[387] Таким образом, оба брата прибыли в Рим с двумя завещаниями и просили Августа быть их судьей. Как всегда, Август не хотел взять ответственность за решение на одного себя; он созвал совещание сенаторов, на котором приказал присутствовать Гаю. Совещание решило утвердить второе завещание, оставлявшее столько денег Августу и Ливии.[388] Но едва Рим произнес решение, как из Палестины пришли гораздо более важные известия. После отъезда Архелая в Сирии возгорелось несогласие между Сабином, новым прокуратором, посланным Августом на место Ирода, и Квинтилием Варом, правителем Сирии. Сабин хотел во время отсутствия Архелая занять Палестину римским гарнизоном, чтобы охранять в столь смутное время царские сокровища, в том числе и те десять миллионов, которые Ирод оставил Августу. Вар, лучше знавший страну и народ, боялся, как бы это вмешательство не довело до отчаяния национальную партию и не вызвало крупных беспорядков; он советовал Сабину выжидать, но держаться настороже.[389] Сабин одержал верх; страсть к деньгам была, как всегда, сильнее политической мудрости; но страна, так сильно упрекавшая Ирода за его расходы на иностранцев значительной части налогов, на этот раз, как и боялся Квинтилий Вар, уже потеряла терпение. Иерусалим восстал, а за ним последовала и вся страна; часть армии возмутилась; со всех сторон появились банды разбойников.[390] Квинтилий Вар должен был прийти на помощь со всеми сирийскими легионами и вспомогательными войсками, искать помощи повсюду, воспользоваться даже отрядом в 1500 солдат, предложенным ему городом Беритом, и всадниками и пехотинцами, в большом числе присланными царем Каменистой Аравии Аретой.[391]
Положение на Востоке
Ирод пытался навязать иудеям верховенство двух сил, против которых он считал безумием бороться: эллинизма и Рима. Это была мудрая и необходимая политика, но она вызвала негодование населения в его царстве благодаря средствам, употребленным для ее осуществления. Это было важным предостережением для Рима. Квинтилий был так испуган восстанием, что, восстановив кое-как порядок, позволил евреям послать в Рим депутацию с просьбой об уничтожении монархии.[392] Август, сенат и Рим услышали ту же жалобу с Востока, на этот раз униженную и слезливую, которая с силой и с гневом уже раздавалась на Западе: жалобу деревень, схваченных и выжитых огромным чудовищем, глазом которого была монархия Ирода, а ненасытными щупальцами — города, украшенные великолепными монументами и оплачивавшие собранными с деревень деньгами удовольствия кишевших при дворе паразитов, придворных чиновников, артистов, иностранных ученых, отряды фракийских, галльских и германских солдат, которые жирели, принуждая иудеев поститься даже в дни, не предписанные законом. Сокровища, собранные с таким трудом иудеями, были открыты иностранным государствам, царям и чиновникам, в то время как роскошь, порок, подкупность, раболепие, преступление господствовали при дворе посреди ужасной бедности обедневшего и придавленного народа. Иудейские послы просили теперь об уничтожении монархии, присоединении Палестины к Сирии и превращении ее в римскую провинцию.[393] Чтобы избавиться от фамилии Ирода, Палестина искала убежища на груди Рима! Но этот отчаянный вопль не мог поколебать холодное благоразумие Августа. Август говорил себе, что, если Палестина будет обращена в римскую провинцию, Рим примет на свою ответственность управление таким беспокойным и волнующимся народом со своими столь малочисленными и неопытными магистратами; что он будет вынужден распустить одну часть армии Ирода и реорганизовать другую, обратив ее во вспомогательную армию под командой римских офицеров; что это превращение армии Ирода даст еще больше дела легионам, расположенным на Востоке и бывшими столь малыми по сравнению с возложенной на них задачей, и это как раз в тот момент, когда возникала другая, еще большая опасность. Фраатак, сын Фраата, внезапно обратился против Рима, занял, как кажется, с помощью национальной партии Армению и принудил признанного Римом царя обратиться в бегство.[394] Это было изменой в глазах Рима, которая должна была иметь две причины: желание заставить забыть свое сомнительное происхождение путем популярной национальной политики и желание заключить с Римом соглашение, одним из условий которого была бы выдача ему сыновей Фраата. Последние в руках Рима были слишком опасными заложниками. Таким образом, надежды, возлагавшиеся Римом на выполненную Теей Музой дворцовую революцию, оказались напрасными. Римский протекторат в Армении, на котором покоилось верховенство Рима во всей Азии, подвергся сильной опасности. Мог ли Рим сделать этот шаг назад в Азии, когда Август в течение двадцати лет уверял Италию и империю, что парфяне склонились перед римским протекторатом? Но для энергичных действий в Армении нужно было иметь свободные руки в Палестине.
