. В лапах окровавленная железка, направленная в мою сторону…
Дела минувших дней — VIIIКукушонок
Нос лодки мягко ткнулся в береговой песок. Причалила она поодаль от посёлка временных — в километре выше по течению Хантер снял карабин с предохранителя, опустил на глаза прибор ночного видения. Шагнул на берег.
— С Богом! — напутствовал его Василий Севастьянович. — Не геройствуй там дуриком…
— Да какой из меня герой… — улыбнулся Хантер. Улыбка была хорошая, мальчишеская. — Услышите пальбу — не ждите, отплывайте. Обернётся дело плохо — к лодке прорываться не буду, попробую уйти вплавь.
— Смотри, Серёга, даром что июнь — вода ледяная. Хватанёт судорога — мигом сыграешь в Чапая.
— Ничего, приходилось и зимой плавать… — ответил Хантер. И пошагал в сторону посёлка временных.
Старик недолгое время сидел, тревожно прислушиваясь… Потом не выдержал: подхватил чудовищных размеров ружьё, вылез из лодки, до половины втянул её на берег. И пошагал следом за Хантером — бесшумной походкой таёжного охотника. Ущербная луна давала мало света, но разглядеть дорогу позволяла.
Посёлок временных казался необитаемым — в окнах ни огонёчка. И не слышалось звуков, привычных для ночной деревни, — ни гавканья потревоженных чем-либо собак, ни мычания скотины в стайках, ни хлопанья крыльев курицы, увидевшей на насесте кошмарный сон про острый нож и раскалённую сковородку…
И тем не менее за молчаливыми фасадами низких домов чудилась какая-то жизнь — скрытая, неявная, безгласная.
Хантер терпеливо выжидал. И дождался — тихонько скрипнула входная дверь, смутно видимый силуэт скользнул в сторону. Человек? Не похоже… Слишком низкий контур. И слишком массивный.
Движения любителя ночных прогулок различались с трудом — лишь тени, отбрасываемые в лунном свете кустами, становились гуще, непрозрачнее… НЕЧТО медленно и бесшумно скользило в сторону дальней от реки окраины посёлка. Хантер двинулся следом, постаравшись как можно точнее запомнить расположение логова в ряду безликих домов.
Ещё одна дверь скрипнула — совсем рядом. Потом ещё, ещё, ещё… Тёмные громоздкие фигуры проскальзывали на улицу. Некоторые оказались совсем близко, можно было хорошо разглядеть огромные мохнатые туши… Казалось, загадочные обитатели посёлка получили сигнал: «Чужак! Все на облаву!»
Охотник замер — стиснув оружие, не дыша, не шевелясь. И с тоской ожидая, что сейчас превратится в дичь… Чёрный ночной комбинезон и полная неподвижность могли укрыть от глаза и уха, но не от чуткого обоняния.
Однако даже ближние твари не обращали внимания на неподвижного человека. Безмолвно двигались в ту же сторону, что и первая.
Хантер попытался было пойти вслед за удаляющейся странной процессией. Шагнул раз, другой — и замер. Потому что рядом прозвучал голос — тихий, на пределе слышимости:
— Спокойно. Не дёргай карабином. Хотел бы добраться до твоей шеи — уже добрался бы. Обернись. Медленно.
Сергей обернулся — именно так, как просили. Отчего-то убеждённый, что увидит огромную мохнатую тварь, заговорившую человеческим голосом…
Но позади стоял человек, лицо смутно белело в лунном свете. И было с этим лицом что-то не в порядке…
— Не надо туда ходить, — сказал человек. — Не наше дело. Не людское. В хату пошли. Есть о чём потолковать.
Короткие тихие фразы звучали уверенными приказами. Хантер подчинился, держа указательный палец в скобе карабина, рядом со спусковым крючком.
Электричества в доме не было. Даже керосиновой лампы не было. Горела одинокая свеча, но её крохотный трепещущий огонёк позволил разглядеть хозяина…
Он оказался стар, или так лишь казалось из-за белоснежных седых волос — по чертам лица ничего не понять, черт на искорёженном лице фактически не осталось… Лишь одиноко поблёскивал уцелевший глаз. Судя по всему, изуродовали человека давно.
— Кто вы? — первым делом спросил Хантер.
Человек пожал плечами. Мимику лица он старательно контролировал, старался не допускать движений разорванных и кое-как сросшихся лицевых мышц. Знал, какое неприятное впечатление производят его попытки улыбнуться или нахмурить лоб.
— Я здесь живу. А ты сюда пришёл. Ночью, с оружием. Тебе и представляться первому. Но незачем… Ибо не знаешь, кто ты. И как тебя зовут — не знаешь.
— С утра ещё помнил, — попытался пошутить Хантер. Слова прозвучали угрюмо, настороженно. Снятый с предохранителя карабин лежал на коленях, и направить ствол на хозяина было секундным делом.
Человек оставил его слова без внимания. Помолчал, затем спросил:
— Как считаешь, почему они (последовал кивок куда-то в сторону) тебя не учуяли?
Хантер, похоже, за короткую паузу собрался с мыслями и проанализировал недавние события.
— Потому что кто-то приказал им не обращать внимания и отвлечь меня этим ночным шествием. Чтобы незаметно подобраться сзади и изобразить благородного героя, брезгующего бить в затылок. Уточнить, кто именно?
