Мы уже сказали, что для Моммзена достоверная история начинается с эпохи Пирра; вся древнейшая эпоха представляет в его сочинении не столько изложение событий, сколько описание состояния Италии и ее учреждений на основании сохранившихся свидетельств источников. Это стоит в связи с взглядом историка на начало римской летописи, которое он относит ко второй Сомнитской войне, но он не думает, что необходимо отбросить всю древнейшую историю, что ею не стоит заниматься, раз нет современных ей записей. Для Моммзена традиция о древнейшей эпохе недостоверна, но тем не менее сама эта традиция является важным историческим материалом, из которого путем анализа можно извлечь важные данные. Эта работа, невидимая в «Истории», проделана им в отдельных статьях, важнейшие из которых, как мы отметили, собраны в его Romische Forschungen. Чтобы выяснить его метод, мы рассмотрим анализ трех древнейших политических процессов в Риме: процессов Сп. Кассия, М. Манлия и Сп. Мелия. Рассказы обо всех трех в общем схожи между собой. Имя Сп. Кассия четыре раза встречается в списках магистратов: три раза в качестве консула (252, 261, 268 гг.) и один раз в качестве начальника конницы (256 г.); кроме того, два раза оно упоминается в списке триумфов (252 и 268 гг.); во время второго консульства он заключил союзный договор с латинянами, а во время третьего — победил герников. Но затем, в 486 г., он внес аграрный закон, предлагая разделить всю общественную землю Рима (ager publicus), в том числе и только что завоеванную у герников, между неимущими римлянами, латинянами и теми же герниками. Предложение Кассия вызвало протест со стороны сената; он был обвинен в стремлении к царской власти и казнен; дом его был срыт, и на этом месте построили храм богини Земли (Tellus). Второй из этих «древних демагогов римской республики», Марк Манлий Капитолийский, прославился тем, что спас Капитолий в ту ночь, когда галлы едва не овладели им, за что и получил прозвание Капитолийского. Вступив впоследствии в борьбу с сенатом и заступаясь за должников, на помощь которым он истратил все свое состояние, он был также обвинен в стремлении к царской власти, осужден и казнен (384 г. до Р. X.), а на месте его дома был построен храм Юноны Монеты, окруженный священной рощей. Наконец, третий из рассматриваемых Моммзеном рассказов, касающийся Спурия Мелия (439 г. до Р. X.), передает, что Мелий, богатый плебей, продавая принадлежавший ему хлеб во время голода, понизил цены, чего не мог сделать сенат, который приговорил его за это к смертной казни без суда. Дом его также был разрушен, а самое место получило название Aequimelium — или потому, что это было ровное (aequum) место, или потому, что с Мелием поступили по справедливости. Анализируя все эти рассказы, Моммзен сперва указывает на несостоятельность их деталей. В законе Сп, Кассия возбуждает сомнение наделение землей тех самых герников, у которых она только что была конфискована, и странно было бы думать, что римский народ мог одобрить такой законопроект; странно думать и о том, чтобы так рано могла быть высказана мысль о равенстве римлян и союзников, которая, как известно, впоследствии вызвала кровавую борьбу. Второе из упомянутых лиц, Манлий, не мог получить прозвище Капитолийского благодаря спасению им Капитолия: Манлии Капитолины встречаются в Фастах задолго до галльского пожара и называются так потому, то жили на Капитолии. Также несостоятелен и рассказ о Сп. Мелии, который не мог быть плебеем, так как назывался всадником.
Но во всех трех рассказах Моммзен склонен видеть историческое ядро: это смутная традиция, что названные лица были осуждены на смерть по обвинению в стремлении к царской власти. Что же касается подробностей этого обвинения, то они ясно указывают на время, когда эти рассказы возникли. Аграрные законы, вопрос о долгах и даровая раздача хлеба были три боевых вопроса конца II и I вв. до Р. X. К этой же эпохе относится и стремление уравнять в правах латинян и римлян. Все эти мотивы, думает Моммзен, и были перенесены в далекое прошлое, причем он находит ряд противоречий в юридической стороне процессов.
Но Моммзен лишь вскользь отмечает связь традиции с теми или другими местностями Рима: он думает, что традиция могла удержаться в храмах, с которыми связаны эти рассказы. Между тем, скорее нужно видеть в приведенных рассказах, как и утверждает это Пайс, этиологические мифы. Хотели объяснить, почему храм Земли стоит на месте, ще, по преданию, был дом вымершего рода Кассиев, или почему храм Юноны Монеты построен на месте дома Манлиев. Подобным же образом можно объяснить и возникновение легенды о Мелии.[626] На различии толкования между Моммзеном и Пансом мы еще остановимся ниже.
Самой важной из книг, написанных Моммзеном во время его работы над Corpus’oM надписей, является его «Римское государственное право» («Romisches Staatsrecht»), 3 тома, в 5 частях <1 — Leipzig, 1887; II — 1887, III — 1889, есть фр. пер. 1887–1889).[627] Вдвое длиннее его «Римской истории» и написанное с большой осторожностью и оговорками Staatsrecht с полным правом рассматривалось самим автором как важнейший из его трудов. Столь обширное и детальное сочинение не могло снискать популярности среди широкой публики, но его поразительная ученость вызвала удивление историков. Это подробнейший исторический трактат о политических учреждениях. Он бросает свет на весь ход римской истории, исследуя формы, в которых народ воплощал свои идеи о правлении. «Пока, — заявляет Моммзен, — юриспруденция не знала государства и народа, а история с филологией не знали права, обе они тщетно стучались в двери римского мира». Один из секретов величия Моммзена в том, что он был не менее юристом, чем историком, равно бывшим дома и в сфере юридических концепций, и в сфере политических явлений.
