истощимый талант сперва, во время гражданских войн, на службу своей партии, а затем на службу республике и народу. Он умер еще молодым, оставляя помимо двух усыновленных Августом сыновей двух малолетних дочерей и беременную Юлию. Он, таким образом, вполне подчинился закону de maritandis ordinibus, изданному его тестем. Августу он оставил часть своих огромных поместий, а народу — свои римские сады и термы с большими имениями на их поддержание.[213] Он оставил, наконец, еще более прекрасное наследие в своих «Комментариях», монументальном сборнике географических и статистических сведений обо всех провинциях, при помощи которого он начал составлять большую карту империи для общего пользования. Судьба навсегда привязала его имя к фасаду Пантеона в центре мира, поместив его над поколениями, которые должны были проходить у подножия этого нетленного монумента, но она не пожелала сравнять его с Цезарем, не дав ему времени завоевать Германию.
Первые религиозные реформы Августа12 г. до P.X
Август благочестиво перенес в Рим прах своего друга, соорудил ему пышную гробницу, произнес в честь его большую речь и роздал на память о нем деньги народу.[214] Таким образом, он снова был взять на одного себя президентство в республике, которое реформы он в течение последнего пятилетия разделял в Агриппой как в собственных интересах, так и в интересах республики. В Риме не было еще гражданина, который мог бы заместить Агриппу, и Август впервые теперь стал верховным главой государства, армии и религии.
Впервые со времени достижения им власти верховное управление было сосредоточено в его лице, хотя против его желания, вследствие несчастья, которое никто не оплакивал более его самого. Август имел редкое счастье, встретив Агриппу в начале своей долгой карьеры, и для него было громадным несчастьем потерять его так внезапно на половине пути. Эта смерть совершенно опрокидывала план войны в Германии, и восстановление единства верховной власти парализовало государство. Флот был оснащен, канал вырыт и все готово; но Август в пятьдесят два года не осмеливался сделаться главнокомандующим и руководить такой большой войной, когда и в молодости он не умел руководить маленькими войнами. Он не мог отправиться завоевывать Германию, когда ханжи, с такой помпой и блеском сделавшие его верховным понтификом, нетерпеливо ждали, чтобы он тотчас же принялся за религиозную реформу. Принужденный управлять одновременно небом и землею, делами богов и делами людей, Август принял поистине наилучшее решение. Он послал в Паннонию Тиберия, а сам покинул Рим и отправился в долину По, в Аквилею, чтобы лично наблюдать за подавлением восстания.[215] В течение некоторого времени он, казалось, не хотел решать что-либо по поводу Германии, думая, может быть, отсрочить предприятие.[216] Во время путешествия он начал также вводить некоторые религиозные реформы. Сперва он удалил из обращения ложные сивиллины оракулы и пророческие книги, пущенные в обращение во время революции ловкими шарлатанами и вносившие смущение в настроение народа, а следовательно, в конечном результате, и в политику. Он приказал к определенному сроку всем владельцам сборников оракулов и пророчеств принести их к претору. Все пророчества были сожжены, две тысячи сивиллиных оракулов были отобраны, признаны подлинными и в двух золотых ковчегах положены в храм Аполлона на Палатине, а прочие оракулы были сожжены.[217] Август занялся также реорганизацией самого аристократического и самого популярного из культов Рима, именно культа Весты и культа Lares compitales, божков — покровителей каждого квартала, к которым простой народ часто присоединял статуэтку самого Августа. С целью облегчить набор весталок он увеличил привилегии и почести, которыми они пользовались,[218] а в культ Lares compitales ввел две торжественные церемонии: одну справлявшуюся летом, другую — зимой.[219]Планы германской кампании
Но если у Августа было минутное колебание по поводу германского предприятия, то галльские дела скоро показали ему, что для благосостояния республики недостаточно читать и заставлять читать молитвы в Риме, а нужно сражаться в Германии. Ценз в Галлии был окончен, и недовольство сделалось таким острым, что революция казалась неизбежной, а вместе с ней, без сомнения, должны были нагрянуть на богатую провинцию и германские орды.[220] Август должен был решиться начать так давно приготовленное нападение. Но времена значительно изменились. Нужно было вторгнуться в Германию, не бросаясь со смелостью Цезаря с закрытыми глазами в будущее, а методически, медленными и осмотрительными шагами продвигаясь вперед только на верное расстояние, хорошо защищенное с тыла, и после тщательной разведки обширной неизвестной территории, в которую нужно было вторгнуться. Прежде всего легионам была открыта безопасная дорога на восток вдоль течения Липпе при помощи обширного укрепленного лагеря, построенного на берегах этой реки в сердце страны, между Рейном и Везером. Этот лагерь был соединен с Рейном широкой военной дорогой и цепью мелких фортов.
