[561] Тем временем Германик прибыл в Паннонию, но едва он приступил к осуществлению своих смелых проектов, как попал в засаду, в которой едва не погиб со всеми своими войсками. Тиберий поэтому продолжал благоразумно вести партизанскую войну, не заботясь о том, что в Риме его обвиняли в бездействии.[562]
Ссылка Постума
В этом же году Август приказал сенату отправить в изгнание Агриппу Постума,[563] не будучи более в силах, благодаря его поведению, выносить его присутствие ни в доме у себя, ни в Риме; а Кассий Север нашел, наконец, человека, сделавшего с ним то же, что он сделал со столькими людьми: начатый против него процесс окончился осуждением его на изгнание.[564] Мы не знаем, в чем состояло обвинение, но по исходу процесса можем предполагать, что прошло время, когда пользовались могуществом этого профессионального клеветника, а также прошел и внушаемый им страх.
Конец паннонского восстания8 г. по P.X
В течение 8 г. положение в Риме и восставших провинциях Конец улучшилось. В столице прекратился голод; изгнанные начали воз- шпионского вращаться; общественное недовольство мало-помалу утихало. Самые восстания упрямые и невежественные должны были признать, что Тиберий не был так неловок и ленив, как утверждали стратеги форума.
Зимой 7 и 8 гг. в Паннонни настал страшный голод, разредивший мятежников, в то время как римские войска, продовольствовавшиеся Тиберием, могли получать провиант;[565] в начале весны они могли выйти, чтобы нанести восстанию последний удар, преследуя деморализованные банды мятежников. Многие вожди, не надеясь более на победу, готовы были вести переговоры о своей сдаче; народ устал, и только небольшая кучка непримиримых принуждала продолжать войну. Тиберий умел воспользоваться благоприятным случаем. Употребляя одновременно ласку и силу, стараясь не злоупотреблять строгостью по отношению к побежденным и стремясь заключить мир на разумных условиях, он удачно в течение 8 г. умиротворил Паннонию. Но для этого ему нужно было сделать такое усилие и принять на себя такие заботы, что старый принцепс был обеспокоен. «Когда я услыхал, — писал он Тиберию, — и когда прочел, что усталость заставила тебя похудеть, то очень испугался. Я умоляю тебя заботиться о себе; если ты заболеешь, то мы, я и твоя мать, умрем, а вся империя придет в полный беспорядок. Какая польза от того, хорошо или плохо мое здоровье, если ты болен?
Я молю богов, если они не ненавидят римский народ, сохранить тебя для нас и даровать тебе теперь и всегда здоровье».[566]
Ссылка Юлии. Овидий
Этот год в общем мог бы принести некоторое утешение старому Августу, если бы в конце года новый скандал не разразился в его доме. Младшая Юлия, следовавшая примеру матери своей роскошной жизнью и своими нравами, наконец, стала слишком открыто бравировать законами Августа, который теперь, когда он примирился с Тиберием и, следовательно, сблизился с консервативной партией, не имел более оснований быть к своей внучке столь же снисходительным, каким он был к своей дочери. И на этот раз мы не знаем, каким путем получил Август доказательства ее прелюбодеяния, но, дблжно предполагать, он захотел тотчас же вырвать зло с корнем, чтобы воспрепятствовать новому скандалу, подобному скандалу с ее матерью.
Поэтому, пользуясь властью, предоставленной ему в 23 г., он предписал Юлии, Дециму Юнию Силану, самому известному из ее любовников, и другим лицам, подлежавшим наказаниям в силу legis de adulteriis, отправиться в изгнание в назначенные им самим места, если они хотят избежать судебного преследования; в противном случае к ним будет применен lex Iulia de adulteriis, который давал ему в качестве patris familias право подвергнуть Юлию смертной казни, а в качестве гражданина предъявить к прочим обвинения в прелюбодеянии.[567] Выбор подсказывался самой дилеммой: процесс означал публичный скандал, неизбежное и непоправимое осуждение, конфискацию имущества; напротив, согласившись удалиться по требованию Августа, виновные спасали свое имущество, ускользали от формального осуждения и могли надеяться вернуться в тот день, когда Август успокоится или когда его не будет более в живых.[568] В числе этих жертв был Овидий, которого Август сослал в Томы искупать одновременно и таинственный error, и его carmina. В чем состоял этот error? Почему поэту суждено было страдать от дружбы знатных, от которой впоследствии он постарается отвлечь своего друга? Мы не можем точно ответить на этот вопрос. Нужно, однако, вспомнить, что lex Iulia одинаково с adulterium наказывал и lenocinium, т. е. всякую помощь другому в совершении прелюбодеяния, как, например, предоставление своего дома для свиданий. Вполне возможно, что легкомысленный автор artis amatoriae совершил безрассудство этого рода по отношению к Юлии и кому-нибудь из ее любовников. Нравы высшего римского общества были достаточно распущенны для того, чтобы Овидий мог относить эту услугу к числу тех, которые должно оказывать друзьям, ожидая от них того же в случае надобности. Как бы то ни было, вполне вероятно, что Август простил бы поэту его error, если бы традиционалистическая партия не упрекала Овидия в том, что он является развратителем молодого поколения, ободряя своим блестящим, но и извращенным талантом самые опасные пороки современной ему аристократии. Напрасно он старался извинить свой политический эгоизм, говоря:
Вот моя служба! Ношу я, какое умею, оружье!
