глава № 12ДОВОЛЬНО МЕРТВЫМ – ДАЙТЕ ЖИВЫМ!Художники-анархисты против ленинского плана монументальной пропаганды
ИНФОПОВОД
Непосредственно в день погрома анархистов в Москве, 12 апреля 1918 г., Совнарком принял декрет «О памятниках республики», подразумевавший снос памятников царизму и установку нескольких десятков новых памятников героям революции (так называемый план монументальной пропаганды Ленина).
Судя по заметке Рогдая (Алексея Гана) в «Анархии»[672], первым эту идею еще в начале марта 1918 г. высказал в прессе Владимир Фриче[673]. И это были не пустые слова – в дальнейшем именно список из 56 памятников, составленный Фриче, был принят за основу ленинского плана монументальной пропаганды.
В начале 1918 г. Фриче вместе с П. П. Малиновским был сокомиссаром по имуществу республики и в первую очередь занимался памятниками Кремля, курируя также Кремлевскую комиссию (Комиссию по охране памятников). В состав этой комиссии 1 января 1918 г. было введено «Согласие художников „Изограф“», объединившее старшее поколение московских художников.
Вхождение «Изографа» в Комиссию по охране памятников (КОП) сохранилось в анналах нынешнего Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК) в виде чудесной новогодней истории.
В ночь под новый, 1918 год, в гости к художнику Евгению Орановскому[674], заместителю Малиновского по КОП, явился некий представитель объединения московских художников «Изограф», официально предложивший сотрудничество. В результате этой встречи уже 1 января 1918 г. появилась такая бумага за более чем 50 подписями:
«В Комиссию по охране памятников искусства и старины при Совете рабочих и солдатских депутатов.
Профессиональный союз художников живописи, скульптуры, графики, декоративного искусства – Согласие художников Москвы „Изограф“, с одной стороны, осведомившись только в настоящее время о деятельности Комиссии при Московском совете рабочих и солдатских депутатов и, с другой стороны, не участвуя по ряду причин в „Совете по делам искусства“ и „Объединенном Комитете“, желает всемерно содействовать охране памятников искусства и участвовать в разработке и обсуждении всех вопросов художественной жизни Москвы в тесном контакте с Комиссией при Совете рабочих и солдатских депутатов, для чего предлагает выработать соответствующую форму представительства в Комиссию под председательством одного из Комиссаров при Совете рабочих и солдатских депутатов по охране памятников искусства и древностей».
Заявление подписали Э. X. Аладжалов, А. Е. Архипов, А. М. Васнецов, В. М. Васнецов, Н. А. Клодт, А. М. Корин, К. А. Коровин, И. П. Крымов, П. В. Кузнецов, С. В. Малютин, В. Н. Мешков, Л. О. Пастернак, Н. П. Ульянов, П. С. Уткин, Д. А. Щербиновский, К. Ф. Юон, М. Н. Яковлев, Е. В. Орановский, П. П. Кончаловский, С. Т. Коненков, В. А. Ватагин, C. Д. Эрьзя-Нефёдов, А. С. Голубкина, Ф. А. Малявин и другие[675].
И все-таки это заявление от «Изографа» было не первым документом группы, который художники направляли в правительственные органы. В 2019 г. на аукционе Литфонда был продан документ от «Согласия „Изограф“» за 27 подписями той же группы художников с жалобой на безвыходное материальное положение и просьбой о государственной поддержке. Адресат и дата в «Докладной записке» не проставлены, но, похоже, именно это письмо стало официальным основанием для дальнейших рабочих контактов Орановского с «Изографом».
Члены «Изографа» (около 80 человек) составили ядро работников отдела пластических искусств КОП.
Кроме плана монументальной пропаганды с его десятками новых памятников, комиссия Малиновского с осени 1917 г. продвигала ресурсоемкий проект по превращению Кремля в музейный городок – «Акрополь искусств и старины». Этот проект разработал сам Орановский. Но в марте 1918 г. в Кремль переехало правительство. КОП просила Луначарского «призвать правительство найти другое место для расположения, поскольку в условиях активного переустройства политической жизни государства пребывание правительства в Кремле несет в себе риск гибели памятникам истории и искусства». И Луначарский это предложение выносил на обсуждение Совнаркома в апреле 1918 г., но решение о том, что правительство должно разместиться в Кремле, осталось в силе[676].
