[538] Тем временем после победоносного, но очень кровопролитного сражения Цецине и Реметалку удалось освободить Сирмий.[539]
Стратегия Тиберия6 г. по P.X
Эта уравновешенность и медлительность Тиберия раздражили Италию, которая желала бы быстрого марша и немедленного подавления мятежа. Начался ропот; утверждали, что Тиберий затягивает войну с целью стоять во главе огромной армии.[540] Но этот аристократ, имевший в своей крови презрение к общественному мнению, который никогда и ни в чем не спрашивал совета у другого,[541] конечно, не был человеком, способным слушаться советов болтунов форума. Когда, прибыв в Сискию, он присоединил армию, с которой пришел из Богемии, к силам, присланным ему из Италии, и мог изучить положение дел более спокойно, он составил план, совершенно противоположный тому, которого желали и ожидали в Италии. Тогда как в Риме, где быстро переходили от страха к похвальбам, все со дня на день ожидали, что он разобьет наголову в большой правильной битве далматов и паннонцев, сам Тиберий знал, что без серьезной опасности он не мог бы подражать тактике Цезаря в Галлии и напасть на мятежников в их бесчисленных убежищах. Под его начальствованием в Сискии образовалась очень многочисленная армия из десяти легионов, семидесяти когорт вспомогательных войск, десяти эскадронов кавалерии, десяти тысяч ветеранов, большого числа вольноотпущенников (voluntarii), обращенных в солдат, и из фракийской кавалерии. Общая численность армии была почти сто тысяч человек.[542] Но Тиберий не более Августа доверял армии, составленной таким образом.[543] Было бы безрассудством следовать примеру Цезаря и напасть на хитрого и храброго врага в малознакомой местности, где пути сообщения и снабжение продовольствием были так трудны. В течение этих нескольких месяцев войны Мессалин и Цецина уже неоднократно подвергались неожиданным атакам и выходили из сражений с большими потерями.[544] Поражение целого корпуса было бы непоправимым несчастьем. Тиберий отказался от громкой славы правильных битв и решил, напротив, вести с восставшими войну, подобную той, которую несколько лет тому назад англичане вели с бурами: он разделил свою большую армию на отдельные отряды и занял ими все важные местности, где ранее стояли легионы,[545] взяв на самого себя продовольствование армии.[546] Каждому отряду было поручено опустошать окружающую территорию и препятствовать мятежникам делать посевы и собирать урожай; таким образом, голод на следующий год принудил бы их к сдаче, в то время как легионы, питаясь привозным хлебом, легко могли бы уничтожить самые упорные банды восставших.[547] Остаток года Тиберий употребил на распределение по Паннонии различных отрядов; он сопровождал их на стоянки, наблюдал, чтобы они не попали в засады, и организовал их продовольственное снабжение. Этот план вполне удался; мятежники действительно не посмели загородить дорогу римлянам, превосходившим их численностью и снова занявшим наиболее важные города и селения. Таким образом, при приближении зимы, в то время как римляне стояли на своих зимних квартирах, банды мятежников рассеялись по деревням.[548] Но в конце года явилась новая беда: даки, воспользовавшись уходом Цецины, вторглись в Мезию. Цецина и царь фракийцев были вынуждены вернуться в Мезию, чтобы отразить восстание.[549] Несколько отрядов мятежников бросились также в Македонию, но, по-видимому, не причинили там большого вреда.
