Я поднялся на высокое крыльцо особнячка, где под широким портиком, поддерживаемым белоснежными колоннами, было организована этакая летняя веранда. Некогда шикарная плетеная мебель из ротанга в ожидании теплых деньков была аккуратно составлена в углу веранды и накрыта непромокаемой тканью.
Едва я протянул руку, чтобы постучать, дверь распахнулась. На пороге возник пожилой, но все еще крепкий и могучий мужик кавказской национальности, заросший почти до самых глаз разбойничьей черной бородой, однако, в связи с возрастом, еще и основательно побитой сединой.
Голова кавказца была тщательно выбрита, аж до зеркального блеска. Облаченный в черную черкеску — традиционный наряд горцев, с хорошо узнаваемым элементом этого платья — специальные карманчики для пороха с газырями, «привратник» Мозголома выглядел очень и очень сурово и представительно.
— Э-э-э, нэ стой, генацвале! — грудным низким голосом прогудел кавказец. — Совсэм дом выстудишь! А с дровами и углем проблэмы сэйчас! Проходи — хозяын ждет!
Я шагнул в натопленное помещение, а пожилой горец стремительно закрыл за мной дверь. Ну, насчет нехватки дров он, конечно, приврал — жара в особняке стояла неимоверная. Так что я сразу упрел даже в своей не слишком-то и теплой шинельке — на дровах здесь не очень-то и экономили.
Показав, куда повесить шинель, кавказец заставил меня основательно вытереть заляпанные грязью сапоги и повел куда-то вглубь дома.
— Хозяын ждет тэбя в кабынэтэ, — произнес он, вышагивая передо мной. Под его могучей фигурой жалобно поскрипывали старые рассохшиеся половицы. — Старый он… очэн… Поэтому: громко нэ говорить, нэ нэрвировать, нэ злить, — наставлял меня, по всей видимости, личный ординарец старого Силовика-Мозголома.
Хотя, если судить по возрасту, то он — самый натуральный Сенька — Осененный божественной благодатью. Ибо никаких Силовиков до Восстания рабочей черни и подлого люда вообще не существовало. А всех Магов на Руси традиционно обзывали Осененными-Сеньками.
Особняк изнутри тоже оказался неплох — солидная резная мебель, ковры, картины. Однако, ремонта эти стены давно не видели: кое-где растрескалась и облупилась штукатурка, отклеились обои и облезла краска. Да и богатые ковры, если приглядеться, местами оказались основательно вышарканы.
Самое интересное, что хозяина этого немалого особнячка после Восстания никто так и не «раскулачил». Ведь большинство подобных особняков после семнадцатого года были экспроприированы у буржуйского элемента и заселены «черной костью» с основательным уплотнением.
— А попробовали бы они меня уплотнить! — раздался немощный каркающий голос, но уже не у меня в голове, а в реальности, когда дородный абрек распахнул дверь в кабинет. — Всем бы мозги вскипятил к е. ени матери!
[1] Василий Андреевич Жуковский (1783 −1852) — русский поэт, один из основоположников романтизма в русской поэзии, автор элегий, посланий, песен, романсов, баллад и эпических произведений. Также известен как переводчик поэзии и прозы, литературный критик и педагог. В 1817–1841 годах учитель русского языка великой княгини, а затем императрицы Александры Фёдоровны и наставник цесаревича Александра Николаевича. Тайный советник (1841). Автор слов государственного гимна Российской империи «Боже, Царя храни!».
Глава 10
Я медленно прошел в кабинет и уставился на ссохшегося старика, восседающего в глубоком кресле-качалке напротив растопленного камина. Несмотря на жару — в кабинете царила, ну, прям настоящая Африка, старикан зябко кутался в толстый клетчатый плед. А у меня по спине, едва я переступил порог кабинета, сразу же побежали горячие струйки пота.
— Ибрагимка! — недовольно каркнул старикан. — Дверь закрой — сквозит! И чаю мне горячего принеси! Хоть согреюсь немного…
— Понял, хозяын! — Мгновенно среагировал абрек, схватившись своей лапищей за распахнутую настежь дверь.
— И этому… — Старикан смерил меня взглядом блеклых глаз, радужка которых выцвела настолько, что уже была практически неотличима от белка. — Мамонту… тоже захвати. И к чаю там еще чего возьми, а то его голодные эманации мою застарелую язву опять разбередят…
— Сдэлаю в лючшэм видэ, кыняз! — Отступив спиной вперед в коридор, Ибрагим прикрыл за собой дверь.
Я же, пока Райнгольд отдавал приказания своему слуге, успел хорошенько рассмотреть старого Сеньку. Даже на первый взгляд Мозголом выглядел немощным стариком, а когда я пригляделся к нему повнимательнее, то понял, что, скорее всего, ошибся с возрастом — он был куда старше, чем я предполагал.
Сухая пергаментная кожа, разукрашенная старческими пигментными пятнами разнообразных форм и размеров, обтягивала абсолютно лысый череп Мага. Такая же шелушащаяся и обезвоженная кожа покрывала и его исхудавшие черты лица и заострившийся нос. При всем, при этом — дряблой кожи и морщин у него практически не осталось — всем своим видом он напоминал египетскую мумию с солидной тысячелетней выдержкой.
Еще бы знать, откуда я в курсе, как выглядят египетские мумии, ведь я их никогда «вживую» не видел.