Так или иначе, но широко распространенный миф, созданный Луначарским, о том, что в первый год с советской властью никто из художников, кроме футуристов, сотрудничать не хотел, не имеет под собой ни малейших оснований. Все было ровно наоборот.
На полгода раньше футуристов (в то время «анархиствующих») на теснейшее сотрудничество с Совнаркомом пошли все звезды старшего поколения московских художников.
Современные исследования о сотрудничестве среднего поколения художников и литераторов (символистов) с советской властью показывают, что звезды и этого поколения (Блок[677], Белый[678], Вяч. Иванов[679], Брюсов[680], Бенуа[681], Грабарь[682] и др.) оказались в тех или иных структурах советской власти одновременно с младофутуристами или раньше. Даже более умеренные соратники футуристов по «новому искусству» из Петрограда вошли в органы власти за несколько месяцев до них самих. Более того, старшее и среднее поколения с самого начала старались оттеснить младших от проектов, сулящих должности или госзаказы.
Тем временем сами авторы раздела «Творчество» газеты «Анархия» активно выступали против такого кулуарного развития плана монументальной пропаганды или работ над комплексом памятников Кремля. Художники-анархисты полагали несправедливым и вредным для искусства распределение госзаказов по принципу личных знакомств и симпатий. Они требовали демократического и сущностного подхода к вопросам культурного строительства и именно поэтому не спешили сотрудничать с Советами и большевистским правительством.
К слову сказать, этап плана монументальной пропаганды, намеченный на апрель – май 1918 г., провалился[683].
ТЕКСТЫ
РогдайХУДОЖЕСТВЕННАЯ ХРОНИКАПАМЯТНИКИ
Анархия. 1918. 7 марта. № 13. С. 3–4
Лев Толстой всегда с отвращением говорил о памятниках на площадях, которые мне хочется назвать «площадным украшением».
Но все это, разумеется, не помешает скульпторам, стоящим у власти своего искусства, биться в «муках творчества» и разрешать этот вопрос при помощи отживших подстрочников. Да и не одних только скульпторов тяготит это «величайшей важности» дело.
Недавно в «Известиях» тов. Фриче написал заметку «Пора»[684], где настаивает на необходимости теперь же приступить к сооружению памятников[685]. «Новая жизнь, – пишет он, – которую нам надлежит построить на старой, перепаханной революцией почве, должна быть не только солнечно-привольной, но и сказочно-красивой».
И для этого нужно: «эстетизировать внешний вид городов и деревень, украсить их так, чтобы на них покоился блеск художественной красоты».
Нужно настроить побольше памятников.
«Царское правительство и буржуазное городское самоуправление сделали в этом отношении очень мало, а то, что в этом направлении было сделано, совершенно не отвечает потребностям новой жизни…»
Нужно отлить из бронзы «величественные и прекрасные гимны в честь Революции, в честь всех тех, кто в былые годы мужественно нес ее красный стяг».
И Фриче уверен, что стоит только вместо «коронованного франта» поставить на пьедестал Софью Бардину или Перовскую, и художественный вопрос разрешен, и город эстетизирован. Хорошо, мило и просто решает эстетический вопрос марксист.
И пусть будет еще раз записано то, что говорит скульптор И. Гинзбург о памятнике Толстому.
Если бы Лев Николаевич был теперь между нами, он, как пророк Иеремия, делил бы скорбь со всем страдающим народом. Сбылось. Несчастье обрушилось на все человечество. Теперь люди, истекая кровью, измученные, истерзанные, ищут спасения, жаждут выхода. На запекшихся кровью устах всех людей лежит слово: мир. И те, кто признают Толстого только как «писателя земли Русской», поймут, что нельзя, любя Толстого, ставя себе целью «служить его славе и деятельности», замолчать ту область деятельности его, которой он сам придавал глубокое значение, которая охватила бо́льшую часть его жизни и в которой застигла его смерть. Если многие почитатели Толстого открыли лазарет его имени, в котором излечивались и излечиваются многочисленные жертвы ужасной войны, то они не могут не позаботиться его именем создать такое учреждение, в котором указывались бы пути, делающие такие «жертвы» ненужными и невозможными и устраняющие такие страдания в корне.
