Под этим заголовком помещалась фотография короля в военной форме, держащего за руку молодую азиатскую красавицу почему-то в трусиках с кружевами.
Разумеется, фотография оказалась подделкой. Джеймс никогда не общался с тамошними гражданскими лицами любого возраста или пола. Снимок был очень низкого качества и был рассчитан только на убеждение читателя, что камера не врет, но любому издателю было прекрасно известно, что фотографии редко говорят правду. Обычный настольный компьютер мог сделать самый невинный снимок вопиющим компроматом.
Как бы не была плоха фотография, текст под ней был еще хуже. Авторы умудрились балансировать на краю пропасти: нагромоздив гору слов, они ни разу не сказали ничего конкретного. История изобиловала словами «якобы», «очевидно» и «похоже, на то», еше много раз упоминались некие «источники». Сплошь намеки и паскудные инсинуации.
В двух словах история сводилась к тому, что, будучи молодым, быстро набирающим популярность офицером, назначенным в миротворческие силы ООН в Казахстане, король установил контакты с главарями местных бандитов, получал от них огромные суммы за то, что закрывал глаза на контрабанду наркотиков, проституцию и т. п. — и что капитан Джеймс Стюарт допускал пытки захваченных военнопленных.
Венцом этой болтовни была последняя фраза, заканчивавшаяся вопросом: «Если Его Величеству нечего скрывать, почему бы не признаться?»
Этим простым журналистским приемом часто пользовались таблоиды. Джеймс никогда не задумывался, какое разрушительное действие он оказывает на сознание читателей. Он перечитывал подлые слова, и чувство бессильной ярости клокотало у него в груди.
Однако худшее было впереди.
На следующее утро пресса извлекла на свет настоящую жемчужину: «Поскольку количество безответных обвинений растет, а король продолжает прятаться за каменной стеной молчания, мы можем прийти к выводу, что мы попались на удочку красноречивому негодяю, и что наш монарх — обычный головорез».
Джеймс прочитал и в ярости разодрал газету в клочья. Было раннее утро. Спал он плохо, проснулся в угрюмом настроении, и после просмотра утренней прессы оно почему-то не улучшилось.
Гэвин, читавший один из ежедневников, сказал:
— Посмотрите вот это, сэр. Они говорят, что длительное и тщательное изучение важных документов не опровергает обвинений. Утверждается, что в ваш послужной список вносили изменения, чтобы исключить упоминания, я цитирую, о выговоре за «тяжкий проступок криминального характера». Конец цитаты.
— Хороший ход, — проворчал Джеймс. — Раз мой послужной список чист, значит, его подделали. — Он с отвращением бросил газету. — Это же надо нагородить столько вранья!
Джеймса бесила неспособностью дать достойный отпор злопыхателям. В этом состоянии он и явился в офис Шоны и попросил ее позвонить Эмрису, который все еще находился в Лондоне.
— Терпение, Джеймс, — посоветовал Истинный Бард, выслушав его. — Я знаю, это трудно, но правда победит. Ты должен верить.
Они поговорили еще несколько минут. Эмрис старался выяснить источник всей этой гнусной клеветы. Разговор ничуть не улучшил настроения Джеймса. Хорошо призывать его верить в победу правды, но обвинения продолжали расти, громоздясь друг на друга. Температура компании только нарастала, и Джеймс кипел от раздражения. Дженни регулярно звонила, звала на чай и сочувствовала, но Джеймс понимал, что она просто не постигает масштабов скандала.
— Конечно, я рад был бы повидаться, — сказал он ей, — но если эти шакалы хотя бы мельком тебя увидят, они и тебя утянут в эту трясину.
— И что? — вызов, прозвучавший в ее голосе, наполнил Джеймса гордостью. — Если я хочу увидеть своего возлюбленного, я не позволю кучке мерзких торгашей встать у меня на пути!
— Слава Богу, что они не знают о нашей помолвке, — вздохнул Джеймс. — Но пока они не уймутся, лучше нам держаться подальше друг от друга.
— От них воняет, как от навозной кучи, — сказала Дженни. — Можешь так и передать им мое мнение.
Толпа журналистов, забыв обо всех договорах с Шоной, роилась во дворе замка Морвен. Местная полиция старалась удержать писак в узде, отгоняла любопытных, но их было так много, что сил хватало только на то, чтобы люди не перегораживали подъездную дорогу. Шона, разъяренная нарушением договоренностей, летала в толпе, как гарпия, в поисках жертв, которых можно было бы закогтить. Пришлось отключить все телефоны. Все хотели подробностей, и от непрерывных звонков можно было сойти с ума. Тем временем Кэл и мистер Бакстер укрепляли оборону, чтобы не дать репортерам перелезть через стены поместья или пробраться через лес.
Фотографы наглели на глазах. Приставив стремянки к стене, они день и ночь целились объективами в двери и окна, громко требуя, чтобы кто-нибудь вышел к ним и дал им «пять минут, всего пять минут». Даже тень, мелькнувшая в окне или дверном проеме, вызывала поток вспышек и рокот моторов.
