Хан ван Меегерен был очень тщеславен и болезненно самолюбив. Всю свою жизнь он мечтал о славе великого художника. Непомерная гордыня снедала его еще в родном Девентере, где прошла его юность, и в Дельфте, где он одно время служил ассистентом по рисунку и истории искусства, да и позднее, в зрелые годы. Даже постоянная бедность не так угнетала молодого художника, как горечь непризнания. Он не мог примириться с участью маленького, незаметного живописца. В 1913 году за исполненную им на конкурсе акварель в стиле XVII века Дельфтский институт искусств присудил ему золотую медаль. На следующий день ее пришлось заложить в ломбард, а скоро уже никто и не вспоминал о первом успехе.
Ван Меегерен переехал в Гаагу. Он много и упорно работал. Писал портреты, картины на аллегорические и библейские сюжеты. Долгие часы проводил в музеях, пытаясь раскрыть секреты старых мастеров нидерландской живописи. В 1922 году устроил персональную выставку. Постепенно он становится известен как одаренный портретист. Первые крупные заказы, первые гонорары… Поездки в Бельгию, Францию, Италию, Англию… Родовитой британской аристократии импонировала тщательная, педантичная манера голландского живописца, его гладкое письмо и умение придавать портретам современников блеск и аромат минувших эпох. Времена нужды прошли и забылись, но не забылась тщеславная мечта юности. Спустя годы ван Меегерен был так же далек от ее осуществления, как и в молодости. Его хвалили, охотно принимали в высшем свете, где ценили любезного, остроумного живописца, желающего и умеющего угодить заказчикам. Но всерьез художника так и не признавали. На выставках его картины оставались почти незамеченными, а серьезная критика или вообще обходила его молчанием, или же упрекала в несамостоятельности и подражании художникам прошлого. Музеи также пока что воздерживались от приобретения его картин.
Меегерен глубоко переживал неудачи, но не терял надежды. Он верил, что когда-нибудь и ему удастся стать великим художником. Еще в 20-х годах у него созрел план действия, и осуществлял он его с редкой целеустремленностью. Не один месяц внимательно, углубленно изучал биографии и творчество великих голландских художников ХУЛ века, их манеру письма, особенно техники.
Настойчиво искал таких же кистей из настоящего барсучьего волоса, которыми писали старые мастера, целыми днями (словно усердный подмастерье) тер в фаянсовой ступе краски. За громадные деньги — 12 тысяч гульденов — купил маленький кулек драгоценной лазури, этой удивительно чистой краски, до сих пор сверкающей на картинах художников прошлого. А в антиквариате приобрел большую картину неизвестного художника XVII века «Воскрешение Лазаря»: живопись можно было смыть, а старый холст и раму использовать.
Это была вторая, скрытая от всех, жизнь художника. А «в миру» Хана ван Меегерена знали веселым, преуспевающим и хорошо зарабатывающим портретистом. В 1932 году он переезжает из Голландии на французскую Ривьеру и поселяется в Рокбрюне на уединенной вилле, окруженной тенистым садом. Прежние гонорары смогли обеспечить ван Меегерену несколько лет сравнительно скромного, но безбедного существования.
Вход в его мастерскую был воспрещен всем, не исключая даже жены художника. Однако первые опыты не принесли ему желаемого успеха. Сначала ван Меегерен написал небольшой «Мужской портрет» в духе голландского художника XVII века Герарда Терборха. Потом «Пьющую женщину» в стиле Франса Хальса — и снова неудача. Но ван Меегерен не отступал.
Особенно его привлекали картины замечательного живописца Яна ван дер Меера из Дельфта, или, как его обычно называют, Вермеера Дельфтского. Наряду с Рембрандтом и Хальсом он принадлежит к величайшим художникам Голландии. Как и большинство его современников, Вермеер был в основном бытописцем — изображал жанровые сцены или аллегории в жанровом обличии. Сохранились также изумительные пейзажи его кисти. Но во многом Ян ван дер Меер стоял особняком среди собратьев по искусству и как человек, и как художник. Вермеера занимала передача атмосферы, природного света, чистых цветовых отношений. Предвосхищая живописцев последующих веков, он стремился к передаче тончайших цветовых нюансов, вызванных преломлением цвета в световоздушной среде. В поисках такого рода эффектов Вермеер пришел к своеобразной технике живописи, тонкой и скрупулезной. Его картины овеяны особой поэтичностью и одухотворенностью. Они насыщены изумительными переливами ясного дневного света и прозрачных теней. Поэтому неудивительно, что этот художник за свою жизнь создал всего несколько десятков картин. До нас их дошло около сорока.
Современники не поняли, да и не могли понять Вермеера, произведения которого потонули в массе работ Терборха, Метсю, Мириса и других голландских мастеров, вынужденных работать на рынок. «Открыли» Вермеера критики середины XIX века, а вознесли его художники и теоретики импрессионизма. Тогда и начались лихорадочные поиски его произведений, но их почти не осталось. Каждый Вермеер ценился буквально на вес золота. Вот где могли поживиться мастера подделок! Но Вермеер был им не по зубам.
