– Разрешите обратиться.
Капитан Бондарь неправильно понял бегающий взгляд штрафника, ухмыльнулся:
– Что, Кот, смотреть противно? Не ссы, у меня от батальонного батюшки разрешение на алкоголь. Яко есть лекарство! Да и аллах не одобряет вино виноградное, а это – бимбер из томатной пасты. Дерьмо страшное, не пью, а страдаю. Ну, чего тебе?
Сергей сбивчиво объяснил про жену.
– Два месяца уже в неизвестности. Я понимаю, что рядовым запрещен допуск к личной почте. Но бывают же исключения?
Бондарь нахмурился.
– Выборг накрыли, Кот. Разбомбили крылатками и какой-то дряни навалили биологической. Там карантин, блокпосты на дорогах. Гражданские выжившие наверняка есть, но их отстреливают при попытках выхода. Война, боец, штука жестокая.
Сергей почувствовал, как начинает жечь в груди. С трудом проглотил комок, прохрипел:
– Мне только ящик личный глянуть. Вдруг жена и дочка спаслись, в фильтрационном лагере каком-нибудь? Я рапорт написал, прошу вашей резолюции, потом сам в штаб пойду.
Котков протянул лист тонкого пластика. Ротный взял, смял, не глядя, бросил в мусорку.
– Дурак ты, Кот! Кто же штрафному чего-нибудь даст? Разве что трендюлей.
Пододвинул к себе планшет, что-то набрал.
– Адрес свой диктуй, боец. Не так быстро. На, смотри.
Сергей, не веря своему счастью, дрожащими пальцами набрал пароль. Пусто.
– Спасибо, товарищ капитан. Разрешите идти?
– Топай.
Котков дошёл до двери, взялся за ручку. Повернулся:
– А можно будет попробовать ещё раз? Через недельку?
Бондарь хмыкнул. Жахнул полстакана, захрустел луком.
– Надежда – она такая, да. Умирает последней. Только херовая поговорка. Мою жену Надеждой звали, от Эбола умерла пять лет назад, задолго до нынешней заварухи. Я тогда на казахской границе осколок в брюхо получил, в госпитале валялся. Глаза после наркоза открыл, а тут – нежданчик. Официальное письмо с соболезнованиями. На хрена мне соболезнования? Мне жена нужна. Всё, Кот, иди отсюда, душу разбередил. Через три дня уходим на боевые, понял? Так что не получится ещё раз.
Пустоболы-блогеры поломали клавиатуры, споря о том, когда именно череда бесконечных конфликтов и гибридных войн вылилась в настоящую Третью мировую. Версий были десятки, однако точка отсчёта размазалась в кровавое пятно по времени и пространству. Провозглашение Марсельского халифата, взятие недисциплинированными толпами ИГИЛ Мекки, пойманный во время жестокого подавления китайцами уйгурского восстания принц-саудит на равных соперничали с взрывом Израильского ядерного центра и тараном русской подлодкой американского фрегата на рейде Сан-Франциско. Кто-то называл последней каплей вырезанное германское посольство в Минске, кто-то – бунт политзаключенных в Уральском спецрайоне, кто-то – публичное обрезание, сделанное Папе Римскому.
Линии многочисленных фронтов быстро распались на отдельные язвы районов боевых действий. Эпидемии, голод и бунты сваливали правительства, все уже запутались в каше самопровозглашённых государств-однодневок. Штаты одним махом снесли русско-китайскую спутниковую группировку, оставив восточных без разведки и связи. Ответный ядерный удар растерял девять десятых зарядов на внешнем контуре космической обороны, но и долетевших ракет хватило, чтобы превратить побережье от Бостона до Вашингтона в сплавленную стекловидную массу. Мексиканцы вернули Техас и потеряли Юкатан. Естественным образом исчезло гуманитарное большинство в Конгрессе, запрещать применение атомного оружия стало некому – Пекин и Москва остались лишь в воспоминаниях.
Все воевали со всеми.
И уже не понимали, ради чего.
«Коробочки» оставили километров за десять, как и приданный танковый взвод. Ближе к линии фронта технику подводить смысла нет – пожгут враз, не дронами, так противотанковыми ракетами. Улыбчивый Рамиль вылезал из «брони» последним: проверил, чтобы ничего не забыли. Нагрузились, как верблюды – боеприпасы, сухпай, тяжёлые ракетомёты, аппаратура разведки. Кряхтя, пошли по разбитой в хлам дороге. Потом – по страшному, выгоревшему лесу. Чёрные обугленные стволы, ни листочка, ни травинки. Один мокрый от дождя пепел, налипавший на берцы пудовыми ошмётками.
Кладбище деревьев кончилось, впереди было только развороченное воронками, мёртвое поле. Останки «брони» ржавели под свинцовым небом. Далеко на севере скрывались в болезненном тумане развалины забывшего своё имя города. Ротный остановил разрозненную, пыхтящую от тяжкой ноши, колонну. Достал комм, забормотал в динамик:
– Шамиля вызывает Бондарь. Ответь, Шамиль.
Рация захрипела, выплюнула гортанный ответ:
– Э, уася, на связи Шамиль. Чего надо?
– Это смена. Подходим. Как там у вас, тихо?
– Дорогой, гдэ тут тихо? Война, – комм заперхал сдавленным смехом.
Ротный тихо выматерился в сторону. Вайнахи – ребята своеобразные. За неуважительное упоминание виртуальной матушки башку отрежут вполне реально.
– Говорю, мы подошли. Обеспечьте прикрытие. Не хватало ещё, чтобы нас тут перебили всех, пока до вас добираемся.
