— Я подумаю.
В этот момент зазвонил мобильный Шоны. Она послушала и передала трубку Джеймсу. Звонил Эмрис.
— Шона сообщила мне о своем расследовании, — сказал он. — Вместе с тем, что обнаружил я, можно смело утверждать, что это работа кого-то из правительства Уоринга, кого-то очень близкого к нему.
— Ты уверен?
— Вполне. Тропа, как и ожидалось, стала очень грязной. Но мы уже столько прошли, что теперь ни в чем нельзя быть уверенным. Мы с Рисом вернемся в Блэр Морвен завтра утром. Ничего не предпринимай до моего приезда.
Ближе к ночи Джеймс снова позвонил Дженни. Они проговорили час. Он пересказал ей версию Эмриса об участии правительства Уоринга в этой грязной кампании.
— Мне этот человек никогда не нравился, — заявила Дженни. — Я бы с удовольствием надавала ему по морде.
— Я тоже тебя люблю, — сказал ей Джеймс. — Завтра вернется Эмрис, тогда и решим, что делать.
Они попрощались, и Джеймс лег спать. Следующим утром начался еще один день позора, в который его окунули британские СМИ.
Глава 35
Утренний ворох газет не принес радости. Обвинение в неправомерных действиях на службе с последующим сокрытием оных повторили еще четыре газеты. То, что наиболее респектабельные издания отказывались публиковать непроверенные данные, утешало слабо.
И «Таймс», и «Гардиан» призывали к публичному расследованию королевской жизни, после ухода со службы. «Обсервер» и «Вечерний вестник» предвкушали предстоящий референдум, предрекая убедительную победу «духа нового республиканства», который, по их мнению, захватил всю страну. «Дейли стар» даже предлагала читателям шанс выиграть поездку на Флориду для тех, кто точнее угадает количество голосов, поданных против короля в день референдума.
Тем временем «Сан» осуждала королевскую каменную стену, назвав отсутствие связи с королем и его штатом «молчанием проклятых». Увлекшись собственным каламбуром, они даже дали фотомонтаж, на котором Джеймс представал в образе Ганнибала Лектора; впрочем, фотожаба получилась неудачной: на ней король больше походил на взъерошенного Фредди Крюгера, поэтому воздействие фотографии на умы читателей можно было считать минимальным.
Дождавшись Эмриса и Риса, Джеймс созвал совещание, чтобы решить, как все же реагировать на травлю в СМИ.
— Есть псалом царя Давида, — вспомнил Джеймс, — царя, который кое-что знал о страданиях, и он процитировал по памяти: «Господи, как умножились враги мои! Многие восстают на меня, многие говорят душе моей: "нет ему спасения в Боге". Но Ты, Господи, щит предо мною, слава моя, и Ты возносишь голову мою. Гласом моим взываю к Господу, и Он слышит меня со святой горы Своей. Ложусь я, сплю и встаю, ибо Господь защищает меня. Не убоюсь тем народа, которые со всех сторон ополчились на меня…» — Джеймс наклонился вперед и положил руки на стол. — Так вот. Мне надоело быть мальчиком для битья. Я больше не хочу. [Псалтирь 3:2]
— И что ты предлагаешь? — тихо спросил Кэл.
— Вот это мы и должны решить. — Джеймс встал и начал мерить шагами комнату. — Я просто говорю вам: не могу больше и не хочу. — Он махнул рукой в сторону лужайки, на которой журналисты продолжали бдение. — Эта свора измышляет нелепость за нелепостью, громоздит друг на друга придуманные обвинения. Хоть бы один из этих сплетников выложил факты на всеобщее обозрение.
— Так ведь нет у них фактов, — вставил Гэвин. — Нечего выкладывать.
— На охоте тоже так делают, — задумчиво проговорил Кэл. — Загонщики шумят, чтобы заставить оленя терять голову и спасаться. Как только он побежит, начнется погоня, и заканчивается она всегда одинаково.
Эмрис молчал, откинувшись на спинку стула.
— Я не побегу. Я собираюсь бросить им вызов, — твердо ответил Джеймс.
— Можем задать этим гиенам хорошую взбучку, — предложила Шона. — Призовите зачинщиков либо заткнуться, либо предъявить неопровержимые доказательства. Пусть извиняются.
Она подтолкнула через стол лист бумаги Джеймсу.
— Мы с Гэвином подготовили проект заявления. Если вы, Ваше Величество, одобрите его, передадим на BBC, независимым и спутниковым каналам, чтобы транслировали в дневных и вечерних новостях.
Джеймс прочитал проект вслух, чтобы стало понятно, как это будет звучать в эфире. Поискали и нашли правильный баланс — не слишком враждебно и не слишком оборонительно. Получался сплав дипломатии и логики. Все признали текст вполне удовлетворительным, кроме Кэла. Он то и дело морщился, словно ему не нравился собственный запах.
— Кэл, а твое мнение? — спросил Джеймс, откладывая текст с многочисленными правками в сторону. — Тебе не нравится?
— А чему тут нравится? — язвительно ответил Кэл. — Думаю, это заявление вызовет такое же брожение в умах, как если бы кто-то пукнул во время урагана.
— Ты думаешь, слишком сложно? — обеспокоенно спросил Гэвин. — Можем написать попроще и пожестче.
