Хочу заметить в скобках, чтобы оправдать свои действия, за которые меня столько порицали: первой нашей заботой было благо родины; ведь родина находилась в руках подлого убийцы Видаля Санчеса и мелкого жулика Переса Г. Ее надо было освободить. Но для этого нужна армия; мы же все знаем, что армия, находящаяся в боевой готовности, стоит чрезвычайно дорого. Конечно, в Мексике простой народ всегда щедро проливал свою кровь, когда нужно было постоять за правое дело. Но еще не встречалось войска, которое существовало бы даяниями народа. Деньги должны поступать или из сундуков богачей, или же из казны Соединенных Штатов. Поскольку мы не могли рассчитывать ни на помощь, ни на сочувствие последних, то обратились к первым.
Слыханное ли дело, чтобы богатый мексиканец добровольно дал на что-нибудь деньги? Пусть его даже назовут плохим патриотом. Никогда. Вот почему Сарасуа пришлось препроводить этих шестерых в карцер казармы Пучас.
Донья Сесарита, супруга дона Селестино Магунсии, явилась ко мне вся в слезах просить, чтобы не расстреливали ее мужа.
— Что вы, что вы, сеньора, — сказал я, успокаивая ее, — пусть только даст деньги, и я выпущу его на свободу.
— Мой муж хозяин банка, но мы сами бедняки. — Она сказала это таким наглым тоном, что мне захотелось поставить ее к стенке.
Понимая, что имею дело с деловой женщиной, я пояснил, что выдам вексель и, как только Революция победит, правительство возьмет на себя ликвидацию долга и вернет одолженную сумму вместе с четырьмя процентами годовых. Она мне не поверила, так как, к сожалению, слишком многие обещали то же самое и не сдержали своих обещаний. Женщина подняла вуаль (на ней была шляпка, и вообще она была тщательно одета, так что я понял: она настолько любила своего мужа, что была готова отдаться мне, лишь бы я его выпустил. Или скорее она так любила свои деньги). Я смотрел на нее и думал про себя: «Эта женщина, откуда ни посмотри, не стоит шестисот тысяч песо», но ей ничего не сказал.
Когда сеньора сообразила, что в этом смысле нет никакой надежды, она решила поговорить со мной напрямик:
— Ну что ж, генерал, я знаю, вы — человек благоразумный: вы должны понять, что, если вы сажаете в тюрьму шестерых, требуя с них общего выкупа, родственники арестованных захотят, чтобы платил тот, кого считают самым богатым, то есть мой муж. Потребуйте по сто тысяч песо от каждого и пригрозите расстрелять тех, кто не внесет требуемую сумму, и увидите — завтра у вас будут деньги.
Мне даже стало не по себе оттого, что женщина может так разбираться в денежных делах. Я строго приказал довести до родственников наше новое требование. Тогда дело перешло в следующую фазу. Поскольку ни у кого не было наличных, донье Сесарите — ибо она была фактической хозяйкой банка — владельцы продали земли, дома и акции по той цене, которую она запросила. Глаз у нас был наметанный, и подобрали мы шестерку настоящих толстосумов; поэтому на другой день нам вручили деньги все, кроме дона Вирхилио, единственным капиталом которого была казна штата, находившаяся уже в наших руках. Я даровал ему жизнь, и мы отпустили всех шестерых.
— Деньги, которые вы нам даете, — заверил я их перед выходом, — не пропадут. Они остаются в виде залога. Когда победит Революция… — И т. д.
Они ушли, не поверив мне. И правильно сделали, потому что больше никогда не видели своих денег.
Ободренные таким успехом, мы (командиры частей и я) решили на следующий день посадить полтора десятка землевладельцев, но, когда Сарасуа хотел уже приступить к делу, обнаружилось, что все богатые граждане города исчезли неведомо куда. Они не могли удрать чересчур далеко, потому что мы задержали два поезда, прошедших здесь в эти дни, но, поскольку у нас не было времени на поиски, мы решили заняться знаменитым отцом Хорхито, продолжавшим, несмотря на упорные преследования, отправлять службу в церкви Пресвятой Девы Гваделупской. Мы заперли его в казарме Пучас, намереваясь потребовать пятьдесят тысяч в качестве выкупа, но, едва за ним захлопнулась дверь темницы, началась демонстрация церковных крыс, которые не могли не выразить протест против того, что они называли «произволом».
Не желая восстанавливать против себя все население, я приказал произвести кавалерийскую атаку (разумеется, для виду), чтобы разогнать демонстрацию, выпустить на свободу отца Хорхито и поставить к стенке его пономаря — пусть видят, что мы не добренькие дяди.
Мои распоряжения были выполнены в точности.
Так закончилась моя последняя попытка добыть в Виейре деньги для Революции — на следующий день я со всеми своими частями двинулся к Апапатаро, штат Апапатаро.
Глава XII
Пока мы трудились на ниве финансов, капитан Бенитес, ведавший у меня техникой, человек весьма изобретательный, занялся постройкой броневагона, использовав для этой цели старую платформу фирмы «Америкен смелтинг», остатки железнодорожной цистерны, семидесятипятимиллиметровую пушку — наше единственное артиллерийское орудие (у нас было всего сорок два снаряда) — и два пулемета системы «гочкис». К этому сооружению, которое весьма напоминало таран, мы прицепили сзади маневровый паровоз. То был наш авангард.