И вот этого-то необыкновенного живописца, картины которого трудно даже копировать, а не то что подделать, ван Меегерен избрал за образец. Никакие препятствия не останавливали дерзкого и уверенного в себе художника. От одной картины к другой он совершенствовал свое мастерство, и все же ни одна не удовлетворяла взыскательного фальсификатора. Это были еще не «новые Вермееры», а лишь более или менее искусные компиляции из известных картин великого живописца: из одной взята модель, из другой — композиционная схема, из третьей — костюм и обстановка. Кое-что ван Меегерен, конечно, добавлял от себя, но преодолеть искусственность и надуманность подделки тогда еще не мог.
Это был тупик, и ван Меегерен это понимал. Надо было искать другой, принципиально иной путь к успеху. И такой путь он нашел.
Жизнь и творчество Вермеера Дельфтского и по сей день во многом остаются неизвестными. Из поля зрения ученых выпадают целые периоды его биографии. Кто был его учителем? Был ли Вермеер в Италии? Почему он, житель протестантского Дельфта, был католиком? Не стал ли он им именно в Италии? Вот в этой «мутной водичке» биографических неясностей и задумал ван Меегерен поймать свою золотую рыбку. Он решил создать совершенно «новую» область творчества великого художника, не оставившего после себя религиозных композиций, благо, что их не с чем было сравнивать, разве что между собой, одну фальшивку с другой.
В поисках сюжета ван Меегерен остановился на известном евангельском рассказе о явлении воскресшего Христа своим ученикам в Эммаусе. А в качестве образца он избрал композицию картины известного итальянского художника Караваджо, написанной на ту же тему. Оставалось самое трудное — написать картину, и написать ее так, чтобы ни у кого не было сомнения в ее принадлежности кисти великого живописца.
Ван Меегереном была продумана и предусмотрена каждая мелочь. С «Воскрешения Лазаря» смыта старая живопись — холст готов. Даже к подрамнику он прибит маленькими гвоздиками XVII века. Мягкие кисти из настоящего барсучьего волоса. Старинные рецепты, драгоценная лазурь, тертые вручную краски. Ван Меегерен был уверен, что картина выдержит любые проверки.
Работал он долго, терпеливо, сосредоточенно. Самое трудное — это «проверка на стиль», тот трудно уловимый аромат времени, что всегда чарует в подлинных полотнах, какая-то особая одухотворенность, присущая лишь немногим мастерам голландской живописи XVII века. И здесь ван Меегерен не признавал никаких уступок. Только голову Христа взыскательный фальсификатор переписывал четыре раза, а движение, которым Иисус преломляет хлеб, он отрабатывал перед зеркалом десять дней.
Картина потребовала семь месяцев ежедневной напряженной работы. И вот, наконец, последние мазки. Еще и еще раз художник окидывает придирчивым взглядом свое творение. Да, картина удалась, и такую не постыдился бы подписать сам Вермеер! Но эта подпись должна быть, что называется, без сучка и задоринки. Целыми днями тренировался ван Меегерен: даже малейшее, незаметное простому глазу промедление в начертании букв может насторожить подозрительных экспертов и графологов.
Итак, картина закончена и подписана. Затем ван Меегерен сплошь покрыл ее коричневым лаком, придавшим ей патину времени. Чистые, сияющие краски померкли, виртуозно сделанная подпись скрылась, но зато все полотно приобрело особый, «музейный» колорит, присущий ныне произведениям старых мастеров.
Теперь предстоял еще один важный этап работы: картину надо было «состарить» лет на триста. Свое лучшее творение ван Меегерен, не дрогнув, подвергает самым суровым испытаниям. Он сушит картину при температуре 100–200 градусов, накатывает холст на цилиндр, но зато кракелюры красочного слоя получались превосходные — совсем как настоящие. Чтобы замести все следы, художник аккуратно подкрасил трещины темной тушью. Теперь пусть приходят хоть все критики Европы — тысяча шансов против одного, что никто из них не распознает подделки! Но как ее обнародовать? Как преподнести новосозданного Вермеера публике?
Ван Меегерен никогда не страдал бедностью фантазии. Своему другу, голландскому юристу К. А. Боону, он рассказал романтическую историю о том, как он, ван Меегерен, нашел «Христа в Эммаусе» в Италии, как контрабандой, в обход таможенных законов перевез картину на каком-то паруснике чуть ли не с опасностью для жизни в Монте Карло. Боон, как и следовало ожидать, не стал делать из этого рассказа секрета, и скоро весть о находке ван Меегерена стала достоянием многих.
На французской Ривьере в те годы жил один из крупнейших знатоков голландской живописи доктор Абрахам Бредиус. Внимательно ознакомившись с картиной и раскрыв подпись, он пришел к заключению, что «Христос в Эммаусе» — подлинное и притом первоклассное произведение раннего Вермеера Дельфтского. Осенью того же 1937 года в солидном английском журнале «Burlington Magazine» появилась публикация Бредиуса о сенсационной находке шедевра Вермеера. О «Христе в Эммаусе» заговорили искусствоведы, критики, антиквары. В Рокбрюн приехал для переговоров торговец картинами Д. А. Хугендейк. Заинтересовалось «Христо