Морское сражение при Милах стало первым из трех великих сражений, которые принесли славу Марку Випсанию Агриппе и передали власть в руки Октавиана. У него были более мощные корабли и более устремленные к победе войска, и он мог с наибольшей выгодой использовать свое положение. В течение всего дня при Милах большие римские корабли сражались с более легкими сицилийскими греческими судами: они цепляли их крюками, взбирались на борт и очищали от неприятеля. Корабль Агриппы подошел к сицилийскому флагману, протаранил и потопил его. Секст, наблюдая за сражением с горы на берегу, приказал отступать; и сицилийские корабли отходили в маленькие береговые бухточки, где их не могли преследовать корабли римлян. Агриппа поначалу предлагал стать на якорь близ берега и воспользоваться своим преимуществом, но его убедили, что благоразумнее снова отойти к гавани. Секст потерял тридцать кораблей.
Однако у Секста не было сомнений, что будет предпринята попытка пересечь пролив гораздо южнее, пока его внимание отвлекается на Милы. Как только Агриппа удалился, Секст отплыл в Мессину. Тем временем Октавиан, услышав о победе при Милах, с неосмотрительной предосторожностью, которая окончательно дисквалифицировала его как военного и, наоборот, была необходима в политике, решил не переправляться через пролив в темноте и дождаться следующего утра. Это промедление позволило Сексту прибыть в Тавромений вовремя. Войскам Октавиана не надо было окапываться. Ему надо было провести морской бой, чтобы защитить свои сухопутные силы на берегу. Это было на редкость упорное сражение, закончившееся победой Секста. Нескольким кораблям Октавиана удалось уйти; многие были захвачены и сожжены. Сам Октавиан в очень плохом состоянии был перенесен несколькими преданными солдатами в лагерь Мессаллы Корвина. Аппиан как одну из доблестных черт римского характера отмечает, что Мессалла в свое время находился в проскрипционных списках, и лишь бегство спасло ему тогда жизнь, а теперь он спас человека, когда-то внесшего его в списки, но теперь оказавшегося в отчаянном положении. И можно быть уверенным: действуй Мессалла тогда иначе, мир больше не услышал бы о Цезаре Августе.
Октавиан, может, и не был хорошим военным, однако знал, как сохранить хладнокровие в чрезвычайных ситуациях. Он сразу послал гонца к Агриппе, чтобы тот организовал помощь войскам, оставшимся позади в Тавромении, а Мецената послал в Рим, чтобы тот предотвратил любую попытку со стороны противников воспользоваться его неудачей.
В Тавромении остался опытный командир. Гай Корнифиций, оценив положение дел, собрал оставшиеся войска, в центре разместил безоружных моряков, спасшихся во время морского сражения, и направился маршем через Сицилию на соединение с Агриппой. Не зная пути, не будучи знакомы с местными условиями Сицилии, окруженные врагами, они попали в район вулканической активности Этны, пересекли территорию разлившейся лавы, где едва не погибли от жары и удушья; мучимые жаждой после стольких трудностей, они, наконец, встретили колонну, посланную Агриппой на их поиски. Агриппа отплыл на запад, еще когда Секст был в Тавромении, стал на якорь у Тиндариды на северном берегу, и первой его заботой стало спасение Корнифиция.
Именно энергия и стремительность Агриппы открыли путь на Сицилию. Пока Агриппа удерживал Тиндариды, Октавиан смог добраться морем до войск, шедших ему на помощь. Секст укрепил горные проходы и постарался превратить гору Пелор в неприступную крепость.[28] Однако Агриппа обманным маневром на востоке сумел убедить Секста, что намеревается сражаться именно в этом месте; и Секст послал своих людей за ним, оставив открытыми проходы на западе. Октавиан немедленно воспользовался ситуацией: захватив их, он расставил здесь длинную цепочку постов прямо через горы к подножию Этны. Пламя и ворчание, вырывавшиеся из жерла вулкана, особенно плохо переносили войска, набранные из германцев, не привыкших к таким вещам, они вскакивали посреди столь трудно заслуженного сна, опасаясь наихудшего; к этому еще прибавился нескончаемый проливной дождь. Однако войска оставались на местах, отрезав Секста от источника подкрепления.
Секст понял, что проиграл. Он не мог задействовать свою армию без подкрепления, и он был слишком хорошим солдатом, чтобы этого не понимать. Он предпочел дать большое сражение, пока его люди еще свежи и неголодны, а не бороться с помощью голодной армии. Он понимал, что больше шансов имеет на море, а не на суше, и связался с Октавианом, предложив ему сражаться на воде.
Был знаменитый случай, когда Гаю Марию в Верцеллах предложили назначить день сражения; тот ответил, что римский полководец сам назначает день и час, когда сочтет нужным. Однако Секст верно оценил обстановку: Октавиан также был заинтересован в том, чтобы принять быстрое решение. Может, он представил, что его ждет в Риме, если Секст станет затягивать войну. Агриппа, видимо также полагая, что у него есть достаточно сил для одержания решительной победы, не возражал; ему не хотелось вести затяжную партизанскую войну. Поэтому Октавиан, хотя он и не был моряком и боялся воды, принял предложение Секста, и приготовления начались.
