по дорогам к Ле-Като и Монсу, французы встречали с энтузиазмом и возгласами: «Vivent les Anglais! Да здравствуют англичане!» Радушный приём заставил Китченера обратиться к войскам с суровым призывом. Он предупреждал, что англичане могут «столкнуться с соблазнами – вином и женщинами», которых «должно избегать». Чем дальше на север уходили англичане, тем радостнее их встречали. Их зацеловывали и засыпали цветами. На улицах ждали столы, уставленные вином и снедью, от платы за них французы отказывались. С балконов свисали красивые скатерти с нашитыми белыми полосами, образовывавшими Андреевский крест или «Юнион Джек». Солдаты бросали эмблемы своих полков, фуражки и ремни смеющимся девушкам и тем, кто просил сувениры. Вскоре английская армия шагала в крестьянских шерстяных колпаках с верёвками вместо брючных ремней. На всём пути, как вспоминал кавалерийский офицер, «нас обнимали и приветствовали люди, которые скоро должны были увидеть спины беглецов». Вспоминая марш английского экспедиционного корпуса на Монс, он назвал его «путём, усыпанным розами».
Глава 13Самбра и Маас
На Западном фронте на пятнадцатый день завершились наконец сосредоточение войск и предварительные стычки. Настала пора наступлений. Французское правое крыло, начиная наступление на оккупированную немцами Лотарингию, двинулось по старой дороге, каких много во Франции и Бельгии и по каким веками, независимо от силы, заставляющей людей сражаться друг с другом, проходили легионы. На дороге к востоку от Нанси французы миновали каменный столб с надписью: «Здесь в год 362 Йовин победил тевтонские орды».
В то время как на краю правого фланга армия генерала По возобновила наступление в Эльзасе, 1‑я и 2‑я армии генералов Дюбая и де Кастельно двигались по двум естественным коридорам в Лотарингии, которые и определяли направление французского наступления. Один коридор вёл к Саарбургу (Саребуру), цели армии Дюбая, а второй, минуя кольцо холмов вокруг Нанси, называемое Гран-Куронне, вёл через Шато-Сален в долину, которую замыкала природная крепость Моранж – цель армии де Кастельно. Ожидая французского наступления, немцы укрепили район огневыми точками, траншеями и заграждениями из колючей проволоки. Как в Саарбурге, так и в Моранже они имели хорошо подготовленные позиции, откуда их могли выбить только знаменитый «порыв» атакующих или бомбардировка тяжёлой артиллерии. Французы рассчитывали на первый вариант, отмахиваясь от второго как от недостойного.
«Слава Богу, у нас её нет! – воскликнул в 1909 году офицер-артиллерист из генерального штаба, когда его спросили о 105-миллиметровой тяжёлой полевой артиллерии. – Сила французской армии в лёгкости её пушек». В 1911 году Военный совет предложил взять на вооружение 105-миллиметровые орудия, но сами артиллеристы, верные знаменитым французским 75-миллиметровкам, упорно возражали. Они презрительно относились к тяжёлой полевой артиллерии, считая, что та замедлит французское наступление, и признавали её, как и пулемёты, только в качестве оружия обороны. Военный министр Мессими и генерал Дюбай, состоявший тогда в генеральном штабе, добились-таки ассигнований для формирования нескольких батарей 105-миллиметровых орудий, но из-за изменений в правительстве (и неослабевавшего недоверия со стороны артиллерийского корпуса) к 1914 году в составе французской армии их насчитывалось всего несколько.
С германской стороны фронт в Лотарингии удерживали 6‑я армия Рупрехта, кронпринца Баварии, и 7‑я армия генерала фон Хеерингена, который с 9 августа подчинялся Рупрехту. Задача кронпринца состояла в том, чтобы удержать на своём фронте как можно больше французских войск, не давая им передислоцироваться на главное направление против германского правого фланга. В соответствии со стратегией Шлиффена Рупрехт должен был выполнить эту задачу, отступая и заманивая французов в «мешок», где им пришлось бы вести затяжное сражение, имея растянутые коммуникации, в то время как решающие события разыгрывались бы в другом месте. Суть плана заключалась в том, чтобы заманить в этом секторе противника как можно дальше и, уступая тактическую победу, нанести ему стратегическое поражение.
Как и план для Восточной Пруссии, подобная стратегия таила в себе психологические опасности. В тот час, когда зазвучат фанфары и его коллеги увидят приближающуюся победу, Рупрехт должен будет подчиниться необходимости и отступить, что отнюдь не прельщало храброго командира, жаждавшего славы и принадлежавшего к королевской фамилии.
