тся болтливым.
— Иными словами: ты мне отказываешь?
— Иными словами: я пока не знаю, с кем имею дело. Очень может быть, что вас ко мне подослали недруги. Не исключено, что умственные ваши способности не соответствуют заявленным претензиям. И толку от вас не будет никакого. Вы, сударыня, пытаетесь пробраться в те сферы, где не делают скидки на женские слабости. В большой игре не бывает ни мужчин, ни женщин, там бывают только оппоненты, и этих оппонентов, случается, устраняют. Это тоже входит в правила игры.
— Пугаешь?
— Нет, предупреждаю. А что касается сотрудничества, то я готов вам заплатить небольшую сумму за сведения об известной вам Наташе. Причем меня интересует все, что касается этой женщины. Сфера деятельности, круг знакомств, источники существования, привычки, привязанности — словом, все.
— И какая это сумма, если не секрет?
— А какая вам разница, Вера, если вы действительно рассчитываете на долгосрочное сотрудничество?
— Все-таки первый гонорар, — вздохнула Вера. — Мог бы и войти в положение неофитки.
— В игре нет новичков, а есть только выигравшие и проигравшие. У вас есть все шансы оказаться в числе последних, даже не начав игру.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что нас преследуют вот уже целых десять минут какие-то бяки, и намерения у них явно недружественные.
Я сказал Вере правду. «Мерседес» сел мне на хвост буквально в двух шагах от чуевского дома, и все мои попытки от него оторваться ни к чему пока не привели. По-моему, люди, сидевшие в белой забугорной машине, решили поиграть на моих нервах. Если так, то им это удалось. Я был сбит с толку и терялся в догадках. Конечно, все это могло быть просто блефом, но дело в том, что я даже понятия не имел, кто вздумал играть со мной в кошки-мышки.
Никакого смысла в таком демонстративном преследовании не было, если, разумеется, эти люди не собирались меня убивать. Хотя и убивать меня вроде тоже было не за что. Никакой эксклюзивной информацией я пока не располагал. Разве что меня стоило припугнуть, чтобы я знал свое место.
— Пригнись, — успел я крикнуть дебютантке.
«Мерседес» пошел на обгон, и из приоткрывшейся двери дважды выстрелили в лобовое стекло моего «форда». Я пережил несколько весьма неприятных секунд, но руль все-таки удержал и тем самым, возможно, сохранил жизни нескольким потенциальным пассажирам, стоявшим на автобусной остановке. «Мерседес» набрал ход, мигнул габаритными огнями и лихо свернул в ближайший переулок. Разумеется, преследовать я его не стал.
— С боевым крещением вас, сударыня.
— Это в нас стреляли? — ошалело спросила Вера, поднимая голову с моих колен.
— И не только стреляли, но и попали, — показал я ей на отверстие, испохабившее лобовое стекло моего «форда».
— И часто так бывает?
— Каждый день, во всяком случае, в последнее время. Так вы по-прежнему настаиваете на сотрудничестве, сударыня?
Надо отдать должное Вере, она не выглядела слишком испуганной. Возможно, просто не прочувствовала ситуацию. Момент выстрела она не видела, а две дырки в лобовом стекле выглядели слишком уж по-киношному, чтобы вызвать трепет в привыкшей к голливудским разборкам душе. Меня тоже хоть и прошиб пот, но не до дрожи в коленях. Во всяком случае, в Москве переживаний было больше. А сегодня мне показалось, что меня скорее пугают, чем пытаются убить. Хотя, с другой стороны, такие хулиганские действия на улицах города были чреваты большими неприятностями как для случайных прохожих, так и для случайных проезжих, и люди, устраивающие среди бела дня стрельбу в самом центре города на оживленной магистрали, должны же были это понимать. Если уж им приспичило меня попугать, то могли бы выбрать более безлюдное место. К счастью, никто, кажется, не пострадал. Да и большого переполоха на дороге прозвучавшие выстрелы не вызвали. Раздалось несколько удивленных автомобильных гудков по поводу чужого ничем не спровоцированного хамства, и на этом все закончилось.
— Останови машину, мне здесь недалеко.
— Вы передумали, сударыня?
— Нет, не передумала. Дай мне свой номер телефона, я позвоню, как только что-нибудь узнаю о Наташе. Всего хорошего, граф Феля.
Терпеть не могу, когда меня называют Фелей. Это имечко изобрел Витька в пору, когда слово «Феликс» ему никак не давалось по причине нежного возраста. И всю жизнь мне пришлось против этого его дурацкого изобретения бороться. Впрочем, во времена советские меня и прозвище «Граф» жутко возмущало, но за время недоразвитой демократии я к нему притерпелся. Тем более что неожиданно для меня большая буква «Г» в этом слове превратилась в маленькую, а обидное некогда прозвище, придуманное все тем же Чуевым, но уже гораздо позднее, когда он зачитывался романами из отечественной истории, с течением времени превратилось почти что в титул.
Носову я перехватил на выходе из подъезда. С ней был Вадик Костенко, что меня как нельзя более устроило. С Вадиком я учился в институте, который он, в отличие от меня, все-таки закончил. Какое-то время он работал в клинике моего отца, но на избранном поприще не преуспел и сейчас перебивался случайными заработками.
