ков максимальной скорости, на какую только способны его корабли. «Индомитейбл» и «Индефатигейбл» развернулись и двинулись за немцами, намереваясь держаться «на хвосте», пока не будет объявлена война. Радио, точно рожок охотника, обнаружившего дичь, известило адмирала Милна, который немедленно передал в адмиралтейство: «„Индомитейбл“ и „Индефатигейбл“ следят за „Гёбеном“ и „Бреслау“, 37:44 северной широты, 7:56 восточной долготы».
Адмиралтейство буквально застонало от разочарования. В тех же водах, что омывали мыс Трафальгар, британские корабли настигли противника – и не имели права открывать огонь. «Очень хорошо. Не теряйте их. Война неизбежна», – телеграфировал Черчилль и отослал «молнию» премьер-министру и лорду Грею, предлагая, если «Гёбен» нападёт на французские транспорты, разрешить крейсерам Милна «сразу же вступить в бой». К сожалению, указывая координаты, адмирал Милн забыл уточнить, в каком направлении идут «Гёбен» и «Бреслау», так что Черчилль мог лишь предполагать, что они движутся на запад, злоумышляя против французов.
«Уинстон в своей боевой раскраске, – как однажды заметил Асквит, – отчаянно желал морского боя и потопления „Гёбена“». Асквит был готов его поддержать, но кабинет, на заседании которого он неосторожно упомянул об этом, отказался санкционировать военные действия до полуночи, когда истекал срок ультиматума. Так была упущена и вторая возможность; правда, её всё равно бы упустили, ведь приказ Черчилля увязывал атаку с нападением «Гёбена» на французские транспорты, а немцы от этого намерения уже отказались.
И началась отчаянная погоня по спокойной поверхности летнего моря. Адмирал Сушон норовил оторваться от преследователей, а британцы старались не потерять врага до полуночи. Выжав из корабля всё что можно, Сушон разогнался до 24 узлов. Кочегары, в обычных условиях не выдерживавшие в жаре и угольной пыли дольше двух часов подряд, продолжали кидать уголь в топки, а лопающиеся трубы обжигали паром. До полуночи четыре человека умерли от ожогов, но скорость удалось сохранить. Медленно и неуклонно разрыв между добычей и охотниками увеличивался. «Индомитейбл» и «Индефатигейбл», тоже испытывая проблемы с котлами и кочегарами, не поспевали за врагом. Во второй половине дня к ним в их долгой погоне присоединился лёгкий крейсер «Дублин» под командованием капитана Джона Келли. Время шло, разрыв возрастал, и в 5 часов противник вырвался за пределы досягаемости орудий «Индомитейбла» и «Индефатигейбла». Только «Дублин» продолжал преследование. В 7 часов утра упал туман. К 9 часам, у берегов Сицилии, «Гёбен» и «Бреслау» оторвались окончательно.
В адмиралтействе на протяжении всего дня Черчилль и его помощники «испытывали танталовы муки». В 5 часов вечера первый морской лорд, принц Луис Баттенберг, заметил, что ещё возможно потопить «Гёбен» до наступления темноты. Увы, Черчилль, скованный решением кабинета министров, не мог отдать соответствующий приказ. А пока британцы ждали полуночи, «Гёбен» добрался до Мессины и до угля.
Когда рассвело, англичане, теперь уже в состоянии войны и готовые открыть огонь, не нашли врага. Из последнего доклада с «Дублина» заключили, что немцы в Мессине; и тут возникло новое препятствие. Адмиралтейство информировало Милна об объявлении Италией нейтралитета и поручило адмиралу «уважать это решение и не позволять кораблям подходить к итальянскому побережью ближе, чем на 6 миль». Вето, принятое для предотвращения «мелких происшествий» во избежание неприятностей с Италией, было, пожалуй, чрезмерно суровым.
Ограниченный в своих действиях приказом адмиралтейства, Милн разместил дозоры у обоих выходов из Мессинского пролива. Он не сомневался, что «Гёбен» снова пойдёт на запад, а потому сам на флагмане «Инфлексибл», вместе с «Индефатигейблом», сторожил выход в западную часть Средиземного моря, тогда как восточный выход[1] патрулировал единственный лёгкий крейсер «Глостер», под командованием капитана Говарда Келли, брата капитана «Дублина». Кроме того, желая сосредоточить все силы на западе, адмирал Милн послал «Индомитейбл» за углём в близлежащую Бизерту вместо далёкой Мальты на востоке. Таким образом, ни одного из трёх «Инфлексиблов» не было там, где имелась возможность перехватить «Гёбен», если тот вздумает прорываться на восток.
Двое суток, 5 и 6 августа, Милн патрулировал воды к западу от Сицилии, будучи убеждён, что «Гёбен» собирается прорываться на запад. Адмиралтейство, которое также не видело для «Гёбена» иного выхода, кроме как прорыва к Гибралтару или отступления к Пуле, не отменяло распоряжений Милна.