– На всё воля аллаха, – философски заметил Шамиль и отключился.
Ротный теперь вслух нёс по матери долбанное, перепаханное железом и свинцом, открытое поле, надменных «чичей» и командование бригады в целом. А Третью мировую войну – в частности.
Бойцы забыли на время о тяжеленных ящиках на горбу и восхищённо внимали командиру-виртуозу. Ротный сплюнул, прикрикнул:
– Ну, мясо, чего рты раззявили? На карачки – и поползли.
Сержант ахнул:
– Как это – поползли?! Тут километра два, не меньше!
Капитан раздражённо схватил говоруна за ворот, прошипел:
– Бунтовать? Или хочешь в собственном дерьме захлебнуться? Нажать на кнопочку?
Сержант захрипел, выпучив глаза:
– Никак нет! Команду понял! По-пластунски, направление – северо-запад.
Грязные до ушей, уставшие смертельно, через три часа падали в траншею. Кашляли до рвоты, отхаркивались набившейся в ноздри и горло вонючей жижей.
Подошёл высокий бородач в прошитом серебристыми нитями камуфляже:
– Э, уася, а чего ползли? Тут уже три дня не стреляют, ха-ха-ха!
Ротный распрямился, ненавидяще поглядел в глаза. Чеченец спокойно выдержал взгляд:
– Э, брат, так не смотри, да? Тебе вместо огнемёта работать можно. Пошли, позицию примешь.
Рамиль подмигнул новичкам:
– Видали? У него камуфляж «снеговик». Тепловизором с трудом берётся, подавляет инфракрасное излучение. И автомат «бугор», реактивные пули. Не чета нашему старью, эх!
Сергей Котков угрюмо промолчал. Снял берцы, начал выливать из них грязную воду. Кто-то из новобранцев поинтересовался:
– Товарищ капрал, а почему у них такое снаряжение?
– Так легион «Кавказ», элита, – вздохнул Рамиль. – Нам до них, как до Брюсселя раком. Мы же – залётчики, пехота. Одно слово – мясо.
– Да сейчас тихо, слава Аллаху. Вот неделю назад они аватары запустили, тяжко было. Пока мы всех подорвали – у меня три десятка «двухсотых».
Бородатый достал бутылку, разлил по алюминиевым кружкам. Вытащил ампулу, отломил стеклянный носик:
– Капнуть тебе, капитан?
– Это чего? – недоверчиво спросил Бондарь.
Чеченец гортанно рассмеялся:
– Эй, уася, не бойся, не отравлю. Новейшее противошоковое, отличный марафет. От кубика улетаешь быстрее гиперзвуковой крылатки. Но нам с тобой улетать нельзя, по чуть-чуть.
– Не, я уж по старинке, – поёжился ротный и взял кружку. Глотнул, покрутил головой от удовольствия. – Давно спирт не пил, всё больше дерьмо всякое. Богато живёте.
Шамиль прищурил замаслившиеся глаза, согласился:
– А то! Мы же легион. Так, смотри, – сказал, протягивая обшарпанный планшет, – вот так включаешь мониторинг разведывательных датчиков. Это инфракрасный канал, это радиолокационный. Оставляем вам ещё два тяжёлых миномёта и «мальвину». Мы уходим налегке.
Бондарь поразился:
– А за что такая щедрость? У меня такой аппаратуры разведки в жизни не было, а за «мальвину» особое спасибо. Я её только на картинке видел.
Чеченец внимательно поглядел на капитана. Проговорил медленно, воюя с заплетающимся языком:
– Вижу, ты вояка старый. К «сфинктерам» стучать не побежишь.
– Обижаешь, – хмыкнул Бондарь. – Мне Служба фронтовой контрразведки тоже крови попила. Два раза пытались под трибунал подвести.
– Короче так, русский. Мы сваливаем домой. Ваххабиты Грозный взяли, отбивать будем.
– Как это – домой? – вытаращил глаза ротный. – Кто же вас отпустит?
– Неправильно ставишь вопрос, уася, – хохотнул бородатый. – «Кто же нас остановит» – так правильно будет сказать. Весь легион снимается с фронта и уходит. Пока не знаю, как будем горючку по дороге доставать. Говорят, за Тверью вообще бардак, пустыня. Сейчас такие времена, брат, – каждый сам за себя. Вон, татары отделились, границу перекопали. Слышал, уже успели с башкирами и мордвой сцепиться.
Бондарь промолчал. Погладил подаренный планшет, начал водить заскорузлым пальцем. Ахнул:
– Фигня какая-то, тепловизионное сканирование показывает отсутствие людей на позициях противника.
– Ага, мы уже на это покупались. Я увидел, поднял своих, пошли пустые траншеи занимать. Хотел уже дырку под орденок сверлить, – оскалился Шамиль, – а чуть в башку дырку не получил. Мы подошли – они как начали шпарить огнемётами. До сих пор запах горелого мяса помню. Наверное, какие-то хитрые помехи ставят, что их не разглядеть аппаратурой.
Шамиль разлил. Выпили, не чокаясь.
– Ладно, удачи тебе, пехота. И выжить. А мы всё, валим. Не наша эта война.
Капитан посмотрел в спину уходящего бородача в роскошном «снеговике». Пробормотал:
– Можно подумать, что эта война – моя.
– И сразу за артналётом выдвигайтесь. Танки-то приданные в порядке?
– Чего им будет, они железные, – буркнул ротный. – Звена «журавлей» мало. Надо хотя бы десяток дронов для обработки переднего края. Положу пацанов зазря. Не нравится мне тут, странно как-то, неуютно.