— До казино не подбросишь, Строганов?
— Садитесь. А ты что, на работу?
Костенко тоже играл в казино, но профессионалом вроде Каблука не был. Выдержки ему не хватало, и частенько он спускал больше, чем выигрывал. Ходили слухи, что умерший дядя оставил ему наследство, но насколько они верны, я затрудняюсь ответить. С голоду, однако, он не умер, даже забросив медицину, которой кормился несколько лет.
— Просто развеяться решил, — отозвался Костенко. — Ты уже, конечно, слышал про Каблука?
— Слышал, — сказал я, трогая машину с места. — Одно только не понял, с чего это вы с Марией начали на Витьку стрелки переводить?
Глянул я при этом не на Вадика, а на Носову. Та еще была девушка. А если выражаться всерьез и невысоким стилем, то более прожженной бабенки мне встречать еще не приходилось. Хитра, как лиса, коварна, как интриганка при дворе короля Людовика Четырнадцатого. Между прочим, мы все трое: я, Витька и Машка учились в одном классе. Никаких особо пылких чувств мы с ней друг к другу не питали, но в ее постели я отметился еще в годы отроческие. И даже лишил ее девственности, чего она мне по сию пору не может простить. Припоминает при каждом удобном случае. В шутку, конечно. Ибо наш с ней школьный роман никак не отразился на ее дальнейшей жизненной карьере. Девочка Маша за десять лет трижды успела выскочить замуж и дважды развестись, а одного мужа похоронила так удачно, что осталась не просто вдовой, а вдовой богатой. Не сочтите эти слова намеком на причастность Машки к его смерти, просто так сложились для нее обстоятельства.
— Я тебя умоляю, граф, — всплеснул руками Вадик. — Ничего мы на Витьку не переводили. Но на этом подсвечнике или канделябре, не знаю, как он там называется, действительно остались чуевские пальцы. Он этой бронзовой штуковиной размахивал как сумасшедший. Да еще и орал, что таких, как Каблук, надо убивать непременно этим самым канделябром. Мы его с Язоном еле удержали.
— Так ударил он Каблукова или нет?
— Ударил, — твердо отозвалась с заднего сиденья Носова. — Или, как утверждает следствие, нанес тяжкие телесные повреждения, приведшие к смертельному исходу.
— Я момент удара не видел, — заюлил Костенко. — Так и следователю сказал. Но Каблук репу чесал, это точно. А врачи говорят, что у него отек мозга. А мы ведь ничего не заметили. Ну спит и спит. А он, оказывается, уже умер.
— Значит, канделябром, говоришь? — обернулся я к Марии.
— Канделябром, дорогой мой Феликс, в лучших традициях русского аристократического загула. Тебе бы такая смерть понравилась.
Носова засмеялась. Смех был трескучий и злой, как у Бабы-яги в тюзовском спектакле. До возраста Бабы-яги девочке Маше еще далеко, но морально-нравственными качествами она ей и сейчас не уступит. Непонятно только, с чего это наша красавица взъелась на Витьку. Доходили до меня, правда, смутные слухи о ее слишком тесных отношениях с Романом Владимировичем, но, честно говоря, я в это не слишком верил. И даже не исключал, что слухи эти распускала сама Носова. Веселой вдове все время хотелось быть на виду, и когда не было повода для скандала, она изобретала его сама. Такая уж у нее натура, и я менее всего склонен был ее за это осуждать. С другой стороны, мстительность за поражения на любовном фронте вроде бы не в ее характере. Во всяком случае, я до сих пор ходил неотомщенным, и отношения наши всегда были дружескими. К Витьке Носова тоже вроде бы неплохо относилась, но тогда тем более непонятно, с чего это вдруг она принялась его топить, вместо того чтобы обернуться если не поплавком, то хотя бы соломинкой, за которую мог бы ухватиться терпящий бедствие бывший одноклассник.
— Ты дурак, Феля, — сердито бросила Мария. — До сих пор не догадался, с кем имеешь дело в лице Чуева-старшего.
— Кое-что я знаю. Но ты забываешь, что Витька мой друг.
— При чем здесь Витька? — отмахнулась Машка. — Я уже не говорю о том, что ты слишком большой эгоист для преданного друга.
— Ты не находишь, что наш с тобой спор все более перерастает в семейную сцену? Вадику неловко нас слушать.
На этот раз Машкин смех был на удивление мелодичным — словно колокольчик зазвонил. Намек на наши прежние отношения, видимо, пришелся ей по душе. Будь Машка всегда такой, я бы в нее, пожалуй, влюбился, а то еще, чего доброго, женился бы. Но, увы, эта на редкость красивая и лицом и фигурой женщина обладает характером мегеры, что обещает ее будущему, уже четвертому по счету избраннику неспокойно-сварливую старость.
— Как имя и фамилия этого Язона? — спросил я у Костенко.
— Костей его зовут. Я запомнил, потому что с моей фамилией созвучно. Фамилия, кажется, Кузнецов. Но он предпочитал, чтобы его звали Язоном.
— А что ты знаешь о Веневитинове?
— Я его вообще плохо знаю. Встречались несколько раз у Каблукова. Кажется, он интересовался антиквариатом.