— Что, краше в гроб кладут? А, Мамонт? — произнес старик, и сипло рассмеялся. Его надсадный смех в этот момент был похож на агонию умирающего. — Это ты верно заметил, что я сейчас на египетскую мумию смахиваю (он что, мои мысли читает?). Знавал я одного английского лорда… Э-э-э… — Старикан задумался, явно чего-то вспоминая. — Карнарвон его фамилия! — наконец довольно произнес он. — Так вот, он от этих самых мумий был совершенно без ума. Отчего и смерь свою, безвременную, принял. Древние Осененные куда как крепче нашего с Магией обращаться умели.
— Это не тот самый Джордж-Герберт Карнарвон, что в двадцать третьем вместе с египтологом Картером гробницу Тутанхамона откопали? — неожиданно для самого себя уточнил я. — А потом, якобы, чуть не вся экспедиция отдала Богу души от какого-то там проклятия?
— Похвальная осведомленность, юноша! — одобрительно каркнул Райнгольд. — Только не от «какого-то там проклятия», — передразнил он меня, — а от самого натурального Проклятия фараонов — оно настигает того, кто прикасался к могилам царских особ Древнего Египта и их мумиям. Очень специфическое Проклятие… Но оно куда проще и безобиднее, чем то, что ввергло Россию в последнюю Мировую войну.
— Это вы о вскрытии могилы Тамерлана в сорок первом? — И откуда из меня это лезет?
— Ну, что ж, юноша, — старик поерзал в своем кресле, — вижу, что вы весьма образованный человек, а не чернь от сохи. С вами весьма приятно общаться. Присаживайтесь. — Он указал мне на свободное кресло, стоявшее так же у камина, отделённое от кресла хозяина лишь низеньким столиком. — Что же вас привело ко мне, почти столетнему ветхому старику?
— Вам сто лет, Вячеслав Вячеславович? — удивился я, посчитав старикана на десяток-другой лет моложе.
— Мне девяносто три, — с гордостью и какой-то бравадой ответил Райнгольд. — Боюсь, что до сотни мне не дотянуть — моя Жизненная Сила на исходе. Я это чувствую…
Входная дверь распахнулась, и на пороге появился Ибрагим с подносом, на котором исходили паром две большие чашки чая, стоявшие на фарфоровых блюдцах. А в большой плетеной «вазочке», обнаружившейся на том же подносе, были с горкой навалены всевозможные вкусности: баранки, пряники и печенье.
Помимо этого, дородный кавказец поставил на маленький столик рядом мной еще и пару розеток с каким-то ягодным вареньем. Напротив хозяина Ибрагим расположил только чашку с горячим чаем.
— Вы кушайте-кушайте, молодой человек, — проскрипел Мозголом, — а то ваши голодные «инстинкты» мешают мне сосредоточиться… Зудят, как несносные комары у самого уха!
— Ну… раз вы настаиваете… — Пожал я плечами, протягивая руки к плетеной вазочке.
— Нет, я не настаиваю, я вам напрямую говорю — набейте уже поскорее ваш ненасытный желудок! Иначе, у меня опять язва разыграется! Я очень тонко чувствую и переживаю такие моменты, словно сам голоден… И это вызывает необоснованное выделение желудочного сока, а у меня, как я уже говорил — язва…
— А почему же вы её не залечите, Вячеслав Вячеславович? — поинтересовался я, загребая из вазы одну из баранок. — Трофим Павлович, который меня к вам и прислал, по-моему, очень квалифицированный Медик-Силовик.
— А как вы думаете, молодой человек, отчего, по-вашему, я столько протянул? — Взглянул на меня своими блеклыми глазами Райнгольд. — Только оттого, что меня постоянно пользует Целительским Талантом милейший Трофим Павлович. Язву-то он закрывает, но проходит немного времени, и она открывается вновь. Причем, с каждым разом промежуток лечения становится все короче и короче. Что поделать, — развел он руками, — возраст… А в связи с тем, что свободный поток Силы сегодня весьма нестабилен — накопить достаточное количество Энергии на излечение не всегда удается. Даже мне — Осененному с весьма неплохим Источником и внушительным Резервом, которому в свое время завидовали очень и очень многие влиятельные люди Империи…
— Понимаю. — Кивнул я, проглотив большой кусок печатного пряника с медовой начинкой и запив его чаем. — Эликсира бессмертия пока еще не изобрел никто из Силовиков… — Опачки! Опять из меня это вылезло! Ну, откуда, скажите, выскочила информация об этом мифическом эликсире?
— Ну, молодой человек, — усмехнулся старик, — я бы, на вашем месте, не был бы так категоричен. В юности мне довелось ознакомиться с одним трактатом, происхождение которого приписывали перу алхимика Николя Фламеля[1], где, в числе прочего, описывались последствия его применения…
— Серьезно? — Я даже чаем поперхнулся от неожиданности. — Ведь Фламель жил в четырнадцатом веке, а до Эпохи Второго Обретения Силы еще целых четыреста лет! — Знания сами собой прибывали у меня в голове. Ни о каком Фламеле, ни о его эликсире бессмертия я, еще мгновение назад и не знал вовсе. И от чего же он тогда умер, если обладал подобным сокровищем? — задал я Райнгольду вполне закономерный вопрос.
— А кто его знает, умер он или нет? — с загадочной улыбкой отозвался старик между мелкими глотками горячего чая. — В его смерти много загадочного… Его могила в первоначальном захоронении в церкви Сен-Ля-Бушери оказалась пуста: ни его самого, ни тела похороненной там ранее жены. Хоть и поговаривали, что их тела были перенесены в катакомбы в Париже… Но, это мы уже отошли от основной темы, юноша: что же вас ко мне привело? Хотя, не рассказывайте, я уже и так знаю.