Валерка молча прошла мимо.
— Валерка… Ну, Валер… — Лена догнала ее. — Я все объясню… Я не виновата, честное слово… Валера! — Она заступила дорогу.
Валерка остановилась, равнодушно глядя в лицо подруге.
— Ну, послушай, пожалуйста. — В глазах у Лены уже копились слезы. — Я тогда… Я тебе про него говорила, из двенадцатой школы… Почему — тебе можно, а мне нельзя?.. А мать… — Слезы покатились по щекам. — Ты же знаешь, она меня насквозь… Сразу, как я вошла… Они меня под лампу ставят, и сами сидят, как на допросе… а я подумать не успеваю… — Лена торопливо, двумя руками вытирала слезы. — Честое слово, сама не знаю, как я про тебя… Я ее просила не ходить…
Валерка с холодным любопытством разглядывала плачущую подругу.
— Они… они меня на колени поставили… Мать меня к врачу водила… Это ужас какой-то!.. Это ты виновата! — закричала вдруг Лена. — Ты! Лезешь, как дура! Все из-за тебя! Ненавижу!
Валерка обошла ее и направилась в класс.
Она сидела в классе рядом с раздавленной, несчастной Леной, смотрела в окно, медленно перекатывая во рту жвачку.
Историчка у доски рассказывала о первых пятилетках.
Валерка вдруг поднялась, бросила учебник в сумку и пошла из класса.
— Николаева… Ты куда? — растерялась прерванная на полуслове историчка.
— Надоело, — устало сказала Валерка.
Класс загудел. И затих.
Историчка подбежала к двери, закричала в коридор:
— Николаева! Вернись! Вернись, я сказала!.. — с силой захлопнула дверь, подошла к столу, нервно спросила: — Так, на чем я остановилась? Да… — Она прикусила губу, пытаясь удержать слезы, — Значит, одна тысяча девятьсот двадцать четвертый год… — села и закрыла лицо руками.
Класс молчал. В тишине историчка всхлипнула, полезла в портфель за платком.
— Смотрите, смотрите, — сказала она, аккуратно вытирая слезы. — Интересно, да?.. Вы у меня на экзаменах заплачете. Тогда я посмотрю…
Андрей назначил встречу у подземного перехода на Калининском — у него было выступление на торжественном вечере в Доме литераторов. Когда Валерка, наконец, дозвонилась до него, он разговаривал сухо и коротко и называл ее Валерой в мужском роде.
Был конец рабочего дня, мимо них вверх и вниз по переходу текли толпы людей, некоторые оглядывались на эту странную пару: взрослого солидного мужчину в строгом костюме с галстуком и пестро раскрашенную девицу с торчащими во все стороны желтыми волосами, в кожаной куртке с железными бляхами и цепью на шее.
— А что, собственно, случилось? — спросила Валерка.
— Ну что ты, ничего не случилось, — раздраженно развел руками Андрей. — Все в порядке! Ты режешь вены, все на ушах стоят — все нормально!
— Черепа приходили? — насторожилась Валерка.
— Какая разница — кто приходил? Не в этом дело!
— А ты-то что волнуешься? — пожала плечами Валерка. — Не тебе же я вены порезала!
— Идиотизм! Детство какое-то! — Андрей досадливо покривился. — Я просто привык общаться со взрослыми людьми. С нормальными людьми! Ну что еще выкинешь? Чего еще ждать? Заранее предупреди, будь добра!
— Испуга-ался, — сочувственно протянула Валерка. — Бедненький Андрейчик испугался. — Она погладила его по щеке.
Андрей со злостью отбросил ее руку.
— Бедный заинька испугался! Не бойся, маленький, все будет хорошо. Тебя-то уж это никак не коснется… Слушай! — оживилась вдруг Валерка. — Хочешь, я тебе одну вещь покажу? Ужасно интересно! — Она закатала рукав и стала разматывать бинт. — Нет, правда, ты такого не видел…
— Перестань… — Андрей схватил ее за руки, оглянулся на прохожих. — Ну не надо… Ну что ты, в самом деле… — тоскливо уговаривал он.
— А впрочем… — Валерка закатила глаза к небу, размышляя: — С твоими нервами — помрешь ведь на месте. У тебя ведь и с сердцем неважно, да? В твои-то годы! А желудок, почки — ничего? В порядке? Ладно, живи, — милостиво разрешила она, заматывая бинт. — Живи спокойно, дорогой товарищ! Скучно с тобой, господи! — вздохнула она. — Ладно, чао! — Она повернулась и пошла было, но тотчас вернулась, шаря по карманам, достала трояк и воткнула ему в нагрудный карман парадного пиджака. — Привет жене!
Она шагала по улице, весело посвистывая и независимо поглядывая по сторонам. Сорвала на ходу маленький клейкий, только что вылупившийся из почки листочек, положила на язык. Лист был смолисто-горький.
Ее обогнал белый «Жигуль» — «восьмерка», из окон смотрели четверо взрослых парней. Валерка прошла мимо. «Восьмерка» снова заехала вперед. Дождавшись, пока Валерка поравняется с машиной, загорелый, коротко стриженный парень открыл окно и крикнул улыбаясь:
— Девушка, покатаемся?
К концу дежурства Николаева вызвал майор — начальник отделения. В кабинете уже были Синицын и еще двое инспекторов. Около майорского стола сидел, закинув ногу на ногу, щеголеватый парень в вареном костюме со множеством карманов, клапанов, карабинов и ремешков. Сквозь аккуратно уложенные волосы предательски просвечивала лысина.