Всё это время, вплоть до вечера 6 августа, адмирал Сушон загружался углём в Мессине, преодолевая сопротивление итальянцев. Последние настаивали на своём нейтралитете и требовали, чтобы Сушон, как и положено, покинул порт ровно через сутки. Между тем загрузка угля с немецких торговых пароходов, чьи палубы пришлось разобрать, чтобы ускорить дело, заняла времени втрое дольше обычного. Пока адмирал спорил с портовыми властями о морском международном праве, едва ли не все члены экипажа орудовали лопатами, перекидывая уголь. Несмотря на поощрения (пиво, музыка, патриотические речи офицеров), люди падали в обморок в августовскую жару, и чёрные от угольной пыли потные тела валялись по всему кораблю, живые вперемешку с трупами. К полудню 6 августа в угольные ямы крейсера загрузили 1500 тонн угля – недостаточно, чтобы достигнуть Дарданелл, – но уже никто был не в силах продолжать работу. «С тяжёлым сердцем» адмирал Сушон приказал прекратить погрузку, отдыхать – и быть готовыми к выходу в море в 5 часов.
В Мессине он получил два сообщения, которые заставили его занервничать ещё сильнее и подтолкнули к принятию решения. Приказ Тирпица идти в Константинополь внезапно отменили; телеграмма сухо извещала: «По политическим соображениям поход в Константинополь нецелесообразен». Сушон не знал, что виной всему разногласия среди турецкого руководства. Энвер-паша передал через немецкого посла разрешение «Гёбену» и «Бреслау» пройти через минные поля, охранявшие Дарданеллы. Но поскольку это разрешение, несомненно, нарушало нейтралитет, которого Турция до сих пор публично придерживалась, великий визирь и прочие министры настаивали на том, что его следует отменить.
Второе сообщение, тоже от Тирпица, гласило, что австрийцы не в состоянии оказать какую-либо помощь Германии в Средиземном море, поэтому Сушон в данных обстоятельствах волен действовать по собственному усмотрению.
Сушон знал, что изношенные котлы не позволят его кораблям набрать ту скорость, какая необходима для прорыва через вражеские заслоны к Гибралтару. При этом и отсиживаться в Пуле тоже не хотелось, ведь там он неминуемо попадал в зависимость от капризов австрийцев. И потому он решил всё-таки идти в Константинополь, вопреки приказам. Цель, по его собственным словам, была вполне очевидной: «заставить турок, даже против их воли, развязать войну на Чёрном море против их исконного врага, России».
Адмирал распорядился развести пары и быть готовыми к выходу в 5 часов. Все на борту и на берегу понимали, что «Гёбену» и «Бреслау» предстоит совершить почти невероятное. Возбуждённые сицилийцы на переполненных набережных продавали открытки и сувениры тем, кто «готовится умереть», а местные газеты пестрели заголовками вроде «В когти смерти», «Позор или гибель», «За смертью или славой».
Ожидая погони, адмирал Сушон сознательно назначил выход в море в сумерки, чтобы противник его заметил и увидел, что немцы идут на север, будто намереваясь ускользнуть в Адриатику. С наступлением темноты Сушон рассчитывал лечь на курс зюйд-ост и обмануть возможных преследователей. Поскольку угля в ямах было недостаточно для прямого перехода к Константинополю, планировалось после отрыва от противника встретиться с угольщиком, которому приказали ждать у мыса Малея на юго-восточной оконечности Греции.
Едва «Гёбен» и «Бреслау» вышли из восточной горловины Мессинского пролива, их немедленно заметили на «Глостере», который патрулировал неподалёку. Будучи по классу сопоставимым с «Бреслау», но явно не соперником «Гёбену», тяжёлые орудия которого били на 18 000 ярдов, «Глостер» не стал чрезмерно сближаться с немцами и поспешил вызвать подкрепление. Капитан Келли сообщил позицию и курс врага адмиралу Милну, который с тремя линейными крейсерами по-прежнему находился к западу от Сицилии, а сам отошёл мористее «Гёбена». Когда к 8 часам начало темнеть, Келли взял ближе к берегу, чтобы не потерять «Гёбен» из вида, и этот манёвр неожиданно привёл «Глостер» в пределы досягаемости немецких орудий; но немцы не поддались искушению. Ясной лунной ночью две тёмных тени, преследуемые третьей, упорно двигались на север, из труб вырывались чёрные клубы дыма (мессинский уголь оказался дурного качества), благодаря чему корабли были видны на большом расстоянии.
Адмирал Милн, узнав, что «Гёбен» покинул Мессину через восточный выход из пролива, остался на месте. Он предположил, что если немцы сохранят этот курс, их перехватит эскадра адмирала Траубриджа, патрулировавшая в Адриатике. Если же, как он склонен был верить, курс рейдеров изменится и они в конце концов повёрнут к западу, тут-то и пригодится его собственный отряд. Других возможностей Милн попросту не рассматривал. Всего один корабль, лёгкий крейсер «Дублин», был отправлен на восток с приказом присоединиться к эскадре Траубриджа.
Между тем Сушон никак не мог отделаться от «Глостера», а время поджимало: если он надеялся достичь Эгейского моря с имевшимся у него запасом угля, то обманный курс следовало менять немедленно. Выбирать не приходилось, и в 10 часов вечера немецкие корабли повернули на восток, одновременно забивая помехами радиочастоту «Глостера» в надежде не дать тому сообщить о происходящем. Попытка оказалась безуспешной. Радиограмма капитана Келли, сообщавшая, что враг изменил курс, была получена Милном и Траубриджем около полуночи. Милн двинулся на Мальту, где он намеревался пополнить запасы угля и «продолжить погоню». А Траубриджу, в чьём направлении шёл противник, предстояло осуществить перехват.