Лорд Фишер решительно требовал, чтобы Англия вела в основном войну на море. Он выражал сомнение по поводу боевых качеств французов, считая, что немцы разобьют их на суше и что нет смысла отправлять английскую армию на континент, где она лишь разделит участь побежденных.
Единственной сухопутной операцией, которую он поддерживал, был стремительный десант в тылу немцев. Он подобрал для него точное место — «десятимильная полоса твердого песка» в Восточной Пруссии. Здесь, всего лишь в ста пятидесяти километрах от Берлина, в ближайшем пункте от германской столицы, достижимом с моря, британские войска, доставленные кораблями, смогли бы захватить и удерживать плацдарм, то есть «занять делом миллион немцев». Кроме этих боев, армия должна быть «использована исключительно для неожиданных ударов по побережью, освобождения Гельголанда и гарнизонной службы в Антверпене». По мысли Фишера, план кампании во Франции был «самоубийственным идиотизмом», а поскольку военное министерство отличалось некомпетентностью в военных делах, то армию следовало бы подключить к флоту «как его придаток».
Уже в 1910 году Фишер, достигший 69 лет, был освобожден от руководства Адмиралтейством с одновременным присвоением ему звания пэра, однако на этом его деятельность не закончилась.
После чрезвычайных событий 1905—1906 годов в течение последующих нескольких лет дело составления совместных планов с французами почти не двигалось вперед. За это время два человека, находившиеся на противоположных берегах пролива, подружились, что привело в дальнейшем к «наведению моста» через Ла-Манш.
В то время английский штабной колледж находился под командованием бригадного генерала Генри Вильсона, высокого, костлявого, неутомимого человека англоирландского происхождения, с лошадиным лицом. Быстрый, нетерпеливый, Вильсон постоянно кипел идеями, страстями, воображением, а больше всего избытком энергии. Еще во время службы в военном министерстве он имел привычку бегать по утрам трусцой вокруг Гайд-парка, что было его физзарядкой, держа под мышкой газету, которую он читал, когда переходил на шаг. Воспитанный целой плеядой французских гувернанток, он свободно говорил по-французски. Меньший интерес вызывал у него немецкий язык. В 1909-м Шлиффен опубликовал в «Дейче ревю» статью без подписи, в которой протестовал против изменений, внесенных в его план Мольтке, сменившим его на посту начальника генерального штаба. Были раскрыты основные контуры, если не детали, охвата французских и английских армий, личность автора статьи не вызывала сомнений. Когда один слушатель колледжа в Кэмберли обратил на это внимание командующего Вильсона, тот небрежно заметил: «Очень интересно».
В декабре 1909-го генералу Вильсону пришло в голову посетить своего коллегу, начальника «Эколь суперьер» — Военной академии — генерала Фоша. Он присутствовал на четырех лекциях и семинаре, после чего был вежливо приглашен Фошем на чай.
Генерал Вильсон, загоревшийся энтузиазмом после всего услышанного и увиденного, беседовал с ним более трех часов. Когда Фош смог, наконец, проводить своего посетителя к двери и, как надеялся, пожелать ему всего хорошего, Вильсон с восторгом заявил, что придет на другой день продолжить разговор и просмотреть дополнительные материалы. Фош не мог не прийти в восхищение от этого «элана» — «душевного подъема» англичанина. Во время второго разговора они открыли душу друг другу. Через месяц Вильсон вновь прибыл в Париж для участия еще в одной сессии. Фош принял приглашение приехать в Лондон весной, а Вильсон согласился нанести ответный визит французскому генеральному штабу летом.
В Лондоне Фош был представлен Вильсоном Холдейну и другим руководителям военного министерства. Ворвавшись в комнату одного из своих коллег, он крикнул: «Я привел сюда Фоша — французского генерала. Запомни мои слова — этот парень будет командовать союзными армиями, когда начнется война». В данном случае Вильсон уже имел в виду принцип единого командования и даже избрал человека для руководства им, хотя для того, чтобы его предсказание сбылось, потребовалось пройти через четыре года войны и оказаться на грани военного поражения.
После 1909 года в результате непрекращающихся визитов оба стали такими закадычными друзьями, что Вильсон стал своим человеком в семье француза и был приглашен на свадьбу дочери Фоша. Вместе со своим другом «Анри» Фош мог проводить часы «в задушевных беседах», как сказал один их знакомый. Прогуливаясь вдвоем, один высокий, а другой маленького роста, они обменивались мыслями, порою ведя жаркие споры. На Вильсона особенно производила впечатление та решительность и быстрота, с которой проводились занятия во Французской военной академии. Офицеры-преподаватели постоянно подгоняли офицеров-слушателей: «Вит, вит!» — «Быстрей, быстрей!» — и «Алле, алле!» — «Живее, живее!» Введенная на занятиях штабного колледжа в Кэмберли, эта система гонки быстро получила прозвище «операция Вильсона «Алле».
Во время своего второго визита в январе 1910 года Вильсон задал Фошу вопрос: «Какое наименьшее количество английских войск могло бы потребоваться для оказания вам практической помощи?»