— Никто никому ничего не приказывал. Ты пахнешь, как свой. У меня, к примеру, другой запах. И порой это… — Человек резко оборвал фразу. И столь же резко оборвал жест — словно хотел коснуться рукой изуродованного лица, но неожиданно передумал. Закончил иначе: — А мать назвала тебя Стасем. Станиславом — в честь деда.
— Ложь.
— Родимое пятно. У тебя на боку. Чуть выше поясницы. Похожее на букву «Y». С возрастом, вероятно, расплылось. Стало напоминать трилистник клевера, где один лепесток непропорционально вытянут.
Рука Хантера непроизвольно дёрнулась к указанному месту, но тут же вернулась на цевьё карабина. Человек отметил жест и не удержался-таки от улыбки. Собеседник торопливо отвёл взгляд. Человек вновь усмехнулся, но уже мысленно. Добавил:
— На пляж ты в Лесогорске не ходил. В общественную баню тоже. И других поводов снимать одежду при свидетелях не нашлось. Вывод?
— Вывод я сделал давно. Дураку ясно, что меня с самого Екатеринбурга ведут, и весьма плотно. Неясно другое — к чему вся мыльная мелодрама с родимыми пятнами, потерянными родителями и забытым родством… За дверью ждут папа с мамой, готовые прижать к груди и оросить слезами?
— Они умерли. Погибли. Оба. Давно, в семьдесят девятом.
— Хм… Если я не стану упорствовать и утверждать, что отец умер в двухтысячном, а мать жива до сих пор, — вы ответите на несколько вопросов?
Человек долго молчал, глядя на непроглядную темень за окном.
Василий Севастьянович тоже наблюдал за направленным непонятно куда шествием мохнатых тварей. Сам остался незамеченным: долгий опыт охоты не подвёл и сейчас — встал, так, чтобы лёгкий ночной ветерок дул от зверей к нему.
Стоял, крепко стиснув ружьё. Понимал: успеет сделать один, в лучшем случае два удачных выстрела. Потом навалятся и растерзают.
Да и как понять, разобраться, какая из зверюг повстречала в недобрый час Фёдора? Подстерегать по одной, валить всех без разбору не хотелось…
Человека, незаметно подбиравшегося к Сергею, старик увидел издалека. Ни крикнуть, ни предупредить — твари далеко уйти не успели. Василий Севастьянович поднял «Громовержец», прицелился. Ничего дурного незнакомец предпринять не успеет. Огромной двухсотграммовой пуле достаточно попасть куда угодно, хоть в кисть руки, — колоссальная кинетическая энергия снаряда мгновенно опеспечит шок и потерю сознания. Терминами внешней баллистики старый охотник не владел, но действие пуль «Громовержца» представлял неплохо.
Стрелять не понадобилось. Короткий разговор прошёл без эксцессов, затем собеседники отправились в дом. Василий Севастьянович подумал, что его новый знакомый рассказал далеко не всё, что знал. Без всякого осуждения подумал — в этаком деле чем меньше язык распускаешь, тем дольше живёшь.
Человек долго молчал, глядя на непроглядную темень за окном. Ничего не мог разглядеть там — пять поколений его предков прожили рядом со сморгонцами, но многих их умений перенять не сумели. Умение видеть в темноте, например.
Человек был стар, белоснежные волосы вполне соответствовали возрасту. Он сам лишь полтора десятилетия назад узнал подлинную историю своих предков. Не слишком удивился и поверил сразу: отец, доживший до ста с лишком лет, не раз намекал, что вполне мог бы претендовать на графский титул и обращение «ваше сиятельство», повернись всё по-другому в истории и страны, и их рода.
Мальчик, сидевший напротив, не хотел верить ничему. Так, наверное, хорошо натасканная собака-волкодав не поверит рассказу волка про общих предков…
— Ситуация странная, — сказал человек. — Ты желаешь задать вопросы. Но заранее объявляешь ложью ответы.
— Не так. Вопросы никоим образом не касаются моих так называемых родителей и их якобы гибели — уже догадываюсь, кого вы объявите её виновником. Меня интересуют обстоятельства смерти двух других людей, убитых недавно и поблизости.
— Корни лежат в прошлом… — задумчиво протянул человек. И впервые заговорил не короткими взвешенными фразами — живо, эмоционально: — Именно тогда, в семьдесят девятом, ренегат Вербицкий рассказал о нашем поселении — в Якутии, в истоках Амги… Спасаясь, пришлось уходить поодиночке и мелкими группами — уцелевших искали с воздуха. И убивали. Ты представляешь, каково выдержать путь в тысячу километров — зимой, через Приленское плато, через полюс холода? Где птицы на лету замерзают? Где стволы деревьев раскалываются от холода? Выдержать одному и почти без продуктов…
Рука человека вновь потянулась к изуродованному лицу. И вновь отдёрнулась. Словно устыдившись вспышки эмоций, он закончил в прежней бесстрастной манере:
— Многие не дошли. Твои родители тоже. Ты даже не сможешь сходить на их могилу.
— Старая песня о главном… Может, сменим пластинку? Поговорим про старичка, чью голову ваши друзья насадили на штырь в городском парке. Или он тоже виновен в смерти моих «родителей» и голодном марше по Приленскому плато?