Прошёл один час из предоставленных двенадцати. Бассомпьер и Гаффье начали составлять проект ответа, и им не было нужды спрашивать друг у друга, каким оно должно быть. Их коллеги тем временем стали созывать министров на заседание Государственного совета, назначенное на 9 часов. Броквиль отправился во дворец, чтобы проинформировать короля.
Ощущая лежащую на нём ответственность руководителя, король Альберт необычайно чутко следил за развитием событий за границей. Он не был рождён, чтобы вступить на престол. Младший сын младшего брата короля Леопольда, он рос незамеченным в углу дворца под присмотром наставника-швейцарца, бывшего менее чем посредственностью. Семейная жизнь Кобургов была далеко не радостной. Сын Леопольда умер, а в 1891 году умер и его племянник, Бодуэн, старший брат Альберта; так Альберт в шестнадцать лет остался единственным наследником трона. Старый король, тяжело переживавший смерть сына и Бодуэна, на которого он перенёс все отеческие чувства, сначала не обращал внимания на достоинства Альберта, называя его «запечатанным конвертом».
Но внутри «конверта» скрывалась огромная физическая и интеллектуальная энергия, которая была свойственна Теодору Рузвельту и Уинстону Черчиллю, хотя во всём прочем Альберт нисколько не был похож на двух своих великих современников. Он был более склонен к самоанализу, они же почти всё своё внимание уделяли внешнему миру. И всё же он чем-то походил на Теодора Рузвельта – их вкусы, если не темперамент, во многом совпадали: любовь к природе, увлечение спортом, верховой ездой, альпинизмом, интерес к естественным наукам и проблемам охраны природы. Альберт, как и Рузвельт, буквально пожирал книги, прочитывая ежедневно не менее двух, причём это могли быть книги из какой угодно области – литература, военная наука, колониализм, медицина, иудаизм, авиация. Альберт водил мотоцикл и умел пилотировать самолёт. Больше всего ему нравилось лазать по горам, и с этой целью он инкогнито объездил всю Европу. Как прямой наследник, он совершил поездку в Африку, чтобы на месте ознакомиться с колониальными проблемами. Став королём, он с равным усердием изучал армию, угольные шахты Боринажа или «Красную страну» валлонов. «Когда король говорит, у него такой вид, как будто он хочет что-то построить», – заметил как-то один из его министров.
В 1900 году Альберт женился на Елизавете Виттельсбах, дочери герцога, который практиковал в мюнхенских больницах как окулист. Взаимная любовь, трое детей, образцовая семейная жизнь – всё это резко контрастировало с неподобающим поведением прежних правителей, и поэтому, когда в 1909 году он вступил на престол вместо короля Леопольда II, к всеобщей радости и облегчению, это послужило одной из причин роста его популярности. Новые король и королева, как и прежде, не заботились о пышности, принимали кого хотели, проявляли интерес и любовь к путешествиям, оставаясь равнодушными к опасностям, этикету и критике. Эта королевская чета ближе была не к буржуазии, а пожалуй, к богеме.
Альберт был кадетом военного училища в то время, когда там учился будущий начальник генерального штаба Эмиль Гале. Сын сапожника, Гале был отправлен на учёбу на деньги, собранные его деревней. Позднее он стал преподавателем военной академии и подал в отставку, когда не смог больше соглашаться с теориями неустрашимого наступления, которые бельгийский генеральный штаб перенял от своих французских коллег без учёта реальных условий. Гале также покинул католическую церковь и стал строгим евангелистом. Пессимистически настроенный, чрезвычайно придирчивый и последовательный, он необычайно серьёзно относился к своей профессии, как и ко всему остальному. Говорили, что он ежедневно читал Библию и никто не видел улыбки на его лице. Король слушал его лекции, встречался с ним на манёврах, а воззрения Гале произвели на него сильное впечатление: наступление ради наступления и при любых обстоятельствах – весьма опасно, и навязывать сражение следует «только в случае уверенности в достижении важного успеха», вдобавок «наступательные бои требуют превосходства в силах». Несмотря на то что Гале был всего лишь капитаном, сыном сапожника и в католической стране обратился в протестантство, король выбрал его своим личным военным советником, учредив для этого специальный пост.
Поскольку по бельгийской конституции король становился главнокомандующим только во время войны, в мирное время он и Гале не могли своими опасениями или идеями повлиять на генеральный штаб. Это учреждение цеплялось за пример 1870 года, когда ни один прусский или французский солдат не пересёк бельгийскую границу, хотя, если бы французы и вступили на территорию Бельгии, у них было бы достаточно места, куда отступить. Однако, по мнению короля Альберта и Гале, если война разразится, то нынешние армии, доведённые до огромных размеров по сравнению с тем временем, всё равно двинутся по старым военным дорогам и столкнутся на аренах прошлых боёв. Их убеждённость росла с каждым годом.
