Она вдруг заметила, что первый пилот перестал бузить. Он лежал, связанный, и даже с неким интересом наблюдал за их приготовлениями. Возможно, ждал, что у Данилова ничего не получится. И его поразит роковая игла. И он тогда тоже выступит на его стороне. И начнет ратовать за то, чтобы идти в Яранск пешком по безлюдной тундре. И развяжет Сабурова. «Нет, нет, об этом не надо думать, – прервала саму себя Варя. – Ведь мне же известно, что мысль материальна. Алешенька знает, что делает, и ему все удастся!»
– Надо хотя бы одну бутылку испытать, приноровиться, – она испытующе глянула на Данилова.
– Слишком мало снарядов, – возразил он. – Да и время поджимает.
Алексей вывалил из своего рюкзака оставшиеся вещи. Положил в освободившееся место все четыре бутылки. Повесил вещмешок на правое плечо, как сумку. Сунул в правый карман зажигалку. Сказал почти весело:
– Ну, я готов. Ефрем, проводи меня немного.
– С богом, Алешенька, – прошептала Варя и сделала то, чего еще ни разу в жизни не делала: неумело перекрестила любимого.
А тот прощаться не стал. Хлопнул Ефрема по плечу, и они вместе прошли метров двадцать по направлению к провалу, о чем-то негромко разговаривая. Странно это было Варваре: что за любовь такая, что за тайны?
Данилов тем временем незаметно для нее передал вертолетчику пистолет, отобранный у командира, и проговорил:
– Если у меня вдруг не получится и я вернусь к вам с иглой во лбу – сделай одолжение, не рассусоливай. Просто пристрели меня. А то я стану развязывать командира, и заставим мы вас тащиться по тундре в Яранск, на верную погибель. Обещай, что выстрелишь, не уйдешь отсюда и дождешься помощи. И сбережешь Варвару.
– Ты уверен, что нужно поступить именно так?
– Я повторяю: пожалуйста, без колебаний. Ни сейчас, ни, тем более, потом. И побереги Варю. Не дай ей наделать глупостей, если что. Обещаешь?
– Да, обещаю, – и техник сунул оружие во внутренний карман куртки.
– Ну, бывай! – Алексей легонько саданул кулаком Ефрема в плечо.
Дальше Данилов пошел один. Сделав шагов двадцать, остановился и стал настраиваться. Запрокинул голову и начал читать про себя свою собственную отгораживающую мантру. «Надо сделать все не просто хорошо, а идеально, – подумал он напоследок, – чтобы ни одного лучика, ни одной мыслишки до проклятого аппарата не донеслось».
«Я совсем один во всей Вселенной. Я нахожусь внутри стакана. Стакан непрозрачный, белый. Его стенки становятся все толще и толще. Никто не видит меня. Никто не слышит меня. До меня никому нет дела. Я защищен надежной броней. Она становится все толще, все мощнее. Ни одной мысли не проникает от меня вовне. Никто не видит меня. Никто не слышит меня. Никто не чувствует меня. Ни одна антенна не может засечь меня. Я нахожусь в абсолютном, очень толстом и плотном, непроницаемом коконе».
Он понял, что мантра ему удалась – хотя на восемьдесят процентов она была импровизацией, и проговаривал он ее первый раз в жизни. И ощутил, что и впрямь защищен подобием очень толстой и ни для чего не проницаемой брони. И тогда он для верности повторил заклинание во второй и в третий раз. А потом, чувствуя себя совершенно неуязвимым, зашагал к провалу. Бутылки весело звенели друг о дружку у него на боку.
Затылком своим он чувствовал взгляды всех троих оставленных у вертолета. Все они смотрели на него с надеждой – только надежда у каждого была своя. Варя, сложив руки на груди, неумело молилась за его здоровье и удачу его предприятия, хотя толком не знала ни одной молитвы.
Вот до провала осталось метров сорок. Мелькает предательская мысль: «Еще не поздно повернуть назад. Сесть спокойно у вертолета и ждать спасения. Рано или поздно за нами ведь прилетят, не так ли? А судьба человечества… Кто знает, может, после того как я вмешаюсь, ему станет только хуже…» Однако он подавил в себе эти настроения. Он знал, что надо идти, и постарался лишь укрепить защиту, которую, усилием воли, создал вокруг себя: «Я защищен толстой, непроницаемой броней. Я внутри непроницаемого кокона. Ни одна моя мысль не может вырваться из него».
Вот тридцать метров. Он все идет и даже пытается насвистывать. Только вот губы не слушаются, и во рту все пересохло. Странно, но он совершенно не чувствует холода, который донимал еще совсем недавно, пока они возились у вертолета.
А провал все ближе. Его оплавленные края будто притягивают Алексея. Отчасти у противоположной стенки даже видно дно – странно сухое, будто специально выстланное песком.
Двадцать метров. Скоро точка невозврата. Место, где все решится. Последняя станция пилота Сабурова. Место, где он получил в лоб микрочип-иглу.
Вот оно.