Я должен прибавить, что идея создания памятника, который оставил бы навсегда воспоминание о наружном облике Льва Николаевича Толстого и о его личной жизни и в то же время служил бы живым хранилищем его мыслей, его заветов, – такая идея была уже давно брошена, подсказана писателем В. Я. Богучарским[686] и художником И. Е. Репиным[687] и, наконец, получила более реальное выражение в предложении С. А. Венгерова[688] учредить «Дом мира» имени Льва Николаевича Толстого.
Конечно, не следует думать, что «Дом мира» будет нечто вроде огромного стеклянного дворца с башенками и куполом, который строился бы многие годы и стоил бы миллионы рублей. На первое время это скромное помещение, в котором, кроме библиотеки, читальни и музея, была бы большая аудитория, где делались бы доклады по вопросам, уже прежде возбужденным Л. Н. Толстым, где читались бы лекции о мире. Конечно, мир должен пониматься не в смысле политического решения вопросов момента; его надо взять в обширном смысле слова, как его понимал сам Лев Николаевич – мир, вытекающий из любви и понимания задач человечества. Эти лекции должны составить целый курс наук о мире. То, чему мы учились до сих пор, односторонне повествовало только о том, как и когда велись войны, как они служили расширению и составлению государств, – но как люди занимались строительством жизни, не прибегая к насилиям, к захватам, об этом история не говорит ничего, точно в промежутках между войнами люди спали и ничего не делали. Этот пробел надо заполнить. «Дом мира» должен явиться тем институтом, в котором было бы пересмотрено, переоценено все то, что было сделано посредством насилия, и были бы указаны новые пути, ведущие к прочному, мирному сожительству людей и к разумному строительству жизни в духе и по мысли Л. Н. Толстого.
РодченкоСВЕТИЛА, МЕЦЕНАТЫ, НОВАТОРЫГОСУДАРСТВЕННОЕ ИНФОРМАЦИОННОЕ ЗАСЕДАНИЕ ПО ОРГАНИЗАЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КОЛЛЕГИИ В Г. МОСКВЕ[689]
Анархия. 1918. 23 апреля. № 44. С. 4
Щукин, Коровин, Пастернак и прочие, прочие, прочие контрреволюционеры в искусстве… И где вы думаете? В Комиссии по охране памятников искусства и старины при Совете рабочих депутатов![690] Собрание по случаю приезда «больших» гостей из Петрограда[691]: Пунина[692], Альтмана[693], Лурье[694], еще вчера которых не считали за художников[695], а сегодня, сегодня делают торжественный прием.
Как бы оправдываясь, испуганно читает доклад о своей деятельности Малиновский[696]; занявшись охраной[697], он не мог отдать силы строительству живого творчества, как товарищи петербуржцы. Он, защитник коллекций и археологических древностей, не видел сегодняшнего творчества, ибо легче быть сторожем того, что есть, чем наново творить и созидать.
Характерная особенность «деятельности» Малиновского: во время доклада его зовут на другое собрание, и он, разводя руками, показывает свою растерянность.
Неужели творчество-искус-ство такая ничтожная пустяковина, что ее можно свалить на руки кому угодно, чтобы он занимался ею между «дел»? Неужели в глазах правящей партии оно кажется таким маленьким и ничего не значащим?
Вот произносит дерзкую речь Пунин, петербургский гость, о работе художественной коллегии в Питере, организованной революционным путем, начав с уничтожения академии.
А старцы затянули старую песню о «соглашательстве»… Нет, настоящее принадлежит новаторам, – это пример вам, москвичи, занявшиеся охраной музеев и особняков, и не вам, уже отжившим, подлаживающимся под вкусы современности, под вкусы толстых кошельков, не вам, развратившим искусство до степени балаганного театра, и не вы толкнете его вперед!