Распад империи7 г. по P.X
В этот самый год царь Иудеи Архелай, плохо управлявший Палестиной, был низложен и сослан в Галлию, в Виенну (совр. Vienne).[550] Рим, таким образом, сдержал обещание, данное еврейскому народу. В этой энергичной мере, без сомнения, нужно видеть влияние Тиберия. Август даже в эпоху своего наибольшего могущества не смел так энергично вмешиваться в дела союзных народов; а теперь он так устал и пал духом, что, по-видимому, в это время думал уморить себя голодом.?[551] Отовсюду приходили печальные известия; положение империи было критическое; в Сардинии разбойники сделались хозяевами острова; в Малой Азии исавры вновь осмелились спуститься с гор для грабежа равнин; в Африке гетулы вторглись на территорию царя Юбы и Рима. Отовсюду грозила опасность, а не было ни денег, ни солдат, ни генералов. В Сардинию против разбойников пришлось послать всадника, а не сенатора.[552] Что мог противопоставить этому общему распаду такой старик, как Август, измученный полустолетним правлением? «Если передо мной появляется какое-либо затруднение, — писал он в это время Тиберию, — если я чем-нибудь очень озабочен, то я всегда хочу иметь тебя рядом с собой, мой дорогой Тиберий, и, думая о тебе, я вспоминаю стихи Гомера:
Если спутник мой он, из огня мы горящего оба
К вам возвратимся: так в нем изобилен на выдумки разум».[553]
Тиберий, действительно, один трудился над тем, чтобы вывести республику из «пылающего пламени», этого столь тяжелого критического положения. Он вносил в это дело неутомимое усердие, молчаливое и презрительное самоотвержение, исключительную заботу спасти честь, авторитет и могущество Рима. Но отвращение к нему общества, на мгновение позабытое под влиянием опасности, теперь возрождалось; боявшиеся его скупые, порочные или ленивые люди воспользовались неизбежной медленностью войны, чтобы дискредитировать его и еще более увеличить его непопулярность. Если война продолжается так долго, говорили они, то лишь потому, что Тиберий не умеет или не хочет окончить ее. Нельзя было более надеяться на какое-нибудь соглашение между Тиберием и его современниками. Но Тиберий не смущался этой критикой; тщетно в Риме на следующую весну ожидали большой битвы, в которой паннонцы и далматы должны были быть уничтожены. Разделенная, согласно военному плану Тиберия, на много отрядов,[554] римская армия начала постепенно истощать силы мятежников мелкими стычками и в то же время опустошать все вокруг них, уничтожая посевы и скот, между тем как Тиберий деятельно занимался ее продовольствованием и поддерживанием мужества. Но если Тиберий исполнял свой долг в Паннонии, то Август в Риме со скорбью смотрел, как общество дурно понимало и мало восхищалось последним генералом, рожденным римской аристократией. Положение дел в Риме было все еще плохо; больших пожаров, правда, стало меньше благодаря когортам вигилов (vigiles), которые понравились публике и которые еще не были распущены Августом, хотя они были учреждены только на время;[555] но голод продолжался;[556] общественное недовольство против Тиберия снова увеличивалось; одна юродивая принялась предсказывать будущее Рима с величайшим успехом;[557] все многочисленные враги Тиберия, дрожавшие при мысли, что он наследует Августу, если счастливо подавит паннонское восстание, с возрастающей дерзостью пользовались народной глупостью, чтобы давлением общественного мнения заставить Августа отозвать его; распространяли подозрения относительно его намерений или обвиняли его в неспособности. Рим был наводнен памфлетами против Тиберия, и в некоторых из них не щадили самого Августа. Постарались даже повторить переворот, предпринятый с помощью Гая и Луция Цезарей, противопоставив Тиберию Германика, сына Друза, который, молодой и неопытный, участвовал в великой войне и не одобрял благоразумной стратегии своего дяди. С другой стороны, если ночные сторожа и были полезны, то они также дорого стоили, а в казначействе не было более денег.
Август склоняется к компромиссу
Как обычно, Август лавировал и старался всем угодить. Он приостановил еще на два года введение legis caducariae; чтобы дать некоторое удовлетворение народу, он отпраздновал торжественные игры, которых требовала пророчица;[558] он даже послал в Паннонию Германика, хотя тот был только квестором этого года, чтобы удовлетворить партию, требовавшую быстрого наступления, и внушить уверенность, что этот столь популярный юноша сделает то, что не умел сделать Тиберий, и быстро окончит войну, дав большое сражение.[559] С другой стороны, он писал Тиберию, вероятно, из Аримина, куда уехал, чтобы скорее получать известия: «Я лично, Тиберий, думаю, что никто не мог бы действовать лучше тебя посреди стольких затруднений и с такими плохими солдатами (этот комплимент написан по-гречески). Все, бывшие на войне, единогласно говорят, что по поводу тебя можно процитировать стих:
…бодрствованием муж единый сумел привести все в порядок».[560]
Нужно было, однако, найти деньги для уплаты вигилам. Август решил отменить субсидию, назначенную преторам на гладиаторские игры, и добился утверждения налога в 2 или 4 % на продаваемых рабов.