Напрасно также он сделался под конец религиозным и гражданским поэтом. Внутренние кризисы, паннонское восстание, возрастающий распад государства приводили серьезных людей Италии к мысли, что империя погибнет, если не внести большей строгости в законы и нравы. Наказывая Овидия, Август хотел поразить эротическую поэзию, т. е. одну из самых опасных сил для древней римской морали, и, принудив поэта покинуть Рим, он приказал изъять его книги из публичных библиотек.[569]
Эти ссылки, произведенные для примера и внушения почтения к древним нравам, не были наказаниями, наложенными судом, а мерами, принятыми главой государства с очень неопределенными полномочиями, данными ему в критический момент. Правда, наказания для виновных были бы более суровы, если бы они были осуждены судом; но, несмотря на все смягчение наказаний, Август все же устранил публичный суд и обсуждение доказательств, которое всегда даже для самых великих преступников является последней надеждой, так как людские суждения неопределенны, и они могут заблуждаться.
Никто, однако, не протестовал. Овидий видел, что друзья покинули его, что вокруг него образовалась пустота; и к концу года он должен был решиться на долгое печальное путешествие, которое было ему назначено в качестве наказания консервативной партией, снова сделавшейся могущественной. Его задача, одновременно хорошая и плохая, была окончена; много потрудившись с помощью своего таланта над развращением умов своих современников, он был изгнан к варварам гетам, далеко от прекрасных римских дам, которые всегда так льстили ему, и отправился размышлять над суровостью великих умирающих традиций, на которые он нападал с таким успехом в течение столь долгого времени.
Триумф Тиберия8 — 9 гг. по P.X
В начале 9 г. Тиберий, видя, что паннонское восстание окончилось и что осталось только усмирить Далмацию, передал командование Германику и вернулся в Италию. Общество, привлеченное к нему его успехом, устроило в честь него большие празднества, и всадники воспользовались одним из этих празднеств, чтобы шумными демонстрациями потребовать отмены legis caducaria, который должен был войти в силу с этого года.[570] Это было характерно для Рима! Оказывая Тиберию великие почести, он прославлял добродетели генерала, победившего в опасной войне, и вместе с тем требовал отмены закона, который должен был доставить необходимые средства для содержания армии, принуждая эгоистических граждан, не желавших более рождать офицеров и солдат, помогать, по крайней мере их состоянием, защите государства. Но Август не хотел отказаться от этого источника доходов, особенно после крупных издержек, вызванных паннонской войной, расходы на которую далеко превзошли стоимость жалкой добычи, захваченной у этих обремененных долгами варваров.[571] С другой стороны, скоро отдали себе отчет в том, что далматское предприятие труднее, чем думали сначала. В отсутствие Тиберия солдаты, утомленные постоянными передвижениями взад и вперед, стали протестовать против медлительной и утомительной стратегии, предписанной главнокомандующим, и потребовали разом кончить войну, дав решительную битву. Германик не имел ни авторитета, ни желания, нужных для того, чтобы сдержать солдат.[572] Чтобы воспрепятствовать поражению, Тиберий вновь отправился в Далмацию, сперва, конечно, условившись с Августом по поводу lex caducaria. Не Август, который был слишком стар, чтобы взять на себя такую задачу, а консулы того года предложили lex Papia Рорраеа. Этот закон дополнял lex de maritandis ordinibus и заменял lex caducaria. Наказания в случае бездетности были менее суровы; у orbi отнимали только половину наследства или завещанных имуществ, тогда как холостяки лишались всего; caduca передавались родственникам до третьего поколения, так же как сонаследникам и созавещателям, если они имели детей; только в случае отсутствия и тех и других государство могло конфисковать эти caduca.