– А как же?..
Он ничего не понимал. Эмили почувствовала это и подарила ему ядовитую, но вместе с тем самодовольную улыбку.
Он сменил тон, заговорил, как быдляк с Петроградской стороны:
– Чего лыбишься? Колись, кто тебя прислал!
– О, май литл фрэнд! – рассмеялась Эмили, хотя слово «литл» едва ли было уместным – Вадим превосходил ее ростом раза в полтора. – Нет никакого паука. Нас было трое: Тюкавин, Гловский и я. Теперь этих двоих не стало.
– Хочешь сказать, что все это придумали вы втроем?
Вадим ощущал себя как простак на базаре, которого объегорил ушлый наперсточник.
– Рассказать? Лэт ит би. – Эмили соскочила со стола, расправила оборки платья. – Все началось с моего отца. Его звали Николаем, он был врач от Бога, учился в Италии, написал штук двадцать научных работ. Но ему не везло. Во-первых, он опередил время, ни одну из его книг и статей не приняли в печать, потому что посчитали, что он ку-ку. – Она покрутила пальцем у виска. – Профессора в институтах говорили, что он шарлатан и его надо отправить в Бедлам. А во-вторых, перед войной он примкнул к социалистам, участвовал в митингах, а однажды вышел на баррикаду и стрелял из винтовки в жандармов. Его арестовали и сослали к ненцам на Печору.
– Это его записки я видел в доме у Тюкавина? – рискнул угадать Вадим.
– Хиз, – утвердительно кивнула Эмили. – Он писал их шифром, который, кроме него самого, знаю только я. В ссылке он занялся новыми разработками. Его навещал Тюкавин… они когда-то познакомились в Неаполе и с тех пор дружили… У Тюкавина были какие-то снадобья, которые он раздобыл, когда странствовал по Латинской Америке. А отец тогда параллельно с хирургией занимался психофизикой… или как там правильно?.. У него были наработки по внедрению в сознание чужой воли. Перепробовал разные методы, остановился на кинематографе. Говорил: когда-нибудь с помощью синема будут всему человечеству мозги прополаскивать. А если еще придумают, как его по проводам в каждый дом доставлять… Террибл!
– Получается, комбинацию с лишним кадром, свечами и музыкой придумали Тюкавин и твой отец?
Эмили зафыркала, как рассерженная кошка:
– Пф! У Тюкавина в хэде полторы извилины, куда ему! Папа все сам придумал, испытал на собаке, а она возьми и загрызи какого-то местного охотника… На отца это такое сильное импрэшн произвело, что он прекратил все опыты и пропал.
– Как это?
– Власть к тому времени поменялась, он уже не был поднадзорным. Уехал с Печоры, и с концами. Никто его с той поры не видел.
– И ты не знаешь, где он сейчас?
– Нет. Ни писем, ни звонков – ничего. Скорее всего, погиб где-то в тундре… Но Тюкавину перед тем удалось выкрасть его рукописи. Он привез их мне, умолял расшифровать. Я согласилась. Это было единственное, что у меня осталось на память о фазере.
– А Гловский? Он-то откуда взялся?
– Это приятель Тюкавина. Тот с ним в Колумбии познакомился, Гловский ездил туда в составе санитарной миссии по борьбе с какой-то эпидемией.
Вадим узнал уже немало, хотел бы спрашивать и дальше, но Эмили надоела игра в одни ворота, и она перехватила инициативу.
– Мне без хэлпа никак. Я теперь одна. От Гловского пришлось избавиться, у него в последнее время шарики за ролики заехали. Убил Самсонова, боясь, что через него выйдут на нас. Рвался и тебя прикончить, особенно когда узнал о твоих сверхспособностях. Кричал, что ты нас всех раскроешь. А я была против.
– Почему? Он же в итоге оказался прав… Вот я здесь, и мне почти все про вас известно.
Эмили ошпарила его кипучим взглядом. Карман ее платья оттягивал револьвер, это легко определялось по очертаниям провисшего тонкого ситца. Она, не таясь, достала оружие с навинченной на ствол втулкой глушителя, навела на Вадима.
– Я сказала себе: ты будешь мой. Неважно как. Если не захотел по-хорошему, значит, по-плохому.
Вадим не дрогнул. Отчего-то зрела уверенность, что она не выстрелит. Он ей нужен во многих своих ипостасях.
Он улыбнулся широко и бесстрашно.
– Что, не вышло запрограммировать меня, как Коломойцева? Р-решила действовать другими способами?
– Коломойцев – комариная личинка, – презрительно промолвила Эмили. – Нужен был для мелких поручений и информации, что творится в угро. Попался на обнаженку. Есть такие маньячные пиплы – им голый зад покажи, и у них уже слюни текут… Как у нашего Петрушки.
– Кто убил Дзержинского? Горбоклюв?
– Он. От меня мало что потребовалось: проводила его до Лубянки, а перед входом проиграла музычку и налепила на ладонь кнопку с отравленной иглой.
– А почему на Тюкавина эта музыка не действовала? Он же вместе со мной… и вместе с другими кино смотрел, свечной гарью дышал…
– У него было противоядие. Не удивлюсь, если такое же, как у тебя.
– Ты знала, что я защищен?..
– Предполагала. Но мне и не хотелось превращать тебя в марионетку. Ты не Коломойцев, не Зайдер… Я хочу, чтобы с твоей стороны это было сознательное решение. Выбирай. Уан, ту, фри…
Револьвер покачивался в ее руке. Нет, не выстрелит.
