– Да хватит, правоверные. Убьёте ещё от усердия.
Урядник снял фуражку с голубым околышем. Вытер с жирного лба пот, кивнул:
– И то правда, служивый. Забирай своего интилихента. А нам пора, намаз скоро.
Казаки, довольно переговариваясь, пошли к автобусу, топча попутно сапогами самодельные плакаты «Миру-мир» с наивными голубями.
Городовой покачал головой, сплюнул. Сказал десятнику:
– Им развлечение, а нам этих полудохлых таскать. Здоровые все бугаи, на фронте свою удаль показывали бы.
Десятник почесал в затылке:
– Ага, на фронте. Казаков и тут неплохо кормят. Да и нас с тобой тоже.
Ногой перевернул скрюченное тело, посмотрел в разбитое лицо.
– Дышит ещё, вроде.
Поднёс сканнер, пнул лежащего:
– Ну ты, пацифист херов, сетчатку покажи.
Парнишка застонал, открыл полные ужаса глаза. Прибор запиликал, выдал:
– Денис Волконский, студент третьего курса Академии Процветания, активист движения «Нет войне». Второе задержание! Внимание, второе задержание!
Городовой присвистнул:
– Всё, доигрался, придурок. В Трудармию, будешь радиоактивные трупы собирать, печень через месяц выблюешь.
– Не, – возразил десятник, – туда девок. У этого руки-ноги есть, в пехоту пойдёт.
– Как так? У него же это, принципы. «Не убий» и всё такое прочее.
– Да кто его спрашивать будет, перхоть подзалупную! – хохотнул десятник. – Давай, за руки – за ноги, и потащили.
Загремели ключи, скрипнула зарешёченная дверь. Сергей Котков поднялся, сел на нарах.
Популла Отдельного беспилотного ударного полка батюшка Ибрагим перекрестил нарушителя, присел рядом, вкрадчиво заговорил:
– Покаялся бы ты, сын мой. Во имя Отца и Пророков его. Все под Богом ходим, у всех нервы. Ну, бывают и в нашем деле ошибки. Да и неизвестно, чьи эти чертенята были. Может, они того, на пендосов работали, а? Шпионили там или мины ставили. Или, того хуже, из отрицалова? Никому сие не известно, окромя Всевышнего.
Котков сжал кулаки:
– Как вы можете, батюшка? Дети погибли. Я виновен, и нет мне прощения.
– Это не тебе решать, Сергей. Только на небесах наши грехи взвешиваются, и исключительно Господу прощать провинности наши. А ты казённое оборудование разбил, за него валютой плачено. Челюсть офицеру сломал, а несть бо власти, аще не от Бога! Теперь что? Отстранят от полётов, знамо дело, понизят до рядового. Походишь дневальным полгодика, а там – обратно в операторы. А, Котков?
Сергей передёрнул плечами:
– Нет. Я больше за пульт не сяду.
– Ну, как знаешь.
Отец Ибрагим, нахмурившись, пошёл к двери. Котков окликнул:
– А со мной что теперь? Трибунал? Расстрел?
– Не время нам своих расстреливать, война мировая злобствует. В пехоту пойдёшь, кровью отказничество искупать.
Хлопнула дверь, закрываясь.
Сергей очнулся, вскочил, забарабанил по железу:
– Не хочу! Что в авиации, что в пехоте. Убивать больше – не хочу!
Неофитов загоняли в бункер пинками. Сергей протянул конвоиру перетянутые наручниками из тонкого белого пластика кисти:
– Сними! Видишь, посинели уже. И в уборную выведи, а то обмочусь, вонять буду.
– Да хоть обосрись, – хмыкнул вертухай. – Пока процедуру не пройдёшь – не положено. А то я вас, штрафных, знаю. Как руки свободные – так вы кидаться начинаете.
Здоровяк в белом халате ловко прижал никелированное устройство к горлу. Пшикнул воздух, Котков дёрнулся от боли.
– Но, башкой не мотай, как мерин от слепней. Тебе вставлен чип контроля, усёк? Управление – с офицерских браслетов. Минимальный уровень воздействия – болевой шок. Второй уровень – остановка дыхательного центра и смерть. Если командир включил режим «отара», то удаление от него на километр автоматически вызывает включение второго уровня. И не вздумай выковыривать: повредишь оболочку – смерть. Если раньше сам себе артерию не перережешь. Втыкаешь, салага?
– Понял, – прохрипел Котков, потирая связанными руками саднящую шею.
– Да ни хрена ты не понял. Смотри, врубаю половину от минимального уровня.
Бугай нажал на кнопку браслета. Будто кувалдой по голове. Сергей катался по полу, чувствуя, что каждый нерв, даже самый крошечный, попал под бензопилу, плазменную горелку и концентрированную кислоту одновременно.
– Вот, теперь понял, – довольно кивнул живодёр. – Добро пожаловать в пехоту, мясо. Следующий!
В зал набили плотно. Новички после процедуры тёрли освобождёнными руками лица, у многих текли слёзы.
– Головные уборы снять!
На возвышении появился бородатый дядька в чёрной сутане с наперсным крестом защитного цвета. Голову украшала белая чалма совершившего хадж.
– Здравствуйте, дети мои! Ну? Не слышу ответа.
– Здравия желаем, – нестройно загудели новообращённые.