— Садись, — кивнул майор Николаеву. — Ну вот, товарищи, разрешите представить: у нас в гостях корреспондент «Комсомольской правды» товарищ Новицкий. — Он радушно указал на парня. Майор, улыбчивый толстяк с простоватым лицом, на тех, кто не сталкивался с ним по служебным делам, производил впечатление незатейливого, славного рубахи-парня. — По поводу инцидента на Гоголевском. Больше там наших не было?
Инспекторы переглянулись.
— Да нет… Вроде нет…
— У товарища Новицкого к нам несколько вопросов. Пожалуйста. — Майор развел руками. — Чем можем, как говорится, поможем.
— А можно наедине? — спросил тот.
— Ну зачем же, — укоризненно покачал головой майор, — Мы, так сказать, одна семья. У нас секретов друг от друга нет. Верно?
Инспекторы согласно закивали, настороженно поглядывая на журналиста. Тот открыл блокнот и повернулся к собравшимся.
— Я говорил с ребятами, был в отделении милиции, так что события знаю с точностью до минуты. — Он указал на блокнот. — Меня интересует другое… Как получилось, что вы, работники автоинспекции, прибыв на место, не стали даже вникать в суть конфликта, а бросились выламывать руки и растаскивать ребят по машинам? Это что — защита чести мундира?
— Простите, вы неправильно это представляете, — вмешался майор. — Все происходило на проезжей части, ребята ложились под колеса, создавали аварийную ситуацию, подвергали опасности свою жизнь…
— Да, да, — досадливо сказал корреспондент. — Но почему нельзя было на месте спокойно разобраться в сути конфликта? Почему надо кидаться, как… на диких зверей? Почему старший лейтенант Николаев ударил человека, который даже не сопротивлялся?
— А это… — начал майор.
— Не бил я его, — сказал Николаев. — Просто толкнул.
Майор бросил на него тяжелый взгляд.
— Ударил — толкнул… — горячился корреспондент. — Это не меняет дела. А потом, когда на ваших глазах фашиствующая группа стала избивать ребят, почему вы даже не пытались их удержать?
— А у нас не по десять рук, чтобы всех сразу держать, — ответил Синицын.
— Если к нам поступит заявление от пострадавшего, — спокойно сказал майор, — мы проведем служебное расследование. И виновный — если он действительно виноват — будет наказан по всей строгости. Но я уверен, что ребята сами спровоцировали конфликт. — Майор оглядел подчиненных. Те согласно закивали.
Николаев, облокотившись на колени, пристально смотрел в пол.
— А вот по моим данным… — Корреспондент указал на блокнот.
— А вы, значит, считаете, что ни с того ни с сего подъехала милиция, схватила первых попавшихся…
— Именно так! Ребята сидели, никого не трогали, пели — негромко, для себя. «Битлз» — почти классика…
— Насколько мне известно, — поднял брови майор, — милицию вызвали представители общественности.
— Пенсионеры, которые выгуливают там собак. Что, кстати, запрещено.
— Ну-у, извините, — широко развел руками майор, откидываясь в кресле. — Тогда давайте сначала решим, кто у нас общественность — эти волосатые или заслуженные люди, ветераны войны и труда?
Корреспондент всплеснул руками, собираясь возразить, но майор взглянул на часы.
— У вас конкретные вопросы к работникам автоинспекции есть? Извините; служба. Все свободны!
Он выкатился на коротких ножках из-за стола и, радушно улыбаясь, проводил корреспондента до двери.
— Всегда с удовольствием читаем вашу газету. Если могу быть чем-то полезен, в любое время, без стеснения…
Как только корреспондент вышел, майор перестал улыбаться, обернулся к Николаеву:
— Хрен ты у меня получишь, а не премию! Перестраивайся, Николаев! Перестраивайся! Теперь сначала думать надо, потом кулаками махать!
Корреспондент поджидал Николаева на выходе.
— А все-таки скажите, вот так, с глазу на глаз — за что вы его ударили?
— А что, целовать его? — ответил за Николаева Синицын. — Отрастил волосья…
— А будь ваша воля, вы бы всех остригли наголо и заставили ходить строем? — усмехнулся корреспондент.
Некоторое время Синицын в упор с ненавистью смотрел на улыбающегося корреспондента, потом повернулся и молча вышел из отделения.
— Не тронь никого… — буркнул он, садясь рядом с Николаевым в машину. — Да пропади пропадом! На глазах насиловать будут — не подойду!
Мимо проехал на своем «Жигуле» корреспондент. Синицын проводил его взглядом.
— А резина-то лысая, — удовлетворенно отметил он. — Ты номер не запомнил?
— Да иди ты… — сказал Николаев.
Вернувшись домой, он натянул старый тренировочный костюм и присел рядом с женой и дедом перед телевизором. Тут же зазвонил телефон в коридоре. Николаев нехотя поднялся.
— Слушаю.
— Машка, это ты? Это я — Валера. Слушай, бросай все — вали сюда! — донесся веселый Валеркин голос.
— Что?
— Не узнала, что ли? Это Валера! Быстро приезжай — не пожалеешь!
— Ты что, пьяная, что ли? — раздраженно спросил Николаев.
— Нет! Только не вешай трубку! Ну, ты тупая, Машка, вообще! — отчаянно-весело закричала Валерка. — Говорю — приезжай! Здесь крутая тусовка! Крутейшая! Такие кенты — упадешь! Давай сюда!