— Да весь поселок говорит об этом, Тань.
— Люди вообще многое говорят. Например, обвиняют ни в чем не повинных людей в преступлениях, хотя у самих рыло в пуху, да, Марин? — не сдается тетя Таня.
— Ты же знаешь: это было. Это было, и Толя твой сам не раз подтверждал.
— А я про другое! — мать Илюхи заводится все сильнее и, если бы была трезвой, точно бы ринулась в драку. — Зачем твой пацан моего Илюшку достает? Обвинил в том, что тот разгромил теплицу, а сына никогда бы не сделал такого! Сначала провоцирует Илью на драку, а потом сливает в чаты видео, выставляет виноватым и шантажирует. Мой Илюша сам не свой, потерял интерес к жизни. Пластом на диване лежит, даже завтра с классом на экскурсию не едет. Лучше воспитывай сына, Марин. Он у тебя тот еще шакал.
— Чего ты хочешь? — взрывается тетя Марина.
— Уезжай. Зачем ты приехала и ублюдка своего привезла? Определи Игнатовну в пансионат и уматывай! От тебя одно зло. Вспомни, чем закончился твой последний приезд! Неужели тебе мало? Тебе мало⁈
— У меня тогда умирал отец, а Толик сам не давал мне прохода. Я понятия не имею, откуда он узнал.
— То были просто слухи, а ты, стерва, их подтвердила. Все можно было решить полюбовно, но ты вильнула хвостом, мол, даже фотку не покажу! Он за тобой и поехал. Если бы не ты, не было бы аварии, и его законный сын не страдал бы сейчас вот так…
Марина с сожалением качает головой:
— Тань, ты пьяна. Иди, проспись, а то и моих разбудишь. Позже поговорим, — она отворачивается, с достоинством уходит и скрывается в глубинах сонного дома, а мама Рюмина еще пару минут топчется у забора и, грязно выругавшись, смачно харкает на газон.
Я поплотнее закрываю форточку — ненавижу разборки, особенно когда кто-то унижается и ведет себя так же недостойно, как тетя Таня, — кутаюсь в одеяло и проваливаюсь в разноцветное небытие.
Глава 40
Я морщусь от вопля придурочного петуха, допиваю остывший зеленый чай, под чутким руководством мамы заворачиваю в фольгу бутерброды и яблоки и прячу в рюкзак.
Ночной разговор поднял со дна души странную тревогу. Я так и не поняла сути подслушанного спора, но отдельные претензии тети Тани к Марине все же разобрала, и теперь, надевая походные майку и джинсы, то и дело злобно ухмыляюсь. Илюха опять мастерски изобразил из себя жертву, выставил Ваню виноватым и прикинулся паинькой. Вот же слизняк! Ну как, как можно быть настолько бессовестным?
Тетя Таня тоже хороша — гордится своей добропорядочностью и осуждает Димку, а сама нетрезвой бродит по ночному поселку и докапывается до людей. Накануне у Илюхиного дядьки был день рождения, Рюмина, видимо, возвращалась оттуда и не смогла пройти мимо дома давней соперницы.
В бормотании и громком шепоте двух женщин скрывалась какая-то тайна, и мое неудовлетворенное любопытство все сильнее зудит на подкорке. Я даже подумываю пристать к маме с расспросами, но та, поглядев на настенные часы, быстро дожевывает бутерброд и, чмокнув меня в макушку, сбегает на работу.
С большой воды тянет утренней прохладой, над дальними берегами стелется полоса молочного тумана, но у школы, несмотря на ранний час, многолюдно и раздаются веселые голоса, выкрики и хохот — наш десятый и два девятых класса ждут прибытия туристических автобусов.
Я со скучающим видом подгребаю к толпе — щелкаю пузырем жвачки, снимаю с запястья резинку и собираю волосы в высокий хвост. Стараясь ничем не выдать волнения, мучительно выискиваю Ваню и, обнаружив его сидящим в излюбленном месте Рюмина — на ржавой изгороди возле курилки, — с облегчением и трепетом выдыхаю. Вокруг топчутся восторженные ребята и расхваливают ему прелести вылазки в заповедную природу — таких глухих и красивых мест точно нет в его огромной и продвинутой Москве.
Влада и Рината поблизости не наблюдается, и это хороший знак. Главарь не едет, и оба его дружка, по трагическому совпадению, одновременно подхватили какую-то неизвестную, но крайне опасную болезнь.
На Ване та самая, слишком хорошо знакомая мне толстовка, — серая, мягкая, со значком Супермена на груди, наброшенный капюшон скрывает половину лица, но его широченная белозубая улыбка вот-вот затмит солнце. Завидев меня, он быстро кивает, однако по-прежнему остается невозмутимым — будто между нами никогда не было объятий, клятв и разговоров по душам. Черт бы побрал эту конспирацию и мою вчерашнюю нерешительность!..
Из-за угла, сияя бирюзовыми боками, выползают автобусы.
Раиса Вячеславовна, облаченная в сарафан и соломенную шляпу, и, в новом стайле, помолодевшая лет на десять, встает у раскрытой двери, пересчитывает подшефных по головам и парами пропускает в салон. Скоро очередь дойдет и до нашего класса, но я мешкаю — к автобусу подгребают Бобковы, навьюченные рюкзаками и сумками.