Осанистый, привлекательный, с ясным взглядом и маленькими усиками, Рупрехт вовсе не походил на своих капризных предков, двух Людвигов, королей Баварии, чьи многочисленные и богатые приключениями связи, в частности, с Лолой Монтес и с Рихардом Вагнером, привели одного к отречению, а другого к безумию. Кронпринц происходил от менее эксцентричной фамильной ветви, которая дала регента сумасшедшему королю. В качестве прямого потомка Генриетты, дочери Карла I Английского, он был законным наследником английского трона со стороны Стюартов. В память короля Карла белые розы каждый год украшали дворец в Баварии в годовщину его казни. Рупрехт имел и более непосредственные личные связи в стане союзников – сестра его жены, Елизавета, вышла замуж за короля Бельгии Альберта. Однако баварская армия была полностью германской. После первых дней сражения генерал Дюбай докладывал, что эти «варвары», прежде чем оставить город, разграбили дома, где были расквартированы, вспороли кресла и матрацы, разбросали содержимое чуланов, сорвали занавески, поломали мебель и побили украшения и посуду. Но пока ещё это были выходки неохотно отступавших солдат. Лотарингии предстояло увидеть худшее.
В первые четыре дня наступления Дюбая и Кастельно немцы в соответствии с планом медленно отступали, ведя с французами арьергардные бои. Французы в своих голубых шинелях и красных штанах двигались по прямым дорогам, обсаженным деревьями. На каждом подъёме они могли видеть далеко вокруг шахматные доски полей: зелёные от клевера, золотые от созревавшей пшеницы, бурые от вспаханной земли или размеченные ровными рядами стогов. Над землёй, которая когда-то была французской, громко хлопали выстрелы 75-миллиметровых орудий. В первых боях с немцами, оказывавшими не очень активное сопротивление, французы одерживали победы, хотя порой германская тяжёлая артиллерия оставляла в их рядах ужасающие бреши. 15 августа генерал Дюбай видел, как мимо него в тыл ехали телеги с ранеными, бледными и искалеченными; кому-то взрывом оторвало ногу, кому-то – руку. Перед его глазами предстало поле, где вчера шёл бой, а сегодня на нём тут и там валялись мёртвые тела. 17 августа XX корпус армии Кастельно, которым командовал генерал Фош, занял Шато-Сален и вышел к Моранжу. 18 августа армия Дюбая взяла Саарбург. Все ликовали; судя по происходящему, расчёт на offensive à outrance триумфально оправдывался; войска уже видели себя на Рейне. И в этот момент «План-17» начал рушиться, и в действительности он продолжал рушиться ещё много дней.
На бельгийском фронте генерал Ланрезак засыпал главный штаб требованиями разрешить ему развернуться на север, навстречу приближавшемуся германскому правому флангу, а не на северо-восток, для предполагаемого наступления против немецкого центра через Арденны. Он видел, как германские войска обходят его, двигаясь на запад от Мааса, и об истинных силах противника он мог только догадываться. Ланрезак настаивал, чтобы ему разрешили перебросить часть армии на левый берег Мааса, в угол, который эта река образовывала с Самброй, где можно было бы блокировать дальнейшее продвижение противника. Здесь он мог удерживать позицию вдоль Самбры, берущей начало в Северной Франции и текущей на северо-восток через Бельгию, огибая угольный район Боринаж и сливаясь с Маасом у Намюра. Вдоль берегов поднимались терриконы пустой породы; баржи с углём выходили в реку у Шарлеруа, города, величественное название которого для французов после 1914 года звучало так же печально, как и Седан.
Ланрезак бомбардировал главный штаб рапортами, приводя данные, полученные его собственной разведкой, о германских частях, которые осуществляли массовое маневрирование и выходили по обе стороны Льежа сотнями тысяч, вероятно, около 700 000, «может быть, даже два миллиона». Главный штаб упорно считал эти цифры ошибочными. Ланрезак утверждал, что крупные германские силы выйдут на его фланг через Намюр, Динан и Живе, как раз когда 5‑я армия вступит в Арденны. Когда начальник штаба Ланрезака Эли д’Уассель, чьё обычно меланхоличное настроение с каждым днём становилось всё мрачнее, прибыл в главный штаб, чтобы лично доложить о происходящем, принявший его офицер воскликнул: «Что, опять?! Ваш Ланрезак всё ещё беспокоится, что его обходят слева? Этого не случится, а если и случится, тем лучше». Таков был основной тезис в главном штабе.
И всё же, пусть главный штаб не желал отвлекаться от главного наступления, намеченного на 15 августа, он не мог игнорировать возможность обходного манёвра со стороны германского правого фланга. 12 августа Жоффр разрешил Ланрезаку перевести его левый корпус в Динан. «Давно пора», – заметил ядовито Ланрезак, но этот манёвр уже ничего не давал. Ланрезак настаивал, чтобы всю его армию перевели на запад. Жоффр отказал, требуя от 5‑й армии оставаться в прежнем положении и выполнить назначенную ей роль в Арденнах. Всегда ревниво оберегавший свой авторитет, он заявил Ланрезаку: «Ответственность за срыв охватывающего манёвра лежит не на вас». Раздражённый слепотой других, как все люди, обладающие быстрым умом, и привыкший, как знаток стратегии, к уважению, Ланрезак продолжал докучать главному штабу. Жоффру надоела постоянная критика и настойчивость Ланрезака. Он считал, что святой долг генералов – быть львами в бою, но покорными псами распоряжениям свыше, а этому идеалу Ланрезак, с его самомнением и обострённым чувством опасности, никак не соответствовал. «Моё беспокойство, – позже писал он, – росло с каждым часом». 14 августа, в последний день перед наступлением, он лично отправился в Витри.