Ответ Фоша сверкнул как сталь рапиры: «Один английский солдат, а мы позаботимся, чтобы он сразу погиб». В этой лаконичной фразе отразился взгляд французов на всю проблему союза с Англией.
Вильсон, однако, хотел, чтобы Англия взяла на себя определенные обязательства. Убежденный, что война с Германией неизбежна, он внушал своим коллегам и ученикам мысль о необходимости срочных мер и сам полностью отдался осуществлению этой идеи. В 1910 году удобный случай представился. Он был назначен начальником оперативного управления — пост, на котором генерал Грирсон начал с французами переговоры на уровне штабов. Когда майор Уге прибыл с визитом к Вильсону, чтобы посетовать на отсутствие с 1906 года прогресса в решении этого важного вопроса англофранцузского сотрудничества, он услышал в ответ: «Важный вопрос! Это вопрос жизни и смерти! Иначе и быть не может!»
Это послужило толчком к возобновлению совместного планирования. Вильсон не видел ничего, кроме Франции и Бельгии, и не бывал нигде, кроме этих двух стран. Во время своего первого визита в 1909 году, передвигаясь на поезде и на велосипеде, он в течение 10 дней осмотрел франко-бельгийскую и франко-германскую границу от Валансьенна до Бельфора. Он нашел, что «оценка германского наступления через Бельгию, данная Фошем, совпадает с моей, и что важнейшая линия будет проходить через Верден и Намюр», другими словами, восточнее Мааса. В течение последующих четырех лет Вильсон совершал по три-четыре поездки ежегодно на велосипеде или на автомобиле по районам боев 1870 года или предполагаемым в будущем в Лотарингии и Эльзасе. Во время каждого визита он консультировался с Фошем, а после ухода Фоша с Жоффром, Кастельно, Дюбаем и другими представителями французского генерального штаба.
В кабинете Вильсона в военном министерстве всю стену занимала карта Бельгии. Те дороги, по которым, как считалось, двинутся немецкие войска, были обведены черной жирной линией. Когда Вильсон пришел в военное министерство, он увидел, что из-за новых порядков, введенных Холдейном, прозванным «Шопенгауэром от генералов», регулярная армия была тщательно обучена, подготовлена и реорганизована для того, чтобы в любой момент могла выполнить роль экспедиционного корпуса. Одновременно были осуществлены все мероприятия для доведения ее численности до уровня военного времени в случае мобилизации. Однако в отношении ее транспортировки через пролив Ла-Манш, размещения, обеспечения продовольствием, а также взаимодействия с французскими частями никаких планов не существовало.
Летаргия, существовавшая в штабе в отношении этих проблем, вызывала у Вильсона периодические приступы бешенства, о чем свидетельствует дневник: «...Зол страшно... нет планов железнодорожных перевозок... нет планов пополнения конного состава... положение дел скандальное! Нет планов доставки войск в порты... нет планов использования портов, не спланирована переброска морем... абсолютно никаких медицинских приготовлений... затруднения с конным транспортом не преодолены... практически ничего нет, скандально! ...Ужасная неподготовленность...» И все же к марту 1911 года, несмотря на отсутствие и планов, и мероприятий, и лошадей, ему удалось составить график мобилизации, по которому «все 6 пехотных дивизий грузятся на транспорты на 4-й день, кавалерия — на 7-й день, артиллерия — на 9-й день».
Все это оказалось очень своевременным. 1 июля 1911 года «Пантера» подошла к Агадиру. Во всех правительственных кругах Европы витало слово: «Война». Вильсон поспешно прибыл в Париж как раз тогда, когда Военный совет Франции вывел из своего состава генерала Мишеля и полностью отказался от оборонительной стратегии. Вместе с генералом Дюбаем он составил меморандум, предусматривавший в случае вмешательства Англии высадку экспедиционного корпуса из шести пехотных и одной кавалерийской дивизии. В документе, подписанном Вильсоном и Дюбаем 20 июля, указывалась общая численность войск — 150 тысяч человек и 67 тысяч лошадей, которых надлежало доставить в Гавр, Булонь и речной порт Руан между 4-м и 12-м днем мобилизации. Из этих пунктов войска нужно было перебросить по железной дороге в район сосредоточения у Мобежа; достижение полной боеготовности намечалось на 13-й день мобилизации.
В действительности же соглашение между Дюбаем и Вильсоном привязывало в случае начала войны и вступления в нее Англии британскую армию к французской, причем она должна была продолжить французскую линию обороны и прикрыть левый фланг от обхода. Оно означало, как об этом с радостью писал майор Уге, что французы убедили Вильсона и английский генеральный штаб не открывать «еще одного театра военных действий» и согласиться на совместные операции «на главном, то есть французском фронте». Практически этому способствовали не только действия французов, но и позиция, занятая командованием английского флота, которое отказалось гарантировать безопасность высадки войск в портах, расположенных выше линии Дувр — Кале, что, в свою очередь, исключало десантирование поблизости или на территории самой Бельгии.