Тем не менее на следующее утро, зажатый с одной стороны армией Бюлова, двигавшейся на него, и Жоффром, приехавшим наблюдать за проведением операции, Ланрезак не имел другого выбора, кроме как отдать своим войскам приказ о наступлении.
Из бумаг, найденных у пленного французского офицера, Бюлов узнал о готовящемся наступлении и был начеку.
Сомневаясь в намерениях Ланрезака, Жоффр рано утром прибыл в Лан, где располагался штаб Ланрезака, чтобы одарить командующего армией хладнокровием из своих несчетных запасов. Лан построен на высоком холме, перед которым на десятки километров расстилаются поля, то поднимаясь, то опускаясь, подобно волнам зеленого океана. В тридцати километрах к северу огромным полукругом развернулась 5-я армия, нацелившись на северо-восток, где находились Гюиз и Сен-Кантен. С башни собора, расположенного на самой высокой точке города, на ландшафт с тупым безразличием взирали морды коров, высеченные в камне вместо химер. Внизу, под ними, Жоффр все в том же молчаливом спокойствии следил, как Ланрезак отдавал приказы и руководил сражением. Жоффр пробыл в штабе Ланрезака более трех часов, не произнеся при этом ни единого слова, и, убедившись, что командующий действует «решительно и методично», отправился хорошенько закусить в привокзальный ресторан, чтобы отправиться затем на автомобиле с шофером-гонщиком для выполнения следующей миссии.
Он хотел встретиться с Джоном Френчем, который, по подозрениям Жоффра, беспокоился больше всего о Ла-Манше и «в течение длительного времени избегал, как кажется, боев на нашем фронте». Френч занимал чрезвычайно важный участок обороны между армией Ланрезака и сосредоточивавшейся 6-й армией Монури и тем не менее был вне сферы влияния Жоффра. Он не мог приказать английскому фельдмаршалу или заставить его сражаться, сев у него за спиной в красноречивом молчании. Ему казалось, что он смог бы убедить англичанина прекратить отступление, тогда он сам стабилизировал бы фронт вдоль реки Эны по линии Амьен — Реймс — Верден и затем перешел в наступление с этих рубежей. После еще одного шага назад английский главный штаб размещался со вчерашнего дня в Компьене, в 60 километрах, или на расстоянии трехдневного марша усталой армии от Парижа. Пока соседняя, 5-я французская, армия весь день вела бои с немцами в Гюизе, изматывая врага, английская армия отдыхала. Вчера она отступила, не преследуемая врагом. Сейчас, после восьми дней маршей, окапываний и стычек с противником — больших и малых, — английские войска наконец остановились. II корпус вечером совершил короткий марш и переправился через Уазу, однако I корпус весь день отдыхал в лесу Сен-Гобена, всего лишь в восьми километрах от того места, где левое крыло армии Ланрезака, измотанное 14-дневными боями и переходами, вело крупное сражение.
Когда Жоффр прибыл в Компьен, он призвал английского командующего держать фронт до тех пор, пока не наступит благоприятный момент для возобновления наступления. Его аргументы, как казалось, не возымели действия. Он «ясно видел», как Мэррэй осторожно дернул фельдмаршала за китель, опасаясь, чтобы тот не согласился. Это было излишним, поскольку Френч не переставая твердил Жоффру: «Нет, нет». По его словам, английская армия, понесшая значительные потери, была сейчас небоеспособной, и ей требовалось не меньше двух дней для отдыха и восстановления сил. Жоффр не мог тут же сместить его, как французского генерала; он не позволил себе дать волю чувству гнева, чтобы добиться своего, как в случае с Ланрезаком у Марля. Поскольку англичане отступали, обгоняя фронт между Ланрезаком и Монури, французские армии уже не могли удержать занимаемых рубежей, и поэтому все надежды на выполнение Общего приказа № 2 окончательно рухнули. Жоффр, по собственному признанию, уехал в «сквернейшем настроении».
Намерения Джона Френча шли гораздо дальше того, о чем он говорил с Жоффром. Не обращая внимания на союзника, находившегося на грани поражения, Френч попросил своего инспектора по связи генерал-майора Робба подготовить план «неминуемого и длительного отступления к югу, с обходом Парижа с запада и востока». Можно сказать, в данном случае инструкции Китченера были ни при чем. Отражая глубокое недоверие к обязательствам Генри Вильсона по «плану-17», они преследовали цель сдержать не в меру агрессивного Джона Френча и слишком большого франкофила Генри Вильсона с тем, чтобы английская армия не оказалась вовлеченной французами в какую-либо авантюру в рамках «наступления до победного конца», которая могла привести к уничтожению или пленению большей части войск. Однако эти инструкции никогда не предусматривали проявления излишней осторожности, чуть ли не граничившей с предательством союзника. Но невозможно удержать пот, выступающий со страха, а Джон Френч боялся потерять армию, а с ней свое имя и репутацию.
