», по свидетельству кронпринца, в прошлом кавалериста, в местах, выделенных для пехоты. Он же неожиданно свидетельствует и о следующем: «Они всегда останавливались и оказывались на пути пехотинцев, когда дела на фронте шли из рук вон плохо».
Первого сентября армии Клука встретился неприятный сюрприз. Она вошла в соприкосновение с арьергардами англичан, которые непонятно каким образом – в военной сводке Клука говорилось об их «отступлении в совершенном беспорядке» – вдруг набросились на немцев и задали им хорошую взбучку. Весь день в лесах под Компьеном и Виллер-Котре шли ожесточённые бои. Английские арьергарды сдерживали врага, а в это время основная часть экспедиционного корпуса опять ушла от преследования, к величайшему гневу Клука. Отложив отдых, в котором «очень нуждалась» его армия, Клук на следующий день вновь приказал выступать на марш, на этот раз войска несколько изменили направление и взяли западнее, надеясь обойти англичан. Однако те снова ускользнули от Клука – они «еле-еле успели» переправиться через Марну. Это было 3 сентября. Теперь у немецкого командующего шансов покончить с ними не осталось. Напрасно потеряв время и людей, пройдя лишние десятки километров, Клук, настроение которого окончательно испортилось, возобновил марш на восток, преследуя французов.
«Наши люди дошли до крайности, – записал один германский офицер в своём дневнике 2 сентября. – Солдаты валятся от усталости, их лица покрыты слоем пыли, мундиры превратились в лохмотья. Одним словом, выглядят они как огородные пугала». После четырёх дней марша, проходя в среднем по 24 мили в сутки, по дорогам, испещрённым воронками от снарядов, через завалы из срубленных деревьев, «солдаты шли с закрытыми глазами и пели, чтобы не уснуть на ходу… И только уверенность в близкой победе и предстоящий триумфальный марш в Париже поддерживали в них силы… Без этого они упали бы и здесь же моментально уснули». В дневнике говорится и о проблеме, принявшей серьёзный характер во время германского наступления, особенно в восточных районах, когда армии Бюлова и Хаузена проходили через Шампань. «Они напиваются до предела, но только пьянство поддерживает их силы. Сегодня после смотра генерал пришёл в бешенство. Он решил пресечь повальное пьянство, но мы его упросили не принимать жёстких мер. Если мы будем слишком суровы, армия откажется двигаться. Для преодоления ненормальной усталости нужны ненормальные стимулы». «Мы наведём порядок в частях, когда прибудем в Париж», – писал с надеждой этот офицер, тоже не подозревая, очевидно, о новом направлении марша.
Во Франции, как и в Бельгии, немцы осквернили пройденный ими путь и покрыли себя позором. Они сжигали деревни, расстреливали мирных жителей, грабили и разоряли дома, в жилых комнатах держали лошадей, загоняли в сады артиллерийские фургоны. На семейном кладбище семьи Пуанкаре в Нюбекуре вырыли отхожие места. Проходя через Санлис, что в 25 милях от Парижа, II корпус Клука расстрелял 2 сентября мэра города и шестерых заложников из числа мирных жителей. На камне, установленном в поле неподалёку от города, на том месте, где похоронены убитые, высечены их имена:
Эжен Оден – мэр
Эмиль Обер – дубильщик
Жан Барбье – возчик
Люсьен Котгро – официант
Пьер Девер – шофёр
Ж.-Б. Элиз Поммье – подручный пекаря
Артур Реган – каменотёс
Второе сентября оказалось счастливым днём для генерала Хаузена – он расположился на ночлег в замке графа Шабрийона в Тёньи на реке Эна, заняв спальню графини. Просмотрев её визитные карточки, генерал с радостью обнаружил, что и сама хозяйка замка – урождённая графиня де Леви-Мирепуа, отчего незваный гость с ещё большим удовольствием лёг спать в её постели. Поужинав фазаном, которого добыли его интенданты, устроив охоту в призамковом парке, Хаузен пересчитал столовое серебро графини и оставил его опись у одного старика в деревне.
Этим вечером Мольтке начал испытывать смутное беспокойство в отношении фланга армии Клука, обращённого к Парижу. Он издал новый общий приказ. Как и в случае с левым крылом, главнокомандующий вновь выказал свою нерешительность. Он одобрил действия Клука, приказав 1‑й и 2‑й армиям «гнать французские войска в юго-восточном направлении, в сторону от Парижа». В то же время Мольтке попытался предупредить возможную опасность, дав указание армии Клука следовать «в эшелоне позади 2‑й армии» и принять «все меры для защиты войск армий с фланга».
В эшелоне! Для Клука подобное было оскорблением худшим, чем оказаться под командованием Бюлова, как однажды приказал главный штаб. Этот Аттила с мрачным лицом, с винтовкой в одной руке и с револьвером в другой, задавал темп наступлению германских армий на правом фланге и отнюдь не собирался плестись у кого-то в хвосте. Клук издал свой приказ по 1‑й армии: «Продолжить завтра (3 сентября) движение за Марну, чтобы заставить французов отходить в юго-восточном направлении». По его мнению, защиту флангов, открытых со стороны Парижа, могли с успехом осуществлять две его наиболее слабые части: IV резервный корпус, в котором не хватало одной бригады, оставленной в Брюсселе, и 4‑я кавалерийская дивизия, понёсшая значительные потери в бою с англичанами 1 сентября.