Кайзер дал это понять совершенно недвусмысленно в беседе, которая тогда, в 1904 году, привела Леопольда II в замешательство. Возвратившись домой, король постепенно оправился от шока, полагая, что Вильгельм был крайне непостоянен и его вряд ли можно было принимать всерьёз. С этим суждением согласился также ван дер Эльст, которому король рассказал о своей встрече с кайзером. И в самом деле, во время ответного визита в Брюссель в 1910 году Вильгельм сделал всё, чтобы успокоить бельгийцев. Он заявил ван дер Эльсту, что Бельгии не следует опасаться Германии. «У вас не будет оснований для жалоб на Германию… Я отлично понимаю позицию вашей страны… Я никогда не поставлю её в ложное положение».
Большинство бельгийцев кайзеру верило. Они всерьёз принимали данные им гарантии независимости. Бельгия с пренебрежением относилась к своей армии, обороне границ, крепостям, всему, что ставило под сомнение защищающий её договор о нейтралитете. Куда больше тревожил социализм. Безразличие общества к событиям за пределами самой Бельгии, занятость парламента исключительно внутриэкономическими проблемами привели к тому, что армия пришла в такой упадок, что находилась примерно на уровне турецкой. Солдаты были плохо дисциплинированы, расхлябаны, неопрятны, не отдавали честь, не слушались в строю и отказывались ходить в ногу.
Офицерский корпус был немногим лучше. Поскольку армия считалась излишним и едва ли не абсурдным институтом, она не могла привлечь в свои ряды ни лучшие умы, ни способных и честолюбивых молодых людей. Тот, кто выбирал военную карьеру и проходил через обучение в Ecole de Guerre, оказывался инфицирован французской доктриной «порыва» и «решительного наступления». Они придерживались поразительной формулы: «Чтобы с нами считались, мы должны атаковать. Вот что главное».
Несмотря на всё величие идеи и подъём духа, эта формула плохо согласовывалась с реальным положением Бельгии, а доктрина наступления, которая так странно утвердилась в умах генерального штаба, не вязалась с обязательствами Бельгии соблюдать нейтралитет, что требовало, в свою очередь, ориентации исключительно на оборонительную стратегию. Нейтралитет запрещал бельгийским военным разрабатывать свои планы в сотрудничестве с какой-либо страной и заставлял их считать врагом ту страну, чей солдат первым шагнёт на её территорию, будь то англичанин, француз или немец. В подобных условиях весьма непросто разработать чёткий план военной кампании.
Бельгийская армия состояла из шести пехотных и одной кавалерийской дивизии, в то время как через территорию Бельгии, согласно немецким планам, предстояло пройти 34 германским дивизиям. Обучение и вооружение бельгийской армии были крайне недостаточны, огневая подготовка – низкой: запасы боеприпасов позволяли проводить стрельбы всего два раза в неделю из расчёта по одному выстрелу на человека. Обязательная воинская повинность, введённая лишь в 1913 году, сделала армию ещё более непопулярной. В тот год, когда из-за границы доносились грозные раскаты приближающейся бури, парламент неохотно согласился увеличить численность армии с 13 до 33 000 человек, но средства на укрепление обороны Антверпена обязался выделить при условии, что расходы на это будут возмещены за счёт сокращения длительности военной службы. Генеральный штаб был создан только в 1910 году после решительного настояния короля.
Эффективность этого органа была ограничена глубокими расхождениями во взглядах входивших в его состав офицеров. Одни отстаивали наступательный план, в соответствии с которым армия при угрозе войны сосредоточивалась на границах. Другие выступали за оборонительную стратегию и предлагали сконцентрировать силы на внутренних рубежах. Немногочисленная третья группа, в которую входили король Альберт и капитан Гале, ратовала за оборону на позициях, находящихся в максимальной близости от угрожаемых границ, не подвергая при этом риску коммуникации, ведущие к укреплённой базе в Антверпене.
Пока на европейском горизонте сгущались тучи, офицеры бельгийского штаба растратили энергию на споры, так и не разработав плана концентрации войск. Их затруднения усугублялись ещё и тем, что они не могли решить, кто же будет их противником. Наконец был выработан компромиссный проект, но существовал он лишь вчерне, без приложения железнодорожных графиков, росписей пунктов снабжения и мест сосредоточения войск.
В ноябре 1913 года короля Альберта пригласили в Берлин, так же как девять лет тому назад его дядю. Кайзер устроил в его честь королевский обед, стол был украшен фиалками и накрыт на пятьдесят пять гостей, среди которых были военный министр генерал Фалькенхайн, министр имперского флота адмирал Тирпиц, начальник генерального штаба генерал Мольтке и канцлер Бетман-Гольвег. Бельгийский посол барон Бейенс, также присутствовавший на обеде, отметил, что всё это время король имел необычно мрачный вид. После обеда он видел, что король разговаривал с Мольтке. Лицо Альберта, слушавшего генерала, с каждой минутой всё больше темнело. Покидая дворец, король сказал Бейенсу: «Приходите завтра в девять. Я должен поговорить с вами».