Дальше читает приветствие петербуржцам от Московской левой федерации художников-живописцев профессионального союза[698].
Члены ее призывают бросить всякие эстетические группы и бороться с буржуазно-‹нрзб› искусством, ибо только новаторы и левые течения в творчестве могут истолковать трудовому народу искусство революционного духа.
ДОВОЛЬНО МЕРТВЫМ, ДАЙТЕ ЖИВЫМ!
Недоедая, кучей завертываем в рваные газеты, складываем под старые кровати свои картины, хороня до признания.
Придут ли Морозовы, Мамонтовы, Тугендхольды, эти служащие водных пространств, что растворяют наше новаторское творчество…
Хромые, уродливые… встретишься – снимут мясо от костей, живот отвяжут, отвратительны, как еще не одетые повешенные.
Меценатские прихоти разных Щукиных, навязанные магазинами Запада, охраняются грамотами «великих» охранителей буржуазных коллекций Малиновских, Яковлевых, а живущие художники-дерзатели, голодая, проклинают эстетические комиссии.
Любители описательных наук о любви к книжным мнимоумершим утопленникам и ожирение еще не родившихся эстетов перистораздельными действиями приправы охраняют в угоду нравственности искусство.
Собиратели, гробовщики, спекулянты творчества теплые гнезда свили в комиссиях по охранам.
Оттирая монеты, печатные знаки, марки, пудреницы, занимают особняки как народное сокровище, а мы, носители новых идей, будем опять складывать под скрипучие кровати шедевры наших бунтарских изобретений творчества для будущих спекуляций эстетов-собирателей.
РогдайЧУТЬ-ЧУТЬ
Анархия. 1918. 25 апреля. № 46. С. 4
Это было давно.
В 1912 году на Всероссийском съезде художников в Петербурге.
После докладов, посвященных нашей кустарной промышленности и прикладному искусству, после вопроса о правительственном законопроекте охраны памятников искусства и старины и ряда других «не мало интересных» докладов читал Александр Бенуа[699]: «Чем могла бы быть Академия художеств в настоящее время».
Съезд с большим нетерпением ждал «слова» Бенуа и с чрезвычайным напряжением слушал его в общем собрании накануне своего закрытия.
Вот вкратце содержание доклада.
«Академия, как учреждение государственное, должна прежде всего удовлетворять нуждам государственным. Но в настоящее время академия „не служит ни искусству вообще, ни государственному в частности“. Беда вовсе не в недостатках устава, не в отсутствии талантов, не в преклонном возрасте профессоров, а в том, что академия хочет казаться не тем, чем она должна быть прежде всего, т. е. учреждением государственным, казенным».
Приводя в качестве примеров казенного искусства величественные создания императорского Рима, Версаля и Петербурга, докладчик настаивал на утопичности и маниловщине «свободной академии» свободного искусства под протекторатом казны.
Свободное творчество не нуждается в поощрении и попечении: яркая личность всегда сама пробьет себе путь. Задача же академии – именно создать и поддержать сильное, грандиозное, казенное искусство. Чтобы это казенное искусство не было скучным, нужны люди, и эти люди есть; надо только призвать их к великому делу. Беда в том, что «настоящих, живых людей до дела нигде не допускают».
Не называя по именам этих лиц, А. Н. Бенуа довольно ярко намекнул, что эти лица – художники, группировавшиеся около журнала «Мир искусства».
Привлеченные к руководству искусством страны, эти люди создадут эру, в которой снова создадутся великолепия, достойные самых славных страниц прошлого, тогда улица, площадь, храм и дворец снова засияют подлинной и величественной красотой.
Вот как разрешался от бремени Александр Бенуа в 1912 году.
В Коллегии по делам искусства[700] теперь, в 1918 году, был сделан доклад об удалении царских памятников в Москве.
Вопрос этот был предрешен декретом Совета народных комиссаров[701].
Художники встревожились и стали настаивать, что все изображения, за которыми будет признано художественное значение, должны быть помещены в музеи, а остальные сложены в определенном месте.
Музейная комиссия[702] решит уже сама об участи этого тяжелого с‹п›ора.