Капитан Лепик, офицер кавалерийского корпуса Сорде, 31 августа вёл разведку к северо-западу от Компьена. В этот день армия Клука повернула влево. Неожиданно Лепик увидел невдалеке от себя колонну вражеской кавалерии, состоявшую из 9 эскадронов, вслед за которыми через четверть часа показались колонна пехотинцев, артиллерийские батареи, фургоны с боеприпасами и рота самокатчиков на велосипедах. Разведчик заметил, что войска двинулись не на юг к Парижу, а по дороге, ведущей к Компьену. Так Лепик, сам того не ведая, стал одним из первых свидетелей исторического манёвра. Однако капитан лишь стремился поскорее передать в штаб донесение об уланах, которые сменили приметные остроконечные каски на фуражки. «Дорогу у местных жителей они спрашивали на ломаном французском языке, то и дело говоря: „Инглиш, инглиш…“» Сообщённая Лепиком информация о направлении движения немцев пока мало что значила для французского главного штаба. По мнению командования, врага привлекал Компьен и расположенный там замок. Немцы всё ещё могли выбрать дорогу, идущую от Компьена на Париж. Сведения о двух колоннах противника, сообщённые Лепиком, тоже ещё ничего не говорили о характере движения армии Клука в целом.
Французы, так же как и немцы, 31 августа поняли, что кампания вступает в критическую фазу. Второй план французского штаба от 25 августа о перемещении центра тяжести на левый фланг в попытке остановить наступление правого крыла германских армий потерпел провал. 6‑я армия, которая вместе с англичанами и 5‑й армией должна была держать оборону вдоль реки Соммы, не выполнила поставленной перед ней задачи. Теперь этой армии, по признанию Жоффра, предстояло «прикрывать Париж». Англичане, говорил по секрету французский главнокомандующий, «ne veulent pas marcher» – «не хотят идти вперёд», и поэтому 5‑й армии, преследуемой по флангу Клуком, по-прежнему грозило окружение. Действительно, вскоре поступили сообщения о том, что передовые части германской кавалерии вклинились в промежуток между 5‑й армией и Парижем, который образовался в результате отхода английских войск. Как заявил полковник Пон, начальник оперативного отдела штаба Жоффра, «по-видимому, мы не сможем сдержать наступление правого крыла германских армий ввиду отсутствия войск, необходимых для отражения манёвра охвата».
Возникла потребность в новом плане. Теперь главное заключалось в том, чтобы выстоять. Жоффр провёл совещание со своими двумя заместителями – Беленом и Бертело, и старшими офицерами оперативного отдела. Горячий ветер событий принёс новую идею, подхваченную приверженцами наступательной стратегии, – «выстоять», пока французские армии не стабилизируют фронт, чтобы затем перейти к активным действиям. Между тем, по общему признанию офицеров главного штаба, немцы в результате наступления растянут свои силы по огромной дуге от Вердена до Парижа. На этот раз французские генералы предлагали не противостоять надвигающемуся крылу германских войск, а ударить по немецкому центру, разрезав его пополам. Это была прежняя стратегия «Плана-17», однако на сей раз поле боя перемещалось в сердце Франции. Неудача для французов означала бы теперь не просто отступление войск от границы, а поражение в войне.
Вопрос заключался в том, как быстро удастся осуществить этот «прорыв». И где – на уровне Парижа, в долине Марны, чтобы ударить как можно раньше? Или следует отступить ещё дальше, на рубеж, отстоящий на 40 миль позади Сены? Если продолжать отступление, то тогда немцы захватят ещё больше территории страны, однако барьер Сены дал бы армиям желанную передышку, остановил бы преследовавшего их врага и французские войска обрели бы силы. Поскольку немцы поставили себе цель уничтожить французские армии, «главной задачей, – доказывал Белен, – будет сохранение наших войск». Проявить «благоразумие», перегруппироваться за Сеной – в этом отныне заключался национальный долг и верный курс, который привёл бы к срыву замыслов врага. Приводящего различные доводы Белена поддерживал красноречивый Бертело. Жоффр слушал – и на следующий день издал Общий приказ №4.
Наступило 1 сентября, канун годовщины Седана, а перед Францией открывались такие же трагические перспективы, как и тогда. Французский военный атташе официально подтвердил сообщение о разгроме русских под Танненбергом. Тон Общего приказа №4 по сравнению с приказом, последовавшим после поражения на границах, был не столь уверенный и отражал заметно поубавившийся оптимизм генерального штаба – прошла неделя, а немцы захватывали всё больше и больше территории Франции. Приказом предписывалось 3‑й, 4‑й и 5‑й армиям продолжать отступление «в течение некоторого времени» и устанавливался его последний рубеж вдоль рек Сена и Об (Aube), причём отмечалось, что «нет необходимости указывать, что этот рубеж должен быть достигнут». «Как только 5‑я армия избавится от угрозы окружения», остальные армии «возобновят наступление»; однако, в противоположность предыдущему приказу, в нём не назывались ни конкретные сроки, ни район проведения операции.