Август поэтому не согласился предложить сенату обратить Палестину в римскую провинцию, а вернулся к уже ранее принятому решению и придумал, как обычно, компромисс, чтобы удовлетворить обе стороны: он разделил царство Ирода на две части; одну часть он дал Архелаю с титулом этнарха, обещая ему в случае хорошего управления титул царя; другую часть он разделил еще пополам, и одну половину дал Филиппу, а другую Антипе; таким образом, в Палестине он установил новую монархию, разделенную на три части, следовательно, более слабую и за которой легче было наблюдать.[395]
Для решения восточного вопроса Август решил, наконец, послать в Армению армию с целью восстановить там. римский протекторат и показать всему Востоку, что вплоть до Евфрата Рим не желает выносить чьего-либо соперничества или совладения.
Трудность армянского вопроса4 г. до P.X
Хотя Август сомневался, чтобы Фраатак действительно мог выполнить свои угрозы и от слов перейти к делу, а старался только напугать, чтобы заключить более выгодный мир, он, однако, не мог не испытывать с этой стороны довольно сильного беспокойства. Так как в этом деле требовалось скорее употребить угрозы и переговоры, чем силу, то было важно, чтобы экспедицией руководил влиятельный и ловкий человек. Сам Август был слишком стар, чтобы совершить такое длинное путешествие и взять на себя столь трудное предприятие;
Тиберий был на Родосе; а в Риме между знатными не было никого, кому Август мог бы довериться. Почти все они были неспособными.
Луций Домиций Агенобарб, например, продемонстрировал в Германии только очень умеренные доказательства своей ловкости.[396] Марк Лоллий имел, может быть, необходимые качества для командования, но он не имел достаточно авторитета, и нельзя было довериться в достаточной степени его честности.[397]
Август, наконец, придумал сколь остроумную, столь же смелую комбинацию для соединения на Востоке военных способностей, авторитета и честности. Он решил послать для разрешения армянского вопроса и парфянских осложнений комиссию, во главе которой был бы Гай Цезарь, а члены которой могли бы поддержать своими советами его неопытность, в их числе был и Гай Лоллий. Гаю было только восемнадцать лет: он был очень молод для того, чтобы доверять ему важные дела. Но италийцы начинали быть снисходительными в этом отношении, а что касается до жителей Востока, то они уже издавна привыкли уважать в своих властелинах не лицо, а имя, титул, род божества, независимого от человеческой оболочки, в которой оно могло быть воплощено. Незнакомые с римским конституционным правом народы смотрели на Августа после его двадцатипятилетнего управления через призму монархической идеи, под властью которой они так долго жили, и представляли его себе по образу царей, управлявших ими столько столетий. В этот самый год только что присоединенные пафлагонцы, приведенные к присяге на верность империи, принуждены были повторить клятву, которую ранее они приносили пергамским царям, ставя имя Августа на место имени царя, но присоединяя к этому выражения религиозного почтения, бывшие в ходу в Египте: «Я клянусь Зевсом, Землей, Солнцем, всеми богами и богинями и самим Августом всегда любить Цезаря Августа, его детей и его потомков, в моих словах, моих поступках и моих мыслях, рассматривать своими друзьями и своими врагами всех тех, кого они будут считать таковыми…» [398] Эти народы не понимали иной формулы. Поэтому молодой человек, называвшийся Цезарем и бывший сыном Августа, мог являться в их глазах преемником Августа по праву наследования и распространить блеск своего авторитета между восточными подданными и между союзными и находившимися под протекторатом князьями. Его приказания, обещания и угрозы должны были иметь такую же силу, как если бы они исходили из уст или из-под пера самого Августа. Благодаря искусным советникам Гай мог бы счастливо выполнить свою миссию, а вместе с тем для него было бы очень полезно удалиться от развращающего влияния Рима.
События в Риме3 г. до P.X
Тем временем Луций достиг пятнадцати лет и также получил почести и привилегии, предоставленные его старшему брату. Диоскуры новой конституции, эти два юноши обеспечивали Италии ее будущность, и Август возлагал на них все свои надежды. Тиберий был теперь почти совершенно забыт в Риме, хотя на Востоке тетрарх Ирод построил в честь его город Тибериаду. В Риме постройка нового форума была, наконец, окончена, а также была окончена и постройка храма Марса М