Но чтобы успокоить всех, в скором времени будет объявлен конкурс на памятник в честь жертв Октябрьской революции.
Поставлен он должен быть на Красной площади.
Этот фактический материал нельзя считать лишним.
Александр Бенуа, подчеркивая в своей речи, что он не предлагает практических выводов, проектов реорганизации академии, а только указывает на смысл ее существования как высшего художественного центра, как мозга государственного искусства, в результате сделал реальное предложение о призыве к работе определенной группы художников и художественных деятелей.
Так и с нашими господами «вершителями» через шесть лет[703].
РодченкоО ПОКОЙНИКАХ
Анархия. 1918. 3 мая. № 52. С. 4
Да исчезнут всякие памятники!..
И идиотские фигуры самодержцев, и прочих, прочих: Пушкина, Федорова, Минина, Ленина, Бакунина… Для чего эти нелепые бронзовые идолы, смешные куклы – может быть, работы талантливых людей? Да, вы скажете: это скульптура, искусство, но ответьте: может ли быть искусство по заказу, по теме, по условности, по размеру? Конечно, нет… По заказу царей, лидеров партий, народа – будет только заказ, но не искусство.
Живите настоящим! Поклоняйтесь живым кумирам, творцам, гениям, изобретателям!
Дайте возможность спокойно творить живущим, обеспечьте их, но не живите задними числами, не тратьте деньги на мрамор, бронзу для мертвых!
Не прячьте их в музеи, не делайте складов всякого старья, не будьте старьевщиками и мусорщиками тогда, когда творцы-изобретатели живут в конурах, полуголодные, не способные показать вовсю свои способности!
Довольно поклоняться покойникам!
Дайте живым жизнь, а мертвым смерть!
Отдайте мрамор и бронзу ваятелям, и пусть свободно на площадях они поставят свои свободные произведения, в которых не будет насилия заказчика.
Пусть сгинет вместе с памятниками насилие над творцом, темой, заказом и нуждой!
Долой памятники и всякую память о смерти, а то скоро мир превратится в море с удушливым запахом, и так уже задыхаемся от зловонных музеев!
Жизнь, живущая жизнь, меняющая и дерзкая, не дороже ли всего!
Искусство настоящего! Творчество живых! Ты должно похоронить всякое насилие над тобою!
Приветствую живущих творцов.
Анархия. 1918. 11 мая. № 56. С. 4
ПРЕЗИДИУМ МОСКОВСКОГО СОВЕТА РАБ. ДЕП., СОГЛАСНО ПОСТАНОВЛЕНИЮ ПЛЕНАРНОГО СОВЕТ. 23 АПРЕЛЯ СЕГО ГОДА ОБЪЯВЛЯЕТ КОНКУРС НА СООРУЖЕНИЕ ПАМЯТНИКА ПРОЛЕТАРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И НАШИМ ТОВАРИЩАМ-БОРЦАМ НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ.
УСЛОВИЯ КОНКУРСА БУДУТ ДАНЫ ОСОБО[704].
Романов. Отдел строительства
Владимир Шохин[705]НАСТАЛ МОМЕНТ!
Анархия. 1918. 1 июня. № 74. С. 4
Большевики свергают с площадей старые кумиры, украшающие площади, кумиры увядающего в письменах истории века.
Но взамен старых хотят поставить новые кумиры, новые идолы, в которых запечатлеют славу своих дней и перед которыми заставят толпу благоговеть и поклоняться.
Кумиры, идолы (под которыми подразумеваю памятники из глыбы камня, бронзы, дерева и т. д.) – как все это старо, смешно, шаблонно и пошло – старый мотив с подновленной гармонией, перепетой на разные лады песенкой.
Так где же у этих, дерзающих быть новаторами, творческий порыв экстаза, стихия творческой энергии, замыслов, исканий?.. И поэзия, и музыка, и театр, ‹нрзб› – все это комбинируется из старого хлама.