Сражение у Навлоха было битвой людей одного народа, одинаковой боеспособности, одинаковых возможностей, одинаково вооруженных, и противостояние это могло длиться бесконечно с неопределенным успехом, если не воспользоваться какими-либо новыми идеями, которые могли привести к окончательному результату. Это особенно хорошо понимал Агриппа. Пока командиры с обеих сторон готовили все необходимое — башни, катапульты, крюки, перекидные мостки, оружие, — Агриппа придумал одно новшество. Он придумал новый вид приспособления для захвата кораблей — что-то вроде гарпуна с крюками; выпущенные из катапульты, они имели на концах веревки. С помощью таких гарпунов маневренность опытных сицилийских капитанов сводилась на нет, поскольку корабли, захваченные на расстоянии, затем подтягивались с помощью ворота, а уж перекидные мостки и железные «кошки» довершали дело.
Именно эти приспособления, действовавшие на расстоянии, способствовали победе в морском сражении при Навлохе. Если корабли, растянувшиеся в линию, могли вступать в сражение, длившееся до полного потопления корабля, то Агриппа с отобранной эскадрой, вступив в бой, один за другим очищал корабли от неприятеля. Каков был результат сражения, не мог сказать даже Агриппа, однако он с неутомимой энергией подбадривал своих людей, пока не увидел, что неприятельская эскадра отступает. Семнадцать кораблей авангарда Секста укрылись в безопасном месте, остальные окружены или выброшены на берег, некоторые сгорели, другие сдались. Кроме семнадцати кораблей в укрытии, весь флот Секста был уничтожен или захвачен, Агриппа потерял три корабля.
Множество наблюдателей — сухопутные войска Октавиана и Секста, остававшиеся на берегу, — подбадривали сражавшихся криками. Победа была полной. Поняв, что проиграл, Секст отплыл в Мессину. Узнав о бегстве своего главнокомандующего, войска Секста сдались на условиях Октавиана. Через несколько часов быстрая галера, построенная на случай крайней необходимости, вышла из гавани в Мессине и направилась на восток. На борту был Секст Помпей. Вместе с ним шли семнадцать кораблей, вырвавшихся из сражения.
Он так никогда и не вернулся. Он воссоединился с Марком Антонием, надеясь на ответную благодарность Антония за спасение его матери. Покинув место боя, он перестал быть человеком, сколько-нибудь влиятельным в истории.
Теперь на сцену выходит Лепид. Он ничего не сделал для победы над Секстом Помпеем, но теперь появился в Мессине и, принимая сдачу города и гарнизона, дал понять Октавиану, что пришло время выяснить отношения. У него было двадцать два легиона — огромная армия, гораздо большая, чем у Октавиана, и неуставшая. Он претендовал на то, что, уже давно находясь на Сицилии, слишком многое сделал для того, чтобы передать остров комитету триумвиров. Короче, он объявил Сицилию своим владением.
Мятеж спокойного и безобидного Лепида и в самом деле стал полной неожиданностью; и, как и во многих других эпизодах, в его основе лежало представление об Октавиане как о человеке, неспособном бороться. Это впечатление оставалось еще долго, прежде чем выветрилось из умов современников.
Непосредственные переговоры, прошедшие в довольно агрессивной обстановке, не привели ни к каким результатам. Однако Лепид не только недооценил Октавиана, но и не сумел понять общую ситуацию времени. Предположение еще об одной гражданской войне между правителями уже выводило из себя армию, которая была усталой, слабой и измотанной бесконечными необязательными войнами; она отказалась бы следовать за правителем, предложившим еще одну войну без всякой на то причины. Лепид не имел ни малейшего понятия об этих настроениях, а Октавиан прекрасно отдавал себе в этом отчет. Пока Лепид дожидался, чем кончится дело, Октавиан поспешил разослать эмиссаров в лагерь Лепида, и началась одна из тех пропагандистских кампаний, которая слухами, убеждением и неприкрытой пропагандой некогда расстроила планы Марка Антония, а теперь имела еще больший эффект среди воинов Лепида. Войска Секста Помпея убедили в том, что их капитуляция не будет иметь силы без одобрения Октавиана. Посреди всех этих событий туда прибыл Октавиан. Он обращался к отдельным небольшим группам воинов, темой его речей было нежелание участвовать еще в одной гражданской войне, и он сожалел, что их к этому подталкивают. Его принимали уважительно и благосклонно. Войска Секста Помпея просили защиты и милости за то, что воевали не на той стороне. Он спрашивал, почему же в таком случае они не делают то, что в их интересах. Это был довольно прозрачный намек. Они толпами стали записываться в войско Октавиана. Вмешались некоторые воины Лепида. Октавиану стали угрожать, забрасывать камнями и прогнали из лагеря. Но было слишком поздно. Началось брожение в армии. Сначала бежал Помпей, затем другие, а когда тревожные слухи дошли до Лепида, посланные на усмирение войска присоединились к своим товарищам. Лепид понял, что его покинули и оставили одного в лагере, но, увы, никакая Клеопатра не спешила ему на выручку.