— Знаешь, чувак, — Кэл покачал головой, — это просто слова, всего лишь слова и ничего, кроме слов. А их и так уже наговорили столько, что задохнуться можно. В любом случае, до референдума осталось меньше трех недель, так что громко мы будем кричать, или потише, без разницы.
Джеймс смотрел на проект заявления и думал о репортерах, сидящих за клавиатурами в кабинках, читающих текст, набирающих текст, заполняющих газетные колонки словами. И ему внезапно расхотелось играть в эти игры.
— Думаю, Кэл прав, — решительно произнес он. — Мы можем препираться с прессой до тех пор, пока ад не замерзнет. А часы тикают. Я не хочу весь остаток своего правления прятаться в этом замке.
Слова Джеймса и то, каким тоном они сказаны, вывели Эмриса из глубокой задумчивости. Он поднял голову и с одобрением посмотрел на короля.
— Да, — сказал он, словно только и ждал, когда же Джеймс придет к такому выводу. — И что теперь?
— Не надо никаких заявлений, никаких факсов, никаких звонков, — сказал король. — В рождественском интервью я сказал, что хочу донести до людей определенное послание. Вот это я и буду делать.
Шона хотела возразить, Эмрис поднял руку, призывая ее к молчанию.
— Продолжай, пожалуйста — призвал он. — Что ты намерен делать?
— Я намерен выйти на дорогу, идти к людям в школы, на автобусные остановки, в очереди, в офисы, в приемные больниц, на станции метро, в церкви и торговые центры. Я хочу говорить с ними, хочу, чтобы они меня узнали; хочу показать им, какой я человек на самом деле, а не тот монстр, которого они представляют, читая газеты.
— Благородное намерение, — кислым тоном произнесла Шона. — Только это рискованно, может привести совсем не к тем результатам.
— А я «за», — объявил Гэвин. — Король прав; нам нужны действия, а не разговоры.
— Точно. Отправим нашего парня в дорогу, и пусть люди решают, — добавил Кэл. — Если газетам нечего освещать, пусть рассказывают про это!
Эмрис одобрительно кивал, и Шона, в конце концов, согласилась, сказав:
— Ваше желание — моя команда, сэр. Давайте составим список площадок, и можно начинать.
Она и Гэвин ушли, чтобы готовить первую атаку Джеймса. Проводив их глазами, Эмрис спросил:
— Я видел, тебя почти убедил план Шоны. И что же заставило тебя передумать?
— Я и так долго просидел в замке, — ответил Джеймс. — Если я собираюсь отстаивать свое право короля, надо сражаться реально, а не на страницах газет. Мне больше по нраву настоящий бой.
Эмрис улыбнулся, и морщинки вокруг его глаз немного разгладились.
— Вот теперь ты говоришь, как человек, которого я когда-то знал, — сказал он.
— Еще кофе, Хью? — спросил Дональд, приподняв кофейник.
— Спасибо, Дональд, мне пора бежать. — Лидер оппозиции взглянул на часы. — В два часа обязательно надо быть в офисе. Я председательствую на заседании Комитета по здравоохранению.
— Хорошо. Я постараюсь побыстрее. Хотел рассказать вам о некоторых планах, я несколько недель над этим работал. — Допив кофе, он отставил чашку в сторону. В ресторане почти не оставалось свободных мест, но было тихо, собственно, поэтому Дональд и назначил встречу здесь. — Как вы посмотрите на то, чтобы занять пост премьер-министра?
— Сначала я бы воскликнул «аллилуйя!», а потом спросил, кого нужно для этого убить, — ответил здоровенный валлиец.
Лидер оппозиции Хью Гриффит руководил пестрым набором отдельных групп и маргинальных партий с особыми интересами: старых лейбористов-социалистов; кельтских националистов; ольстерцев, все еще питавших надежду на выход северных графств из состава Ирландской республики, радикальных либерал-демократов; зеленых; бесправных евроскептиков-консерваторов и прочей нежити с политического кладбища.
Твердая рука Гриффита кропотливо превращала этот разоренный муравейник в нечто относительно сплоченное. Во многом благодаря его выдающимся навыкам и серьезному руководству Объединенный Альянс и смог составить серьезную оппозицию правительству Уоринга. За эти годы Гриффит поднаторел в разрядке взрывоопасных ситуаций. Политологи признавали, что рыжий валлиец ухитрялся в одиночку держать свое непослушное стадо; если бы не Хью Гриффит, оппозиция немедленно ухнула бы в болото противоречивых мнений, идей и планов.
— Я создаю новую политическую партию, — сказал ему Дональд, — и мне нужна ваша поддержка.
— Слушаю, — Хью немедленно стал предельно серьезен. Пальто расстегнуто на брюхе, галстук съехал на сторону — ни дать, ни взять коммивояжер в конце рабочего дня.
— Задача моей новой партии — продвижение единой платформы, — начал Дональд.
— И что это за платформа?
— Возрождение монархии, — сказал ему Дональд. — Партия будет называться «Королевской партией реформ». А создается она исключительно для проведения кампании за победу на референдуме об отмене монархии.
Хью покрутил лохматой головой и вынес вердикт: «Самоубийство».
— А вот я так не думаю. — Дональд с уверенным видом взял кофейную чашку, плеснул из кофейника и залпом выпил. — Стране пора остановиться, пока не стало слишком поздно. Думаю, вы удивитесь, узнав, как много людей со мной согласны.