В первой половине и середине XIX столетия художники-романтики, критики, коллекционеры, любители искусства, а вслед за ними антиквары и торговцы «открыли» для себя целую область искусства — искусство XV века — ранний Ренессанс, предшествовавший эпохе Высокого Возрождения. Вследствие этого цены на произведения XV века резко подскочили. Собиратели и музеи усиленно разыскивали картины и скульптуры полузабытых, а ныне возрожденных мастеров — братьев ван Эйк и Босха в Нидерландах, Шонгауэра и Рименшнейдера в Германии, Гирландайо, Ботичелли и целой плеяды замечательных живописцев и скульпторов, работавших в Италии. Джованни Фреппа держал, что называется, нос по ветру.
За первым заказом антиквара последовали другие… Бастиниани работал, не покладая рук. Теперь у него была просторная, светлая мастерская, и он не голодал. Однако Фреппа и некоторые другие торговцы сумели авансами и посулами будущих заработков крепко привязать к себе молодого скульптора. Из мастерской Бастиниани выходили статуи, портретные бюсты и камины в стиле Ренессанс. К этому времени скульптор великолепно усвоил приемы художников XV века, глубоко проникся самим духом искусства той далекой поры. Ловким посредникам не стоило больших усилий «пристраивать» его фальшивки в крупнейшие музеи и частные собрания Флоренции, Рима, Лондона, Парижа, Вены, Будапешта и других городов Европы. Львиную долю выручки торговцы оставляли себе, а автору платили совсем мало. С большим трудом Бастиниани мог время от времени выкроить несколько недель для работы над портретами, статуями или декоративными скульптурами, которые он подписывал своим настоящим именем.
Шумный скандал, разразившийся в связи с бюстом Бенивьени прервал ставшее уже привычным течение жизни Бастиниани. Он без труда опровергнул Лекена, пытавшегося отрицать авторство своего современника, а в письме графу де Ньеверкерку, принимая вызов Генерального директора Императорских музеев Франции, сообщил о своей готовности создать бюст «одинакового качества с бюстом Бенивьени» не за 15 тысяч франков, как тот предлагал, а всего лишь за 3 тысячи. «Что касается остальных 12 тысяч франков, — писал он, — я обязуюсь, чтобы сделать Вам, одному из столпов Второй Империи, приятное, вылепить портреты двенадцати римских императоров по тысяче франков за штуку».
Нетрудно предположить, чем бы кончилась эта полемика, но судьба неожиданно спутала все карты. 29 июня 1868 года Джованни Бастиниани скоропостижно скончался. Лишь после его смерти выяснились многие обстоятельства трудной жизни скульптора.
Что же касается дискуссии о «Портрете Джироламо Бенивьени», то смерть Бастиниани уже не могла повлиять на ее исход. Рабочие табачной фабрики подтвердили, что изображенный на портрете человек — их товарищ Джузеппе Бонаюти. Один из флорентийских художников своими глазами видел в 1864 году Бастиниани во время работы над этим портретом. Наконец, последним доводом в пользу авторства Бастиниани мог служить эскиз головы «Бенивьени», обнаруженный после смерти скульптора в его мастерской.
Спор был закончен. «Загадка Бенивьени» перестала существовать. К великому смущению «знатоков» во главе с графом де Ньеверкерком портрет флорентийского философа был перенесен из Лувра в Музей декоративного искусства, где и поставлен рядом с другими знаменитыми подделками.
ГЛАВА 4.ИЗРАИЛЬ РУХОМОВСКИЙ
В один из обычных зимних дней 1896 года в австрийскую столицу прибыл ничем не примечательный очаковский купец Шепсель Гохман. Расположившись в недорогой гостинице, он поспешил нанести визит директорам Императорского музея Бруно Бухеру и Гуго Лейшнингу, которые были ошеломлены тем, что Гохман представил для их обозрения. А удивляться было чему: на столе, излучая мягкое, матовое сияние чистого золота, стояла древняя чеканная тиара изумительной работы и превосходной сохранности. Только в одном месте виднелась небольшая вмятина, словно от удара меча, но украшения вокруг нее почти не были повреждены.
— Вот тиара скифского царя Сайтоферна, — торжествующе заявил Гохман.
Тиара представляла собой куполообразный парадный шлем, разделенный на несколько горизонтальных поясов, чаще всего орнаментальных. Но главное место занимала широкая полоса с изображениями сцен из гомеровских «Илиады» и «Одиссеи»: Брисеида прощается с Ахиллесом, Ахиллес сжигает труп убитого друга — Патрокла, а боги ветров раздувают пламя костра; Одиссей уводит коней Реза, жертвоприношение Агамемнона. Красивой чеканкой был покрыт и нижний, второй по ширине фриз: скифский царь охотится на фантастического крылатого зверя, в то время как его коронует лавровым венком Нике — богиня Победы. По сторонам пасутся козы и овцы, лошади и быки, виднеются фигуры скифских воинов. А между этими фризами по кругу шла древнегреческая надпись, гласящая о том, что эту тиару преподносят в дар Сайтоферну жители города Ольвия.