Данилов не видел дна провала. Не видел своего противника. Но тут узрел то, что заметил лишь мельком, когда к пропасти подходил Сабуров. Из глубины дыры над поверхностью земли поднялось небольшое устройство. Черного цвета, оно походило на небольшой беспилотный вертолет – дрон. Дрон приподнялся метра на полтора над провалом. Завис. Его датчики, камеры и антенны внимательно и строго смотрели на Алексея. «Вот он, момент истины, – похолодел он. – Сейчас все решится. Правильно ли мы определили, как отключается защита. И если да, то достаточной ли толщины я создал непроницаемую стенку». Он инстинктивно остановился и замер, хотя шевелись, не шевелись – не это было сейчас решающим.
Черный беспилотник поводил своими антеннами и камерами, а потом начал медленно снижаться и перестал быть виден над краем провала.
«Ура, – сказал сам себе Данилов. – Он меня не распознал». – Но ликования не было. К нему пришла только первая удача – а дальше предстояло главное из того, что он наметил и что должен был сделать: уничтожить аппарат, посланный чужими.
Вот он, провал. До него три-четыре метра. А внизу, в центре, – мишень: черный предмет веретенообразной формы, метров четырех в длину. Однако макушка у него срезана. Получилась плоская поверхность овальной формы. И на ней, словно на посадочной площадке, сидит тот самый беспилотник-дрон, который минуту назад, взлетев и появившись над кратером, столь внимательно рассматривал – анализировал молодого человека.
Данилов снял с плеча рюкзак. Нащупал в нем первую бутылку. Достал ее, не глядя. Она была скользкая от бензина и масла – Варя все-таки немного пролила. Он вынул зажигалку и поджег фитиль.
По-прежнему оставалось множество вопросов. Загорится ли смесь? Добросит ли он снаряд до чудовища? Попадет ли в цель? Разольется ли горючка? В конце концов, ни у одного из них не было опыта приготовления коктейлей Молотова и метания самодельных бомб. Он не террорист, не народоволец. Обычный мирный человек. Последний раз он швырял гранату в пятом классе средней школы – еще застал последние годы советской военизированной физкультуры.
Правда, он бросал самодельную бомбу в своем самом первом сне, в Южнороссийске. И боевые гранаты – во сне последнем, в такой же провал в тундре. Но считаются ли сны?
Запал загорелся очень хорошо, и огонь стал быстро продвигаться по направлению к горлышку. Когда до него оставалось совсем немного, Данилов интуитивно понял: пора – и швырнул бутылку. И не успела она даже взлететь, как он понял: кинул неудачно. Рука его в момент броска соскользнула с горлышка, и он не учел веса – снаряд оказался тяжелее, чем он думал. В результате самодельная бомба пролетела не больше половины дистанции до объекта. Она ударилась о землю и разбилась. Горючее растеклось. Он с напряжением ждал, загорится или нет? И жидкость загорелась. Смесь, растекшаяся по песчаному дну провала, весело заполыхала – однако огонь показался молодому человеку совсем слабым, несерьезным. Хватит ли его, чтобы вывести из строя аппарат?
Он видел, как своей антенной и тремя глазами-линзами дрон, сидящий на макушке объекта, проводил бутылку, а потом сконцентрировался на горящей смеси. Но аппарат ничего не предпринимал, только смотрел. Видимо, не имелось на данный счет никаких инструкций в его программе. Даже жалко его почему-то стало.
Алексей достал вторую бутылку и поджег фитиль. Запал снова бодро загорелся. Он подождал, пока догорит почти до горлышка – эх, длинноватым они его сделали, много времени теряется – и швырнул. Он учел ошибки прошлого раза и постарался хорошо прицелиться – но еще когда сосуд кувыркался в воздухе, понял: опять промазал. Да! Бутыль рухнула чуть дальше и правее аппарата. Он ошибся метров на пять-семь. Чуть-чуть, однако чуть-чуть, как известно, не считается.
Дрон, как показалось Данилову, засек и второй снаряд – но не повернулся к нему и не пошевелился. Вероятно, на противоположной стороне его корпуса тоже имелись «глаза» и антенны. Они тоже следили за полетом.
Вторая бутыль, как и первая, разбилась и загорелась – но это опять было совершенно бесполезное пламя. А первая бомба – уже отгорела и потухла.
На мгновение Алексей окинул взглядом поле боя. Пришелец сидел практически в самом центре провала, на глубине метров семи. До подхода к кратеру он думал, что грунтовые воды (или растопленная вечная мерзлота?) должны образовать в нем лужи и лужицы. Однако – довольно странно – все дно было, словно по заказу, совершенно ровным и песчаным, и на нем не виднелось ни единого следа воды. И даже никаких камней или вкраплений более твердой, чем песок, породы.
Лучи клонившегося к горизонту солнца освещали лишь малую часть провала, не больше четверти. Сам аппарат, расположенный в центре, находился в тени. И тут Данилов вдруг заметил, что песок на солнечной стороне чуть заметно шевелится. (В тени он этого разглядеть не мог.) Он присмотрелся внимательнее и обнаружил, что все дно усыпано мельчайшими белесыми червяками, чрезвычайно похожими на опарыши. Они хаотически перемещались и сокращались, и были их там сотни, тысячи, даже десятки тысяч!
Его бросило в дрожь. Что это? Зародыши «саранчи»? Или одному из этих «опарышей» со временем предстоит превратиться в королеву-матку, которая станет выстреливать в мир, одного за другим, жутких монстров?