Я нервничаю и подумываю позорно сбежать, тоже сказаться больной и закрыться на все замки, но за спиной раздаются легкие шаги, меня накрывает тень, и обволакивает уютный прозрачный кокон спокойствия. Хоть Ваня и не верит в чудеса, но мне даже не нужно оглядываться, чтобы понять, что именно он остановился рядом.
Поравнявшись с нами, Инга приветливо здоровается и, как ни в чем не бывало, встает в метре от меня, настороженный Вадик, не обнаружив Илюхи, тоже смелеет и звонко выкрикивает:
— Привет, Лер! Вань, гляди, какой у меня мяч!
Гордо хлопнув по нему ладонью, мальчишка убегает к менее удачливым товарищам, скучающим на крыльце в ожидании первого урока.
Только тетя Наташа не обращает на меня ни малейшего внимания, но ожидать иного приема было бы глупо — после всего случившегося с Ингой я навсегда останусь для ее мамы пустым местом.
Ваня забирает из их рук багаж, сгружает на асфальт возле автобуса и складирует в специальное отделение в дверце у колеса. Я скрываюсь под капюшоном марлевой ветровки, молча подхватываю две сумки и тоже отправляю в нишу. Ловлю на себе пустой бесцветный взгляд тети Наташи, и кислый, мерзкий, одуряющий стыд испепеляет все внутренности. Вести себя по-человечески адски трудно. Пожалуй, для обидчиков своей девчонки Ваня выбрал бы самое изощренное наказание.
Ныряю под руку Раисы Вячеславовны, пробираюсь в самый хвост душного салона и, плюхнувшись на сиденье, избавляю гудящие ноги от кедов. Вставляю в уши наушники и на полную громкость врубаю плейлист Вани, ставший саунлтреком к моей жизни. Автобус плавно трогается, школа отплывает назад, белые стены церкви, локомотив и лавочки набережной отдаляются, уменьшаются и постепенно совсем исчезают из вида. Спустя четверть часа строй красно-коричневых сосновых стволов расступается, и за окном до самого горизонта простирается лоскутное одеяло черных, желтых и зеленых полей.
Водитель — веселый круглолицый дядька, кажется, взял на себя роль и гида, и стендапера, и весь автобус хохочет над его тупыми шутками. Ваня сидит возле Инги на переднем сиденье и непринужденно с ней болтает. Никаких претензий быть не может: я сама попросила его не выдавать нашего близкого знакомства, и он держится так же, как в школе — вежливо, холодно и остраненно. Но в сердце все равно впивается укол боли.
Все же, какая Инга красивая и счастливая!.. В порядке исключения ей разрешили досрочно сдать оставшиеся экзамены, и у нее уже началось благословенное лето. А еще у нее есть четкие цели и стремление их добиваться, есть любящая семья и друзья…
В автобусе царит атмосфера беззаботной радости, улыбки на лицах не гаснут, и я вдруг глохну от простой, но сокрушающей истины: вечными изгоями были только мы с Рюминым, а в наше отсутствие ребята всегда так себя и вели! Вот она, нормальная жизнь школьного социума, которую, до появления Вани, они тщательно от нас скрывали.
У меня свербит в носу, дрожат губы, душу скручивает приступ ужасающего одиночества и жалости к себе, и в этот момент Ваня оглядывается и неприлично долго смотрит мне в глаза.
Я вытряхиваюсь из автобуса последней. От густого, терпкого запаха леса, заполнившего легкие, кружится голова, эхо птичьего гомона и шум ветра в кронах мгновенно закладывают уши.
По обеим сторонам от входа в заповедник установлены деревянные сторожевые башни, внутри которых оборудованы билетные кассы для посетителей. Возле них сразу образуется толчея — каждый стремится поскорее получить билет и пропуск на охраняемую территорию и миновать массивные ворота — будто за ними начинается какой-то параллельный, отличный от нашего, мир, наполненный чудесами и приключениями. Я тоже поддаюсь этой иллюзии, но вовремя осаждаю себя: вокруг те же сосны, тот же пропитанный хвоей и озоном воздух, то же синее небо и серебристые облака.
С центральной площадки виднеются разноцветные шатры с шашлыками, напитками и сладкой ватой, бревенчатая сцена, деревянная избушка, именуемая музеем, и вымощенная досками экологическая тропа — по ней, словно сонные мухи, прогуливаются редкие туристы.
Пока тетя Наташа кормит Вадика пловом и стережет сложенные на лавочках сумки, Раиса Вячеславовна выстраивает нас у дорожки и озвучивает грандиозные планы на день:
— Друзья мои, минуту внимания! Сейчас у нас по графику волейбол и другие активные игры на вот этой поляне, далее — экологическая тропа, обед, посещение музея и прослушивание лекции о краснокнижном животном — зубре!
Она указывает на предусмотрительно привезенный оранжевый мяч, и я грустнею. Здешние лекции я помню едва ли ни наизусть, на тропе, уводящей в густую темную чащу, зверски кусаются комары, а волейбол — игра командная, и вряд ли кто-то согласится встать со мной по одну сторону сетки.
Неожиданно Инга поднимает руку и прерывает пламенную речь классной:
— Раиса Вячеславовна, а можно Ваня и… Лера помогут мне донести до корпуса часть вещей?
Я икаю, давлюсь и в панике по локоть зарываюсь в рюкзак в поисках припасенной водички.
Как ни странно, Раисе нравится ее идея.
— Конечно, Бобкова, идите! Только маму предупреди. Да, и хорошего отдыха! Когда обратно в наши края?