Хантера в бессознательном состоянии…
Если имеется в наличии судно, у него должен быть капитан. Даже если он по совместительству исполняет обязанности и штурмана, и всех капитанских помощников, и моториста, и рулевого, и палубного матроса… Пусть и единственный член экипажа — а всё равно капитан.
Хотя, судя по размерам посудины, меньше чем вдвоём-втроём с ней не управиться. Трудно, к примеру, в одиночку даже попросту причалить к пирсу на Кети с её достаточно быстрым течением — кто-то должен маневрировать, не выпуская штурвала, кто-то отдавать концы (в морском значении, естественно)…
Но Эльза, похоже, позаботилась убрать лишних свидетелей нашего пиратского рейда — и экипаж сократился до одной штатной единицы. Надеюсь, «убрать» — в переносном смысле. А я, помнится, ещё жалел бедную девушку, угодившую в лапы Жеброва. Нашёл кому сочувствовать…
Объединёнными усилиями мы кое-как загрузили на борт неподъёмный брезентовый свёрток. Надо думать, капитан (нам он никак не представился, лишь молча кивнул) получил все инструкции заранее — катер тут же двинулся вверх по течению.
Мы сидели в каюте вчетвером. Молчали. Время от времени Эльза включала портативную рацию — и недовольно хмурилась… Не иначе как и в её планах какая-то нестыковка. Интересно, понимает ли она, что при необходимости пожертвовать и полевым агентом, и даже особым — для Конторы не проблема? Весь вопрос в том, по каким ставкам идёт игра. А ставки нынче немалые. Кто сказал, что авантюра с «Уральским Чудом» — дело рук одиночки Сапсана? За спиной Альберта Ивановича могут таиться руководители Конторы куда более высокого ранга… И противостоят им такие же зубры Инквизиции, и они улыбаются друг другу на заседаниях Капитула, и в своих подковёрных войнах шлют на убой ничего не понимающих пешек вроде нас… Пауки. Пауки в банке… Чёрт возьми, даже Сморгонь симпатичнее! Пусть мутанты, но не виноваты же, что такими родились, много десятилетий никого не трогали, развлекали народ на ярмарках… Так нет же, вцепилась в них Инквизиция мёртвой хваткой и трижды пыталась уничтожить под корень, а под конец превратила в живые источники сырья. И не стоит утешать себя тем, что Сапсан крыса, ренегат и изменник. Остальные не лучше.
Пока я предавался мрачным мыслям, Скалли достал свой — печально мне известный — кожаный футляр, извлёк из него шприц-тюбик. И сказал совершенно обыденным тоном:
— Сергей, пора сделать инъекцию.
Под дулом моего пистолета доктор держался хорошо, словно ему не впервой было попадать в похожие ситуации.
И я в очередной раз заподозрил, что Скалли не совсем тот, за кого себя выдаёт. Нет, многопрофильным экспертом он не притворялся, такую квалификацию профан не изобразит… Но и боевая подготовка, и практический опыт её применения у доктора наверняка имелись.
Генка смотрел на пистолет ошарашенно. У него явно не укладывались в голове обвинения против Скалли, излагаемые мною подробно и доказательно.
А вот Диана… Она слушала спокойно, даже несколько скучающе. И порой обменивалась с доктором непонятными взглядами. Непонятными мне — эти же двое, кажется, прекрасно общались без слов.
Вот оно как…
Сдаётся мне, сладкая парочка решает, не пора ли сбросить маски. Ещё до того, как мы доберёмся до убежища Сапсана. Их шефа Сапсана.
И никто ведь в целом свете не знает, куда отправилась наша экспедиция…
Ствол пистолета переместился медленным, почти незаметным движением. Хотя, если слухи о феноменальной реакции «ос» правдивы, шансов у меня немного. Разве что…
Обвинительная речь агента Хантера завершилась. Повисло тяжёлое молчание.
Затем Диана медленно сказала:
— Ты ошибаешься, Сергей… Необходимо сделать инъекцию. Поверь, это очень…
Она не договорила. Потому что я выстрелил ей в грудь.
Катер медленно, на малых оборотах, полз вдоль тёмного берега. Мы вдвоём стояли на открытой корме. Правая кисть до сих пор болела. Попытка потягаться с особым агентом в скорости реакции не удалась…
Впрочем, и не могла удаться. В пистолете вновь оказались бутафорские патроны. Даже не газовые… На сей раз вычислять виновника подмены не пришлось. Оружие в тайник положила Диана (Эльзой называть её больше не хотелось, даже мысленно). О чём сама поведала без утайки. И много ещё о чём поведала…
Причём предварила повествование словами:
— С тобой хотел побеседовать сам Юзеф. Обер-инквизитор, если ты не в курсе. Но я имею полномочия в критической ситуации открыть тебе правду. Чтобы не было метаний, шараханий и неправильных решений.
После этого говорила в основном она. Уверенно разбивала все робкие попытки возражении, даже не дослушав. Вколачивала мне в голову аргумент за аргументом — словно гвозди в крышку гроба…
— А теперь вспомни своего школьного врача, Бориса Семёновича. Вспомнил? Ничего сегодня не кажется странным? Это был очередной твой куратор от Трёх Китов.
Ещё бы не казалось… Мужчина, работающий на этакой должности, вообще редкость. Особенно если за ним порой приезжают машины с обкомовскими номерами и увозят на консилиумы то в областную больницу, то в номенклатурную поликлинику… Можно, конечно, допустить, что в школьную ссылку угодило медицинское светило, по случайности отрезавшее что-то не то партийному боссу. Но почему — как вспоминалось задним числом — я бывал в его кабинетике куда чаще одноклассников? И почему, заглянув в школу спустя год после выпуска, обнаружил в медкабинете лишь предпенсионных лет женщину-врача?
— Пойми, если бы тебя априори считали врагом — никто не стал бы так долго возиться, — говорила Диана, и голос её стал как-то мягче, душевней. — В Конторе служат люди с самыми разными паранормальными свойствами. Причём зачастую «осами» — если имеют хоть какое-то предрасположение к оперативной работе…
Она говорила что-то ещё, я почти не слушал. Смотрел вниз, на Кеть. Хотелось перевалиться через фальшборт и проверить, нет ли среди моих паранормальных свойств способности дышать холодной речной водой… Наверное, так и поступают с морскими свинками, не оправдавшими надежд экспериментаторов. Топят в ведре и отправляют в муфельную печь… Хотя в Конторе, наверное, сразу в печь, без ведра. Мини-аутодафе…
Особый агент… Большой такой пряник — перескочить разом несколько должностных ступенек, получить звание, приравненное к координатору. Неужели она, дура, считает, что это предел мечтаний младшего агента Хантера? Чёрта с два. Потому что я не Хантер. И не агент. Я сам не знаю кто, но не тот, кем считал себя всю жизнь…
Что ни вспомнишь — всё ложь, фальшивка, декорация… Особенно погано оказалось вспоминать маму — которая никогда ею не была. И вся её любовь к сыну — результат стараний накладывавших гипнограмму суггесторов… Её странный взгляд, порой устремлённый на меня — задумчивый, непонимающий… Её недельные поездки якобы в санаторий — после которых она возвращалас