Из этой укрепленной базы легионы должны были распространять вокруг почтение к Риму и страх перед ним путем набегов и экспедиций во всю область между Рейном и Везером. Но прежде постройки военной дороги было трудно и опасно вести большую армию по дороге вдоль Липпе. Поэтому возымели мысль послать часть войска морем к устью Эмса, подняться по этой реке до ее верхнего течения, параллельного течению Липпе и в некоторых местах отделенного от него расстоянием всего в тридцать километров; другую часть войска хотели провести долиной Липпе так, чтобы обе армии могли соединиться на верхнем течении Липпе. Август решил в этот год приказать выполнить первую половину этого плана, т. е. провести морем часть армии на Эмс. Выполнить это он поручил Друзу, бывшему еще только двадцатишестилетним пропретором. Это, конечно, был смелый выбор, но Августу для этой войны нужен был человек, в одно и то же время умный, энергичный и преданный, на которого он мог бы всецело положиться, а к Друзу он имел полное доверие.[221] Предприятием, таким образом, должна была руководить седая голова, а выполнять еще очень молодая рука.
Друз в Северном море12 г. до P.X
Август начал кампанию так же ловко, как Цезарь, когда тот предпринял экспедицию в Британию; он позаботился не оставить Галлию без легионов и во власти беспокойной и недовольной знати.[222] Друз созвал галльских вождей на собрание, чтобы переговорить с ними о введении в Галлии новой религиозной церемонии в честь Августа и Рима. Когда большинство их собралось, он, не имея более оснований страшиться в их отсутствие общего восстания галлов, дал армии и флоту сигнал к выступлению и увел этих галльских вождей с собой. Он спустился вниз по течению Рейна, прошел каналом и вступил в Зюйдерзее.[223] Он прошел через современную Голландию, территорию фризов, которые, вследствие переговоров, завязанных, вероятно, еще до прибытия войск, приняли римский протекторат на довольно мягких условиях. Они уплатили небольшую подать, не деньгами, ибо были очень бедны, а шкурами и военными контингентами.[224] Потом Друз со своим флотом вышел в Северное море и поплыл вдоль берега; он покорил остров, которому Дион дает имя Бурханис (Burchana, совр. Боркум),[225] вошел в Эмс и в местность, которую мы не можем точно определить, высадил часть своих сил;[226] потом он снова спустился по реке с остальной армией, вновь вышел в открытое море, направился к устью Везера и также попытался подняться по этой реке, вероятно, только в целях разведки.[227] Но на этот раз он потерпел неудачу — или потому, что суда, слишком легкие для бурного моря, оказались слишком тяжелыми, чтобы подняться вверх по быстрому речному течению, или по какой-либо другой, нам неизвестной причине.[228] Достоверно то, что Друз, слишком плохо знавший это море, едва не потерпел крушение и спасся только при помощи фризов.[229] В конце осени он снова был в Галлии с частью своей армии и флота. Он позволил галлам вернуться домой, после того как они по его совету решили воздвигнуть в Лионе большой алтарь в честь Рима и Августа и основать при нем национальное жречество. Потом он отправился в Рим отдать Августу отчет о своих предприятиях и получить новые приказания на следующий год.[230]
Ирод в Риме
Тиберий тем временем вел в Паннонии войну по образцу старой аристократии, уничтожая, захватывая в плен и продавая мятежников в рабство.[231] Этот молодой человек, имея достоинства старой знати, имел также и ее жестокость. Лучшая часть населения Паннонии, вероятно, была продана крупным и средним землевладельцам Италии и переселена в долину По. Сенат декретировал Тиберию триумф.[232] В Рим Август вернулся в сопровождении Ирода. Последний, поехав в Грецию на олимпийские игры, присоединился к Августу в Аквилее, чтобы выразить свое почтение Юлии и рассказать об ужасном раздоре, разразившемся под горячим небом Иерусалима в царском дворце между детьми несчастной Марианны. Между Александром и Аристовулом, двумя сыновьями этой несчастной женщины, и Антипатром, сыном Ирода от Дориды, и Саломеей, преследовавшей непримиримой ненавистью свою невестку даже после ее смерти, уже давно шла ужасная борьба сплетен и интриг, вызвавшая подозрение в тревожном уме Ирода. Царь Иудеи страшился теперь, что Александр и Аристовул пожелают отомстить за свою мать, убив его. Если бы он был свободен в своих поступках, он не поколебался бы избавиться от этого подозрения убийством своих сыновей; но он чувствовал свою непопулярность в Иудее, где он сохранял свой трон только благодаря покровительству Августа. Если бы его трагический дом был снова окровавлен ужасным семейным убийством, то Август мог бы покинуть его. Поэтому он не посмел убить детей вслед за их матерью; но каким мучением должна была быть для этого недоверчивого человека, ненавидимого столькими людьми, жизнь со своими двумя сыновьями, которых он подозревал в таких замыслах!