Ольвия! Еще в VI веке до н. э. греки из Милета основали в устье Буга, в 30 километрах от нынешнего Очакова, город, названный ими Ольвией. Почти тысячу лет Ольвия славилась как одна из крупнейших греческих колоний в Северном Причерноморье, пока в середине III века н. э. не была разорена и разрушена ордами готов. Время, ветры и пески довершили дело варваров: вскоре лишь немые курганы и степи да руины крепостных стен напоминали о давно прошедших временах.
Первые раскопки античных колоний Северного Причерноморья проводились еще в ХУШ веке. Потом они были прерваны и возобновились лишь во второй половине XIX века, но уже на новой, научной основе. Боспор, Пантикапея, Херсонес, Ольвия… — эти звучные названия погребенных городов волновали тогда ученых всей Европы. Едва ли не каждый год экспедиции русских археологов совершали поразительные открытия все новых городов и дворцов, богатейших погребений и кладов, чудесных скульптур и расписных ваз. Конечно, большинство находок оседало в музеях России, и прежде всего Петербурга, Москвы и Одессы. Тем более желанными казались они работникам европейских музеев. И вдруг такая необыкновенная корона скифского вождя, правившего своими воинственными племенами около 200 года до н. э.!
— Но откуда, герр Гохман, у вас эта тиара?
— Откуда? Чудес на свете не бывает, хотя эта корона — настоящее чудо. Прошлым летом люди работали в Ольвии и неподалеку от нее раскопали скифскую могилу с богатым кладом. Там были похоронены Сайтоферн и его жена. Вот откуда эта тиара. Досталась она мне, конечно, за большие деньги. Но ведь надо, чтобы хоть раз в жизни повезло бедному коммерсанту.
Дирекция Императорского музея пригласила в качестве экспертов крупнейших венских археологов и искусствоведов — Бенндорфа, Бормана, Шнейдера и других. И почти все они в один голос подтвердили: да, это действительно тиара скифского царя Сайтоферна, подлинное творение античного художника, произведение высокого класса и высокой ценности. Осторожные предостережения одного-двух скептиков не были приняты во внимание.
Но где взять громадные средства, чтобы заплатить предприимчивому очаковскому купцу, заломившему такую цену, что директора музея только развели руками? И сколько они ни уговаривали Гохмана, сколько не просили уступить или хотя бы подождать, тот был непреклонен. Уложив ее в свой саквояж, он удалился, оставив огорченных директоров и экспертов.
В тот же вечер в доме № 20 по улице Маргариты, где находилась лавка антиквара Антона Фогеля, состоялись секретные переговоры. В них, помимо хозяина, приняли участие венский маклер Шиманский и Шепсель Гохман. О чем они договаривались — осталось неизвестным, но наутро Гохман отбыл в родной Очаков. В марте того же 1896 года Шиманский и Фогель сели в поезд Вена — Париж.
Кабинет в Лувре. По одну сторону — Фогель и Шиманский, по другую — директор Лувра Кемпфен, руководитель отдела античного искусства Эрон де Вилльфосс и несколько авторитетных ученых: Мишон, Равессон-Мольен, Лафенетр, Бенуа, Мишель, Молинье, Соломон Рейнак и другие. А между ними, на столе — бесценный дар ольвийских греков скифскому царю Сайтоферну.
Восторгам не было конца. Какая чудесная, уникальная вещь!
Ведь такой тиары нет ни в одном музее! Конечно, упускать ее нельзя ни в коем случае! Это будет гордость Лувра!
За тиару предприимчивые дельцы запросили двести тысяч франков, которые по тем временам были громадными деньгами, отпустить которые могла только палата депутатов. Фогель и Шиманский ждать не соглашались. Выручили друзья музея, богатые меценаты Корройе и Теодор Рейнак: они одолжили дирекции Лувра необходимую сумму с тем, чтобы ее вернули после решения парламента.
Итак, предприятие, начатое удачливым купцом из Очакова, увенчалось полным успехом. Шепсель Гохман получил 86 тысяч франков, Шиманский за свои «труды» — 40 тысяч и Антон Фогель — 74 тысячи комиссионных. Парламент задним числом утвердил ассигнование на покупку; Корройе и Рейнак получили сполна. А тиара Сайтоферна заняла почетное место в постоянной экспозиции Лувра, неизменно вызывая восторженное удивление специалистов, знатоков и многочисленных посетителей крупнейшего в Западной Европе музея.
Казалось бы, все остались довольными. Но если бы почтенные руководители Лувра более внимательно отнеслись бы к изучению всех обстоятельств, связанных с ослепительной тиарой скифского царя, то вряд ли их спокойствие было бы столь полным и безмятежным.
Как известно, ко многим открытиям нередко присасываются оборотистые дельцы, стремящиеся погреть руки там, где царствуют ученые. Так было и в конце XIX века, когда открытия русских археологов в области античной культуры Северного Причерноморья вызывали большой интерес всей научной общественности, любителей и коллекционеров древностей. И немедленно появилось множество фальшивок, якобы найденных при раскопках. Покупались и продавались поддельные монеты, вазы, керамические статуэтки, надписи на обломках античных мраморов, ювелирные украшения из золота, серебра и бронзы. Нередко для придания этим изделиям достоверности в них монтировались подлинные античные фрагменты и детали: цветные камни, медальоны, бронзовые гвозди и т. д. На предметы осторожно наносили необходимые повреждения, какие-то темные пятна, землю, — одним словом, работали мастера своего дела.