Staatsrecht составляет часть энциклопедии римских древностей, изданной Моммзеном и Марквардтом, и охватывает более трех тысяч страниц. Оно обозревает всю историю и систему римского правительства и администрации. Всякое событие подтверждается ссылками на источники и пособия, и не менее целой трети всего сочинения занимают примечания. Это серия монографий, а не конституционная история. Учреждения изучаются каждое в отдельности, хотя и как органические части общей системы публичного права. Наиболее оригинальной частью труда является рассмотрение принципата. Историки видели в строе, установленном Августом, полный разрыв со старым порядком и создание системы, в существенных чертах остававшейся без изменения в продолжение трех столетий. Моммзен утверждает, что Август хотел основать диархию и преднамеренно дал сенату значительную долю власти. Звание прин-цепса не было наследственным. Правитель был только первый из граждан, возвышавшийся над другими государственными чиновниками тем, что имел их функции пожизненно и не имел себе товарища. Командование армией и флотом и контроль над отдельными провинциями были передаваемы новой власти постепенно, пока получилась настоящая империя. Он указал, что система Августа не была ни империей, ни монархией; что она была новой магистратурой в старых рамках; что между принцепсом и сенатом оставалось равновесие во власти; что был компромисс между старой олигархией и абсолютизмом Цезаря и что абсолютное самодержавие появилось не ранее Диоклетиана. Таким образом, Рим, по мнению Моммзена, проделал постепенную эволюцию от принципата к империи. Та же самая история, с точки зрения сената, рассказана в томе, посвященном последнему.
Моммзеновская теория диархии не избежала нападок со стороны критики. Гардхаузен утверждал, что она преувеличивает значение сената и уменьшает тенденцию принципата развиться в мировую монархию. Уверенность римлян, что они жили под управлением одного лица, была более ясной очевидностью, чем уцелевшие республиканские переживания.
В сокращенном варианте этого труда, выпущенном в виде учебника для юристов, Abriss des romischen Staatsrecht (1893), изложение идет и далее эпохи Диоклетиана (до Юстиниана), причем внесены поправки, смягчающие некоторые догматические утверждения основного сочинения. Но как то, так и другое является, в сущности, системой римского государственного права, и основной упрек, который можно сделать Моммзену, правильно сформулирован одним русским исследователем (Э. Д. Гриммом): «Еще большой вопрос, насколько правильно задумана самая попытка охватить в одной системе государственное право народа за 1000 с лишком лет его существования».[628] Десятью годами позднее появился огромный том в тысячу страниц, посвященный римскому уголовному праву (Romisches Strafrecht, 1899; есть фр. пер.). Ни одна часть обширной территории римского права не соприкасалась так тесно с историей, как затронутая в этом сочинении. Она обозревает должностных лиц, процесс, классы преступлений и наказаний с начала римской истории до Юстиниана, и в течение этого долгого обзора историк проливает свет на многие стороны римской цивилизации — на нравственные взгляды, на брак и на религию.
Когда Моммзен оканчивал свою «Историю» смертью Цезаря, у него было намерение продолжать ее после того, как будет положено основание собранием всей массы уцелевших надписей. Так как проходили десятилетия, то свет уже перестал надеяться на появление труда, написать который был способен в то время едва ли ни он один. Это было во всяком случае задолго до того, как сам историк окончательно отказался от этого намерения. Отрывок, написанный им в 1877 г., был опубликован после его смерти, а в 1885 г. появилось то, что значится как пятый том «Римской истории». Более даже, чем Staatsrecht, «История римских провинций от Августа до Диоклетиана» базируется на надписях.[629] Исчезнувший мир был восстановлен трудом и гением одного человека, и стало возможным определить действительный характер и влияние империи. Прежние писатели поневоле смотрели на нее глазами римских историков и сатириков, помещавших личность правителя на передний план картины. Моммзен показал, что Рим еще не был всей империей, что жестокости и эксцентричности монарха имели мало влияния на бесконечное пространство римского мира и что мрачный ужас столицы не был типичным для всего государства. Авторитет Тацита до Моммзена равнялся авторитету Ливия до Нибура. Легенда, освященная Гиббоном, о контрасте между первым и вторым столетиями, веком Тиберия и веком Антонинов, рассеялась. Провинции, по словам историка, радовались сносному вечеру после знойного дня; величайшей заслугой Империи было обеспечение трехсотлетнего мира. Традиции о веке деспотизма и упадка Моммзен противопоставил картину прочного порядка, из которого возникла цивилизация Запада. Вместе с тем он разоблачил истинную природу административной машины империи. Мы узнаём о политике, направленной на расширение границ, и о политике создания буферных государств, о пограничных землях и вассальных государствах, о военной системе, гарнизонах, налоговой системе и торговле. Это настоящий географический словарь всей империи помимо Италии. Лучшие из глав посвящены тем странам, надписи которых изданы самим Моммзеном, а именно — придунайским землям и Малой Азии. Отдел о Греции замечателен по рассмотрению причин его упадка, хотя Нельдеке находит изображение эллинистической культуры слишком мрачным.