Узники замка коротали время за просмотром новостных выпусков, переключая каналы, чтобы поймать последние сплетни — или, как выразился один из ведущих: «последние события в этом углубляющемся кризисе доверия к нашей осажденной монархии».
«В этот час, — говорил очередной репортер, стоявший снаружи в зимней тьме, — некоронованный король сидит в осаде за высокими стенами, стенами, которые не могут сдержать разгорающийся вокруг его восшествия на престол скандал. Сегодня вечером появились новые обвинения в отмывании денег, полученных от торговли наркотиками и другой преступной деятельности хозяина поместья Блэр Морвен.
Эти новые обвинения ставят под вопрос способности офицера вооруженных сил вести образ жизни, затраты на который значительно превышают зарплату, соответствующую его званию. Кроме того, было высказано предположение, что доходы от незаконных сделок Его Величества фактически как раз и пошли на приобретение замка Морвен, а впоследствии сыграли большую роль в обеспечении его королевской власти.
— Вот задница! — проворчал Джеймс. — Будь у меня хотя бы половина денег, о которых они твердят, я бы купил свою собственную газету, и все могли бы прочитать о том, какие халтурщики кормят их сплетнями.
— Собаки бегут к собственной блевотине, — сказал Кэл. — Скажи слово, Джимми, и я столкну самых ретивых головами друг с другом.
— Шона работает над опровержением, — Гэвин пытался говорить с надеждой. — Не волнуйтесь, сэр. Мы заставим их съесть каждый дюйм всех этих колонок.
— Боюсь, уже поздно, — заключил Джеймс. — Даже если начать опровергать каждое обвинение, половина людей все равно будет считать, что я преступник, а другая половина просто чесать репу в недоумении. Стоит возникнуть сомнению, оно уже не уляжется, и все вокруг начинает портиться. Это какой-то заколдованный круг!
С каждым новым «разоблачением шокирующих проступков» уверенность Джеймса убывала. Однако Шона была настроена решительно.
— Некоторые из этих людей очень пожалеют, что выбрали своей профессией журналистику, — мрачно пообещала она. — Когда я узнаю, кто начал этот праздник клеветы, я прибью их скальпы к дверям Ассоциации прессы. — Она швырнула блокнот в стопку газет, собранную Гэвином за день. — Я внимательно следила за каждой публикацией, — она махнула рукой на газеты, — я отслеживала каждую новую веточку. Думаю, теперь я понимаю, откуда идет этот вал. — Она протянула планшет королю. — Взгляните, Ваше Величество. Я отметила ряд повторяющихся фраз в разных колонках. Затем я проанализировала разные газеты. — Она достала мобильник и начала набирать номер. — Хочу поговорить с одним из моих кротов, он обещал кое-что выяснить. Это не долго.
— Хорошо. Работай. — Джеймс отправился на кухню, чтобы налить бокал вина. Когда он вернулся, Шона объявила:
— Все ложь. Злобная клевета!
— А что, кто-нибудь сомневался? — заломил бровь Джеймс.
— Извините, я не это имела в виду.
— Да неважно. Давай, рассказывай, что ты узнала?
— Посмотрите сюда, — она протянула королю блокнот. — Гэвин составил приблизительный список, и он показывает то, что я и ожидала. Я поручила ему следить за конкретными репортерами.
На странице блокнота были выписаны фразы: «скомпрометированная командная иерархия» и «превышение конвенций ООН» и другие, им подобные. Первая использовалась не менее чем в шести статьях, вторая — в пяти; остальные были использованы по два или три раза каждая.
— Остальное можно списать на совпадения, — Шона постучала пальцем по оставшемуся списку, — но вот эти двое — достаточное доказательство.
— Доказательство чего? — не понял Джеймс. — Что истории выдуманы?
— Что истории взяты из одного источника, — сказала она, присев на подлокотник кресла. — Журналисты, как правило, копируют чужую ленту, разве что немного меняют слова или просто порядок слов. Это у них так профессиональная гордость проявляется, понимаете? Но обороты, которые им нравятся, ну, или просто удачную фразу, часто оставляют без изменений. Те, кто поталантливее, улучшают, кто не может, оставляют. Они же, как сороки: видят блестящую безделушку и тут же тащат к себе в гнездо.
— Значит, если мы видим повторение, можно утверждать, что все они брали информацию из одного источника?
— Именно так. Они все поют с одного листа. — Шона кивнула на блокнот в руках Джеймса. — Кто-то предоставил им информацию, чтобы столкнуть камень, а дальше само пошло. — Она замолчала, и Джеймс вернул ей записи. — Я уверена, что кто-то организовал им капельное кормление и раздает тщательно дозированные куски, чтобы всем было что клевать. Вот они и кормятся. Все довольны. Грубо сработано, должна сказать.
— Зато эффективно. И что мы можем с этим сделать?
— Мы сделаем заявление и призовем к ответу — потребуем показать дымящийся пистолет, так сказать. Это должно заставить их заткнуться. Если у них есть хоть что-то существенное, им нет смысла скрывать это от читателей и от нас. Если они откажутся предоставлять доказательства, считайте, полдела сделано. Они проиграют.