Получается такое впечатление, будто потрескавшаяся краска старого, с древней архитектурой здания, тщательно выскребывается, и здание перекрашивается в новый цвет, подходящий, по их мнению, к моменту времени. Вот и все, о чем пестрят страницы статей Фриче и декретов народных комиссаров: вместо искусства «для буржуазии» подновили искусство «для пролетариата»; вместо меценатов-буржуев пускай будет меценатом «государство».
Но от этого положение художников-артистов нисколько не улучшится – меценат, кто бы и что бы он ни был, – путы, которыми опутывается художник, и в нем заглушаются проблески творческой искры: академии, консерватории – парники, в которых заботливо выращиваются и формуются евнухами искусства молодые таланты для «изысканного стола» меценатов.
Но двигали ли и способны ли двигать эти «парниковые таланты» искусство вперед? Разве Рембрандт, Скрябин, Ибсен, Микель Анжело в периоды самостоятельного творчества и многие другие, дико взращиваемые закружившей их стихией творчества, не открещивались от этих пут и форм, которые душили их, от парникового взращивания? Они были творцы и страстотерпцы. Разве они удостаивались, подобно парниковым талантам, уважения, почестей, наград, знаков отличия?.. Нет, их оплевывали, ругали, и даже чуть ли не последних радостей жизни лишали, отравляя им существование.
Это – старый мир, старый храм искусства, который растрескивается и разрушается от древности. А большевики, возомнив себя в роли новаторов, начали этот храм в трещинах на скорую руку штопать, зачинять, пригласив для этих целей мастеров, владеющих техникой древности. Но придет момент, когда большевики воочию убедятся в своих ошибках и раскаются, а теперь им некогда – они «на вершине», они ослеплены славой и властью. Чуют ли они, что, совершив политическую и экономическую перестановку, подошел момент принципиальной переоценки ценностей? Чуют ли они, что, растоптав интеллигенцию, не перестающую еще себя баюкать буржуазной (далее – типографское наложение двух строк, неразборчиво. – А. Б.), и этим вздобрили почву для всхода семян новых тружеников творчества из гущи народа – скоро эти семена дадут ростки новых строителей и мастеров новой обстановки жизни, но… о, сколько сорных трав вокруг, которые готовы задушить их! Чуют ли они, что потоки радостей воскресающей жизни, нового творчества рвут оковы, рушат плотины – грядет новое жизнетворчество, новое искусство, и с ними новое миропонимание – созерцание, этика, эстетика и пр.? Чуют ли они, что в этом кошмаре катастрофических потрясений, переживаний, впечатлений зарождается новая религия, религия без догмы, имя которой – жизнь вечно творческих стихий, обаяние веры, которой вечное стремление к идеалу совершенствующих совершенств; вечная жажда – хотение абсолютной свободы.
Так зачем же нам мещанские праздники? Зачем нам оркестрионно-бравадные бряцания и громыхания гимнов, когда наши гимны – жизнетворчество и народодейство? Зачем нам заменять свергнутых идолов с площадей на новые идолы, когда эти пыльные площади нужно использовать не для любования на них мертвыми глыбами памятников, а для любования живыми цветниками, в которых будет радостно, трепетно биться ключ жизни – резвость детей? Зачем гениям памятник из мертвых глыб, когда наследство их творчества уже есть – воздвигнутый ими, а не толпой памятник?
Долой идолов с идолопоклонством, долой преклонение перед пустой вещью, когда святыня – Жизнь! Долой кладбищенское мещанство изжитого века, долой самодовольство древности в самоутверждении фундаментальности старых храмов искусства и творчества, когда наружу бьет избыток новых творческих энергий! Жизнь, эпоха, время требуют созидания новых форм и переустройства уклада жизни во всем.
Настал катастрофический момент переоценки всех ценностей!
Вперед! Вперед!
Рушьте старое до основания его – штопанье заплатами не поможет.
Стройте новое – это единственное, чего требует жизнь.
Но, прежде чем рушить старое и строить новое, дохните могучей струей в новые поколения весенне-свежим, восторженно-опьяняющим простором творчества, создайте обстановку ласкающего взор ширью и далью простора.
Бейте в набат:
Настал момент Великого!..
Владимир Шохин
ст. Михнево Рязанско-Уральской ж. д.