Пехоту мы погрузили в два захваченных железнодорожных состава, а кавалерии предстояло двигаться своим ходом те сто пятьдесят километров, которые отделяют Виейру от Апапатаро. Мой план заключался в том, чтобы захватить город с ходу силами одной только пехоты. В случае провала нашей первой попытки мы сможем немного отойти назад, дождаться подхода кавалерии и предпринять вторую атаку всеми имеющимися в нашем распоряжении силами.
Поскольку город Виейра никогда не был важным стратегическим пунктом, мы оставили его, взяв с собой лишь самое необходимое. Я особенно рассчитывал на быстроту передвижения. Таким образом, все наше будущее зависело от взятия Апапатаро.
Мы перебросили войска ночью тремя эшелонами. Первый эшелон состоял из описанного выше броневагона, паровоза, тоже защищенного броней, и платформы, на которой размещалась рота солдат. Вторым составом, двигавшимся на расстоянии километра от первого, мы отправили двенадцатый батальон под командованием Сенона Уртадо, а в третьем, под командой полковника Пачеко, шедшем за ним также с интервалом в километр, перевезли всех остальных. Должен заметить, что я находился в первом эшелоне с капитанами Бенитесом и Сарасуа.
У высоты Лос-Лобос путь оказался разобранным, и наши поезда чуть было не сошли с рельс. К счастью, мы все предусмотрели заранее. На последней платформе ехала наша ремонтная бригада, и не прошло и двух часов, как нам удалось двинуться дальше.
Я приказал погасить свет в поездах и огни первого паровоза, так как не хотел, чтобы кто-либо мог подсчитать наши силы.
На подъезде к ранчо Сапилоте, в десяти километрах от места нашего назначения, нас обстреляли, но в ответ мы подняли такой шум и треск, что заставили стрелявших замолчать. Затем мы продолжали путь.
Когда вдали показался Апапатаро, уже занимался день.
— Тем лучше, — сказал я Бенитесу. — Пусть видят, что мы пришли не с пустыми руками.
Я приказал остановиться в двухстах метрах от станции. Два других состава остановились подальше.
Я подозвал Бенитеса:
— А ну-ка сделаем выстрел! Посмотрим, какую они скорчат мину.
— Куда стрелять, генерал?
Я указал на башни собора, ибо они отчетливей всего виднелись в утреннем небе, и Бенитес выпустил знаменитый снаряд, угодивший в лестницу губернаторского дворца.
Мы сделали три выстрела, а затем подкатили к станции и дали пулеметную очередь по окнам станционного здания, раздробив в них стекла. На наш огонь никто не ответил. Рота пехотинцев под командой Сарасуа заняла станцию, не встретив ни сопротивления, ни, разумеется, людей.
Сарасуа закрепился на станции, и мы отошли на такое место, откуда могли спокойно вести обстрел города. Тем временем высадилась и заняла позиции остальная часть нашей пехоты.
Бенитес снова сделал выстрел из пушки и на этот раз действительно попал в одну из башен собора.
Как раз в тот момент прибыл с белым флагом капитан от Вардомиано Чавеса, командующего военным округом.
— Генерал Чавес просит передать, что он присоединяется к вам.
Я ему не поверил. С чего бы это Вардомиано Чавесу присоединяться к нам?
Потом, когда мы уже вели с ним переговоры, выяснилось, что Чавес стал на нашу сторону со страха.
— Не хочу подвергать опасности гражданское население, — сказал он, когда мы встретились с ним на станции.
— Мы постараемся причинить ему как можно меньше вреда, — сказал я, — но имейте в виду, мы прибыли, так сказать, за здорово живешь, и, хочешь не хочешь, нам надо добыть средства, чтобы двигаться дальше.
Все это я заявил ему в присутствии свидетелей — капитана Бенитеса и Сенона Уртадо.
Мы торжественно вошли в Апапатаро. Вечером в нашу честь был дан бал, а на следующий день мы посадили в тюрьму пятьдесят богатых граждан, в том числе сеньора губернатора, председателя муниципального совета и двух местных депутатов.
Глава XIII
Впоследствии меня часто осуждали за то, что я не отпустил на свободу этих заложников, когда они внесли требуемый выкуп; однако я должен уточнить: выкуп был назначен не за предоставление им свободы, а за избавление от расстрела. Я действительно никого не расстрелял. Необходимо учесть, что мы находились в состоянии войны, на вражеской территории, а моя боевая задача не оставляла мне времени для заигрывания с гражданским населением; я нуждался в заложниках на тот случай, если бы кому-либо вздумалось сыграть с нами злую шутку. С другой стороны, те богачи, которых я посадил в тюрьму Апапатаро, были богачи мексиканские, а это особая, проклятая порода, их всех следовало бы ставить к стенке — еще со времен священника Идальго. Поэтому я и не понимаю людей, упрекающих меня в жестокости (из-за того только, что я какое-то время подержал взаперти кучку кретинов).
Кавалерия, которой командовал полковник Одилон Рендон, нагнала нас два дня спустя — третьего августа. Я решил произвести смотр войскам, — численность их вместе с батальоном и двумя кавалерийскими эскадронами, наход