– Совсем спятила? Чтобы я помогал тебе уничтожать гордость страны? Заодно с контрой я никогда не был. И не буду!
Слишком высокопарно заговорил. Прорвало, ничего не сумел с собой поделать.
На лице Эмили отразились совсем не те эмоции, которые он ожидал увидеть.
– Уничтожать? Контра? О, пур бой! Как же ты далек от истины… Идем!
– Куда?
– Туда. – Она указала револьвером на отверстый лаз. – Ты же рвался посмотреть, что там такое?
«Хуже не будет», – подумал Вадим и подошел к люку, ведшему в подпол. Туда спускалась кирпичная лесенка, он сошел по ней и очутился в подвальчике чуть меньших размеров, чем размещавшаяся над ним мертвецкая. Подвальчик был разгорожен матерчатой кулисой, Вадим не видел, что за ней сокрыто. Зато на глаза попался большой шкаф, разделенный на секции, каждая закрыта дверкой.
– Кладовка, – дала пояснение Эмили, сойдя следом и захлопнув крышку люка. – Спроектировали и построили вместе с корпусом больницы полтораста лет назад. Планировали хранить на холоде медикаменты или еще что-нибудь, но не слишком удачное расположение – прямо под моргом. Больница разрослась, появились новые кладовые, а про эту забыли. Гловский наткнулся на нее случайно, оборудовал, поставил магнитный замок, провел электричество. – Эмили повернула выключатель на стене, зажгла лампочку. – Теперь о ней знаем только мы с тобой.
Вадим, не слушая ее, подошел к шкафу. Дверки были пронумерованы – от 1 до 30.
– «Я 13»! – соскочила с языка новая догадка. – Номера ячеек!
– Еще один балл в твой актив. А теперь открой. Любую.
Вадим наугад отворил одну из дверец. За ней стояла закупоренная медицинская банка, наполненная раствором, в котором плавал человеческий мозг.
– Мы убили этих людей в настоящем, – проскрипела Эмили, – чтобы сохранить их для будущего. Тюкавин получил доступ к их медкартам, узнал правду. Есенина не стало бы уже через полгода. У Фрунзе был букет болячек, организм изношен. Год-два – и туда же, в могилу.
– А Котовский? – спросил Вадим, не в состоянии отвести взгляд от банки.
– Злокачественная опухоль. Он никому не рассказывал, но есть рентгеновский снимок… Мы лишь избавили их от мучений.
– Надо же, какие добрые! Само человеколюбие…
– Не иронизируй. Мы ускорили процесс расставания с лайфом, чтобы в их мозгах не развились необратимые последствия. Теперь нэкст дженерэйшн получит их в целости и сохранности. Отец изучал опыты профессора Бахметьева по сохранению живых тканей с помощью глицерина и усовершенствовал его метод. Все это собрание, – она любовно погладила боковину шкафа, – может храниться многие годы.
Вадима фантастический прожект изумил, но в то же время позабавил.
– Долго же придется ждать, пока хирурги научатся вкладывать старые мозги в новые тела!
Эмили была настроена серьезнее некуда.
– Ты слышал об опытах Брюхоненко? Он изобрел автожектор, аппарат, поддерживающий искусственное кровообращение. С его помощью можно проводить операции, которые еще вчера казались нереальными. Ай билив… скоро пересадка мозга станет обычным делом.
– Я бы не был так уверен…
– От тебя и не требуется. Главное, что поверили там. – Эмили возвела ствол револьвера к потолку, над которым находилась покойницкая. Жест выглядел двусмысленно, но Вадим истолковал его правильно.
– Как же я сглупил! Надо было сразу понять, что вас поддерживают наверху. Иначе черта лысого ты устроилась бы в ОГПУ и втерлась в доверие к Менжинскому. И Гловскому не поручали бы вскрытия всех этих людей. – Он взглянул на шкаф-мозготеку почти с ненавистью.
Эмили сохраняла невозмутимость.
– Зэтс райт. Нам удалось заинтересовать нашими идеями кое-кого из верхушки. Нас поддержали. Но сам понимаешь, внедрять такой план на официальном уровне было невозможно. О нем знают считаные персоналии, этого достаточно. То есть было достаточно, пока не появился ты и все не испортил. И теперь из нашего врага ты должен стать союзником.
– Почему?
– Как видишь, замыслы у нас благие. Кстати, знаешь, при чем здесь Авалон? Это остров блаженства из кельтской мифологии, место, где король Артур ожидает своего воскрешения. Символично, правда? Я сама подобрала песенку, со мной согласились…
Упоминая своих высоких покровителей, Эмили всячески избегала конкретных фамилий, но Вадим и так знал, кто над ней стоит. В начале прошлого года был смещен с ключевых постов один виднейший большевик, соратник Ленина, его позиции изрядно пошатнулись, и он пытался сколотить собственную оппозиционную группировку. Политический авантюрист, революционер-романтик, он вполне мог предпринимать самые экстраординарные шаги для достижения цели.
– И это все, что ты хотела мне сказать?
– Да. Больше тебе пока знать не нужно. Но если ты согласишься сотрудничать с нами и докажешь, что тебе можно доверять…
– Ничего я не собираюсь доказывать. Даже если у вас и получится воскресить этих людей, – он с силой захлопнул раскрытую дверку шкафа, ввергнув Эмили в сильное беспокойство, – то они уже не будут такими, как прежде. Вы сделаете из них р