Дядька недовольно покачал головой:
– Как стадо оскоплённых баранов, прости господи. Ладно, сержанты вас погоняют, чтобы от зубов отлетало. Я – поп-мулла Семнадцатой, ордена Александра Невского, пехотной бригады имени хана Батыя, отец Сулейман. Буду вас духовно окормлять, благословлять на подвиги ратные. Ну, и соборовать раненых да отпевать, коли придётся. Гордитесь, вы попали в славную боевую часть. Восьмой состав уже, коли считать с начала войны.
– А где предыдущие семь, батюшка? – раздался наивный голос.
Сержант двинул спрашивающего в ухо, зашипел:
– Ну ты, идиот. На небесах, с гуриями развлекаются, где же ещё?
Популла согласился:
– Да, сын мой, наши герои-молодцы наслаждаются в раю. Чего и вам желаю, пехотинцы. Мы покрыли себя неувядаемой славой в боях за Смоленск, участвовали в отражении Таймырского десанта. Много там ребят полегло, а ещё больше – помёрзло. Брали Варшаву. Там и под «жёлтую отраву» угораздили, не повезло мальчикам, эх!
Сергей помрачнел. «Жёлтой отравой» называли аэрозольный токсин, поражающий центральную нервную систему. Пострадавший становился абсолютным инвалидом, не способным даже самостоятельно надеть штаны. Забывались все приобретённые навыки и умения, взрослый человек превращался в грудного младенца – и, таким образом, становился тяжкой обузой для страны. Ко всему добавлялись приступы чудовищных болей, снимаемых только лошадиной дозой сильного наркотика. Смерть точно лучше.
Полный грустных дум, вполглаза смотрел кинохронику: на стереоэкране бойцы в тяжёлой химзащите бежали в атаку; позировали на фоне подбитых вражеских аватаров; зачищали города, расстреливая у стены гражданских.
Популла заканчивал речь словами:
– Некоторые ошибочно считают, что пехота – это безнадёжно устаревший род войск. Ненужный, когда есть космическая авиация, беспилотные дроны и роботы-аватары. Это не так, дети мои! Пока пехотинец не ступил на землю врага, очищая и освящая её своей пролитой кровью, таковая земля считается чужой! Смерть пендосам и ваххабитам! Гибель сгнившей западной цивилизации и свихнувшимся исказителям истинного ислама! Да живёт вовеки Святая Правоверная Русь! К молитве!
Нестройные ряды сломались, грохнули коленями на затоптанный пол. Батюшка затянул:
– Велик Бог! Во имя Отца, и пророков его Иисуса и Магомета…
После службы вперёд вышел полковник, тихо гудя сервоприводами протезов. Неестественно розовая, как у новорождённого, реплицированная кожа лица блестела от пота. Оглядел собрание, заорал:
– Встать! Смирно! Добро пожаловать в пехоту, животные. Выходи строиться.
Капрал доброжелательно улыбался строю из дюжины новичков.
– Я – Рамиль Батыров, вторая рота. Буду вас готовить по ускоренной программе. Переформирование бригады заканчивается, скоро в бой, времени в обрез. Поэтому к учёбе приступим немедленно. Вот ты, боец, – капрал ткнул в грудь Коткова, – назови характеристики автомата «АК – двенадцать» и при этом подпрыгивай на одной ножке.
Сергей выполнил команду без удивления – в учебке операторов дронов ещё не такое вытворяли.
Батыров подошёл к штрафнику – пацифисту из Питера, приказал:
– Перечисли имена двенадцати апостолов. И штаны снимай.
Волконский выпучил глаза:
– А штаны зачем?
Рамиль, не переставая улыбаться, без замаха врезал в солнечное сплетение, добавил локтем по шее. Объяснял корчившемуся на земле Денису:
– Во-первых, зародыш, когда со мной говоришь, добавляй «товарищ капрал». Во-вторых, команды надо выполнять, не рассуждая. Думать за вас будут офицеры, на то у них кресты на погонах. Любой, кто начинает размышлять в бою вместо того, чтобы действовать, смертельно подводит своих братьев. Всем ясно, ублюдки?
– Так точно, товарищ капрал! – браво ответил строй.
Батыров счастливо скалился.
Через неделю от дюжины осталось восемь. Один сломал ногу на полосе препятствий, второй снял без команды противогаз в палатке проверки химзащиты и умер от отёка лёгких. Прежневер из Гатчины отказался совершать намаз, его забили берцами сержанты. Четвёртый не стал падать в грязь по команде ротного «воздух». Капитан, больше не говоря ни слова, нажал кнопку на браслете. Парень умирал мучительно, выпучив глаза и разевая рот, подобно выброшенной на берег рыбе.
Больше всех доставалось Денису – студент первым сдыхал на марш-броске, мазал на стрельбище, постоянно опаздывал в строй. Из-за него наказывали всё отделение, и к полученным от сержантов дневных кровоподтёков добавлялись синяки от товарищей после отбоя.
Сергей, наоборот, старался отличиться. И когда ротный похвалил его перед строем за сбитый первой ракетой макет аватара, наконец решился.
Вечером постучался разбитыми на занятии по рукопашке пальцами в дверь канцелярии:
– Разрешите, товарищ капитан?
– Валяй.
Расхристанный ротный сидел за столом перед бутылкой с мутной жидкостью и тарелкой с порезанными луковицами. Котков, стараясь не глядеть на искорёженную грудную клетку офицера с внешними карбоновыми рёбрами, пробормотал: