— Да любой шотландец впитывает все это с молоком матери, — пробормотал Кэл. — Хотелось бы услышать то, чего мы не знаем.
— Анна — женщина весьма приятная, — продолжал Коллинз, — играла в карты, устраивала чаепития; к сожалению, с материнством ей тоже не повезло. Хотя, казалось бы, тринадцать детей, которых она родила, должно хватить, чтобы закрепить линию наследования надолго. Однако бедняжка Анна пережила всех своих детей. Оказавшись без наследников на ближайшее будущее, парламент занервничал и взял дело в свои довольно неуклюжие руки.
Собравшимся пришлось выслушать длинную вдохновенную лекцию о запутанных вопросах закона о пэрах, некоторым из которых наследовал Джеймс, впрочем, большинство имен он просто пропустил мимо сознания. Довольно скоро все слова Коллинза совершенно перестали до него доходить, смешались в какой-то мутный поток, чему весьма поспособствовал снежный заряд за окном.
Коллинз извлекал из портфеля один лист за другим, доставал какие-то машинописные заметки, цитировал на память малопонятные документы, и глаза Джеймса постепенно стекленели. Ученый монархист говорил об Союзном договоре 1706 года, объединившем Шотландию и Англию, и Акте об урегулировании, который запрещал католикам когда-либо снова занимать престол Британии.
— Вы же не католик, мистер Стюарт? — неожиданно спросил он, и у Джеймса возникло сильное искушение немедленно поменять вероисповедание, лишь бы прекратить этот водопад исторических фактов, прецедентов и многочисленных капризов парламента.
Они услышали о Старом Претенденте и Молодом Претенденте; о Софии, курфюрсте Ганновера, и ее властном сыне Георге I, которые боролись с парламентом изо всех сил, открыто презирали британцев, отказывались выучить хотя бы несколько слов по-английски и посещали страну только в случае крайней необходимости. На какое-то время Джеймсу показалось, что он снова вернулся в начальную школу, корпеет над учебником в классе миссис Арбакл, повторяя имена давно умерших королей и королев, пытаясь никого не забыть.
Коллинз рассказывал о папистских заговорах и признаниях на смертном одре, не упустил и кое-какие любовные связи, перечислил многочисленных королевских бастардов; говорил об англиканах и непокорных, роялистах и республиканцах, круглоголовых и кавалерах, ганноверцах, Стюартах, Виндзорах, Тюдорах, ланкастерцах и йоркширцах.
Под конец Джеймс совсем осоловел; все это, наверное, излагалось в заплесневелых старых учебниках истории, но из того, что он услышал, никак не следовало, что он имеет к этому отношение. Наконец, он встал. Джеймс просто устал. У него болела голова, он хотел есть, наконец, он хотел домой.
— Давай, Кэл, пошли отсюда.
Коллинз, паривший на седьмом небе, замолчал.
— Но мы же еще не затронули нерешенный вопрос о женском первородстве, — сказал он, обиженно моргая.
— Боюсь, этот вопрос вам придется освещать без нас, — сказал Джеймс. — Мы едем домой.
Кэл уже надел куртку и открывал дверь.
Эмрис тоже встал.
— Хорошо. Оставим это до поры. Такой объем материала враз не освоишь. Завтра продолжим.
— Как хотите, — сказал ему Джеймс. — Мы с Кэлом в это время будем в поезде.
Эмрис с тревогой посмотрел на Джеймса.
— Не сдавайся, Джеймс. Пусть оно впитается как следует.
— Я не собираюсь сдаваться, — резко ответил Джеймс, — я просто ухожу. С меня довольно. Я возвращаюсь домой, вот и все. Мистер Коллинз, — он протянул руку историку с выражением дисциплинированного студента, — благодарю вас за очень интересный день.
Рис высадил их возле дома Кензи, и Эмрис снова попросил Джеймса не торопясь все осмыслить.
— Выпей и расслабься. У тебя был трудный день. Мы заедем за вами завтра утром.
Джеймс пожелал им спокойной ночи и быстро пошел к двери. Оказавшись внутри, он прошел прямо в свою комнату и набрал номер Дженни.
Он ждал довольно долго и, наконец, ему ответили. Трубку взяла женщина. Она еще продолжала разговор с кем-то, и сначала Джеймс даже не узнал голос.
— Добрый вечер, — сказал он, — могу я поговорить с Дженни?
— Джеймс? — раздалось в ответ, — это ты? — от ее теплого голоса Джеймсу сразу стало полегче. — Тебя очень плохо слышно. Что случилось?
— Ничего особенного. Все нормально. Просто такой день выпал, — он глубоко вздохнул, — ты бы не поверила.
— А где ты сейчас?
— В Лондоне. И Кэл со мной. Завтра постараемся быть дома. Ну, если получится.
— А, да, я поняла. — Однако по тону Джеймс понял, что Дженни озадачена его звонком, вернее, не может взять в толк, зачем он звонит. — Ладно. Раз вы там вдвоем, вам не скучно. Или все-таки что-то не так?
— Нет, нет, все в порядке.
— Хорошо, что позвонил, — сказала она. — Я бы с тобой с удовольствием поболтала, но у меня тут люди, так что мне лучше вернуться к ним. Пока.
Он положил трубку на рычаг и некоторое время посидел, глядя на телефон. Возникла мысль перезвонить, но было неловко. Вместо этого он набрал номер вокзала.
Когда Джеймс спустился в гостиную, он застал там Кэла и Изабель, занятых приготовлением выпивки.
— Привет, Джеймс, — Изабель помахала ему рукой. Сегодня она выглядела просто ослепительно: в красной водолазке и черных брюках.
Джеймсу предложили бокал темно-красного вина. Он взял бокал, но пить не стал.
— Ты в порядке, Джеймс? — обеспокоенно спросил Кэл. — Как-то ты неважно выглядишь…
— Мы уходим, Кэл, — тихо сказал Джеймс. — Собери свои вещи.
— А как же ужин? — спросила Изабель. — У меня сегодня жареный окорок в духовке и шоколадное суфле на десерт.
— Э… может быть, в другой раз, — неохотно сказал ей Кэл. — Тут такое дело…
Джеймс вернулся в свою комнату, вызвал такси, побросал свои немногочисленные пожитки в сумку и спустился вниз. Через несколько минут к нему присоединился Кэл в сопровождении Изабель.
— Пожалуйста, передайте нашу благорадность родителям, — попросил Джеймс. — Я был бы весьма признателен, если бы вы прислали счет.
— Вот уж глупости! — воскликнула Изабель. — Они будут расстроены, что отпустили вас. — По ее виду Джеймс мог бы сказать, что девушка расстроена, но старалась не показать вида. — Надеюсь, увидимся в следующий раз, когда загляните в Лондон.
— И не забывайте о рождественской поездке, — напомнил Кэл. — Впрочем, я еще обязательно позвоню.
Снаружи раздался короткий сигнал клаксона. Такси прибыло. Джеймс попрощался, а Изабель чмокнула Кэла в щеку.
— Доброго пути, — напутствовала она.
И вот они едут домой ранним воскресным утром. Солнце взошло, когда они объезжали Спиттал-оф-Гленши, и Джеймс подумал, что, если верить Эмрису, где-то здесь погиб его отец, маркиз. Шоссе поднималось к горнолыжным подъемникам Кэрнвелл-Хилл, а Джеймс все еще пытался сообразить, где могла случиться авария.
Дорога круто повернула, и начался подъем к перевалу, прозванному Локтем Дьявола — длинный прямой подъем на вершину холма Морвен. Они миновали горнолыжный центр и курорт Ардблэр и начали спускаться в Глен-Клуни, где шоссе сливалось со старой военной дорогой на Бремар.
Обычно по воскресеньям улицы пустовали. Джеймс остановился перед светофором на центральном перекрестке. За последние несколько лет Бремар серьезно вырос, что неудивительно, учитывая наплав туристов зимой и летом. Появился шикарный многоквартирный комплекс, новый полицейский участок и трехсекционный светофор, и конечно, адвокатская контора.
Джеймс зевнул и потер глаза, думая, как хорошо было бы через несколько минут залезть в постель. Но пока он ждал смены светофора, тучи разошлись, и луч утреннего солнца ударил в шпиль церкви. Крест на колокольне вспыхнул золотом. Джеймс воспринял это как знак с небес. Мысли о сне исчезли. Джеймс взглянул на часы; только начинался десятый час. Вполне можно успеть на службу, если поторопиться.
Глава 11
Самолет транспортной авиации медленно выруливал на стояночное место по мокрому от дождя взлетному полю и замер прямо перед ожидающими машинами: тремя лимузинами и катафалком «Роллс-Ройс». Премьер-министр Томас Уоринг стоял, держа над головой зонт, морщась от звука реактивных двигателей и щурясь от яркого света прожекторов. Было пасмурно и ветрено. Только пять телеканалов получили разрешение заснять прибытие гроба с телом короля.
Позади премьер-министра располагалась небольшая группа государственных служащих, членов правительства и наиболее видных представителей аристократии. За загородкой из легких переносных секций стояли несколько друзей и родственников Тедди: только те, кому там полагалось находиться по протоколу. Страна должна знать: премьер-министр соблюдает традиции, оппозиции здесь нечем поживиться.
Уоринг хотел только одного: как можно быстрее разделаться с этим делом и закончить затянувшуюся игру. Но он прекрасно понимал, что телевизионная картинка должна показать образ стойкого, в меру чувствительного лидера правящей партии. При необходимости он мог бы даже пустить слезу, но что это за лидер, который дает волю личным чувствам в ущерб общему благу? Какой же из него капитан, если он позволит государственному кораблю сесть на первую же попавшуюся мель? Как бы не ярились волны, он проведет нацию через шторм. Британия в надежных руках.
Еще перед поездкой в аэропорт он решил воспользоваться именно этим образом. В конце концов, Томас Уоринг поднялся на вершину политической пирамиды не только благодаря личной харизме и циничному расчету; премьер обладал встроенным барометром высочайшей чувствительности, он легко отслеживал перепады настроения, реакцию СМИ и всплески активности оппозиции задолго до того, как легкие облака на политическом горизонте становились тучами. Он правильно предсказал результаты не менее чем тридцати девяти из последних сорока пяти опросов общественного мнения о планах его правительства.
Система раннего предупреждения Уоринга до сих пор позволяла ему и его правительству выдерживать любые политические циклоны, и он доверял ей гораздо больше, чем любому из своих сотрудников. Теперь, после самоубийства короля, внутреннее чувство сообщило ему, что его ждет ненастная погода, и он встретил ее во всеоружии.