Его войска не представляли, как он утверждал, разбитую армию, неспособную к дальнейшим усилиям. Ее солдаты и офицеры, по их же свидетельству, сохранили высокий боевой дух. Подполковник Фредерик Морис из 3-й дивизии считал, что крайняя усталость, истертые в кровь ноги и отсутствие горячей пищи — все это проходит после хорошей еды, крепкого ночного сна и бани. «Только это и нужно было нашей армии, чтобы она смогла вновь занять боевые позиции». По словам капитана Эрнеста Гамильтона из 11-го гусарского полка, после отдыха 29 августа английский экспедиционный корпус «находился в отличной форме и полной боеготовности». Генерал-адъютант Макреди заявил, что «английским войскам» требовались только отдых и пища для восстановления сил и боевого духа, «чтобы проучить немцев».
Тем не менее Джон Френч уведомил Жоффра на следующий день, что английская армия сможет активно участвовать в боях на фронте не «раньше чем через 10 дней». Попроси он десять дней, когда враг подступал к Лондону, он немедленно лишился бы поста главнокомандующего. Однако Джон Френч оставался на этом посту еще полтора года.
В тот день, собираясь отдать приказ об отводе войск и выходе из соприкосновения с противником, Джон Френч делал все от него зависящее, чтобы Ланрезак прекратил сражение и возобновил отступление плечом к плечу с его армией. Он не столько хотел прикрыть фланги союзника, сколько защитить собственные. Пытаясь добиться для 5-й армии приказа об отступлении, Генри Вильсон отправился в главный штаб. Жоффр отсутствовал, и Вильсон решил поговорить с генералом Бартело, который наотрез отказался взять на себя такую ответственность, но согласился устроить встречу с Жоффром в Реймсе в отеле «Лион д'Ор» в 7.30 вечера. Местопребывание Жоффра в часы приема пищи было всегда известно. Вильсон встретился с Жоффром, но переубедить его ему оказалось не под силу. Жоффр отвечал одно: «Ланрезак должен довести дело до конца». Он не уточнял, до какого именно конца. Когда Вильсон привез эту новость, Джон Френч решил больше не ждать и приказал британскому экспедиционному корпусу начать отступление на следующий день.
Тем временем наступление Ланрезака на Сен-Кантен столкнулось с трудностями. Один из полков XVIII корпуса, получивший приказ взять деревню, располагавшуюся у дороги, попал под шрапнельный обстрел. «Осколки снарядов сыпались на дорогу и срезали ветви деревьев», — писал сержант, которому удалось остаться в живых.
Немцы отбили атаку на Сен-Кантен, как и предвидел Ланрезак, затем противник начал оказывать сильное давление на правый фланг французов. Бюлов атаковал всеми силами, вместо того чтобы дать французам возможность продвинуться вперед и подставить, таким образом, свой тыл армиям Клюка и Хаузена. По мнению Бюлова, атака на Сен-Кантен была предсмертной агонией разбитой армии, он чувствовал «уверенность в победе».
На одном из участков французам пришлось отойти за Уазу. На мосту и узких дорогах, ведущих к нему, образевалась пробка, началась паника. Проявив «величайшую сообразительность и правильно разобравшись в обстановке», Ланрезак приказал прекратить наступление в районе Сен-Кантена и собрать силы для следующей попытки восстановить положение справа от Гюиза.
Франше д'Эспери, командующий I корпусом, энергичный, сильный человек небольшого роста, обожженный солнцем Тонкинского залива и Марокко, которого Пуанкаре называл «врагом уныния», получил указание объединить силы III и X корпусов, находившихся справа и слева от него. С помощью офицеров, посланных по позициям верхом, и оркестров, непрерывно игравших жизнерадостную «Самбру и Маас», генерал к 5 часам вечера восстановил боевые порядки вдоль линии фронта.
После тщательной артиллерийской подготовки французы вновь двинулись в атаку. Мост в районе Гюиза усеяли горы трупов вражеских солдат. На фланге сопротивление немцев оказалось почти сломленным, французы чувствовали, как враг слабеет. «Немцы бежали», — писал очевидец, и французы, «обезумев от радости, от этого нового и давно желанного чувства, неслись вперед великолепной всепобеждающей волной».
В конце дня один сержант, принимавший участие в атаке на Сен-Кантен, встретил своего приятеля по полку, знавшего все новости. «Говорят, сегодня свершились большие события. Остановка нашего наступления ничего не значит. Врагу нанесено поражение, мы выиграли этот бой. Полковник убит осколком снаряда. Он умер, когда его несли на носилках. Майор Терон ранен в грудь. Капитан Шлаберти ранен, жить не будет. Много раненых и убитых. Считается, что день прошел удачно, потому что полк будет ночевать две ночи подряд в одном месте».
Отступление гвардейского корпуса — отборных частей армии Бюлова — вынудило его соседей также отойти. Таким образом, Ланрезак одержал тактическую победу — если не при Сен-Кантене, то под Гюизом. Однако сейчас лишь его войска, развернутые на север, противостояли немцам. Английская и 4-я французская армии, которые располагались слева и справа от частей Ланрезака, продолжали отступать. Они уже находились на расстоянии дневного перехода от него; каждый их шаг увеличивал угрозу флангам Ланрезака. Чтобы спасти 5-ю армию, надо было срочно отрываться от противника и идти на соединение со своими войсками. Но Ланрезак пока не получил на этот счет никаких указаний от Жоффра.