Англичане чувствовали, что идут по местам былых триумфов. В десяти милях южнее Монса они прошли через Мальплаке на границе между Францией и Бельгией и видели стоящий у дороги монумент в честь победы герцога Мальборо над армиями Людовика XIV, нашедшей бессмертие во французской народной песне. Впереди, между Монсом и Брюсселем, лежало Ватерлоо. Возвращение на это победное поле почти в день сотой годовщины знаменитой битвы вселяло в англичан уверенность.
В то время как головы их колонн приближались 22 августа к Монсу, кавалерийский патруль в составе полуэскадрона, разведывавший дорогу к северу от канала, заметил четырёх всадников. Их форма была незнакомой. В следующий момент, увидев англичан, все четверо остановились. Наступила минутная пауза, и те и другие вдруг поняли, что перед ними враги. Германские уланы повернули своих лошадей и галопом бросились обратно к своему эскадрону, англичане начали преследование и настигли их на улицах Суаньи. Вспыхнула недолгая схватка, в которой уланам «мешали их длинные пики, и они вынуждены были побросать их»; англичане убили троих или четверых и вернулись победителями. Командир эскадрона капитан Хорнби был награждён орденом «За боевые заслуги» как первый английский офицер, убивший немца кавалерийской саблей нового образца. Война началась по всем правилам и обещала самые ободряющие результаты.
После первого столкновения с врагом на дороге в Суаньи штаб, как и ожидалось, не увидел причин изменять оценку сил противника или его положения. Вероятные силы немцев, противостоящие англичанам, Уилсон оценил в два корпуса и одну кавалерийскую дивизию, которые были слабее или, по крайней мере, равны двум корпусам и кавалерийской дивизии британского экспедиционного корпуса. Настойчивость Уилсона, его хорошее настроение, признанное знание местности и французов оказались более убедительными, чем доклады офицеров разведки – особенно если учитывать традицию оперативного отдела принижать оценки своих коллег, ибо разведка всегда предполагает худшее. Смерть сэра Джеймса Грайерсона, который среди англичан был самым лучшим знатоком германской военной теории и практики, оставила Уилсона, повторявшего идейные построения французского генерального штаба, без оппонента, что и придало его теориям гораздо больше убедительности. Сражение следующего дня ожидалось с уверенностью, разделяемой офицерами штаба и командирами корпусов, хотя и не самим сэром Джоном Френчем.
Его настроение по-прежнему было мрачным, а колебания – почти такими же, как у Ланрезака. 21 августа в штаб приехал генерал Смит-Дорриен, только что прибывший во Францию на замену Грайерсону. Ему было приказано «дать бой на линии канала Конде». Когда же он спросил, означает это наступление или оборону, то услышал: «Исполняйте приказы». Единственное, что волновало Френча, – это незнание планов Ланрезака, касающихся сражения на его правом фланге; ещё он опасался разрыва, открывавшегося между ними. 22 августа Френч на автомобиле отправился к своему неприятному соседу, решив посовещаться с ним, но по пути узнал, что Ланрезак выехал вперёд, в штаб X корпуса в Метте, где в это время тот вёл активный бой. Английский главнокомандующий вернулся обратно, так и не встретившись с французом. Прибыв обратно в штаб, он узнал приятную новость: 4‑я дивизия, оставленная поначалу в Англии, прибыла во Францию и уже находилась на марше, чтобы присоединиться к основным силам. Сгущающаяся тень германского наступления через Бельгию и отход бельгийской армии к Антверпену заставили Китченера послать эту дивизию во Францию.
Кавалерийская стычка на дороге в Суаньи оказалась для генерала фон Клука куда большим сюрпризом, чем для англичан. До этого момента – настолько эффективными были французские и английские меры предосторожности – он не знал, что перед ним находятся англичане. О состоявшейся высадке он прочёл в бельгийской газете, опубликовавшей официальное коммюнике Китченера, извещавшее о благополучном прибытии британских экспедиционных сил «на землю Франции». Это объявление, сделанное 20 августа, было единственным, из которого сама Англия, весь мир и противник узнали о высадке войск. Клук всё ещё думал, что экспедиционные части высадились в Остенде, Дюнкерке и Кале, – главным образом потому, что ему хотелось так думать, поскольку его намерением было «атаковать и рассеять» англичан вместе с бельгийцами раньше, чем он встретит французов.
Теперь же фон Клуку приходилось беспокоиться о возможном выступлении бельгийцев из Антверпена у него в тылу и вероятном ударе по его флангу англичан, таинственным образом развёртывающихся, как он полагал, где-то справа от него в Бельгии. Он всё время пытался продвинуть свою армию на запад, чтобы найти англичан, однако фон Бюлов, опасаясь разрыва между армиями, постоянно его осаживал, чтобы удержать ровный фронт. Клук протестовал. Бюлов настаивал. «Иначе, – говорил он, – 1‑я армия уйдёт слишком далеко вперёд и не сможет поддержать 2‑ю армию». Обнаружив англичан прямо перед собой, Клук снова попытался двинуться на запад, чтобы нащупать фланг противника. Когда Бюлов вновь помешал ему, Клук обратился с яростным протестом в генеральный штаб. Представление генерального штаба о местонахождении британских войск было ещё более туманным, чем мнение союзников о положении германского правого крыла. «Мы полагаем, что никакой серьёзной высадки не имело места», – ответил штаб и отклонил предложение Клука. Лишённый возможности обойти противника и обречённый на фронтальную атаку, Клук в гневе устремился к Монсу. 23 августа он приказал форсировать канал, занять территорию к югу от него и оттеснить противника к Мобёжу, перерезав ему пути отступления с запада.
В тот день, 22 августа, Бюлову столько же хлопот, что и Клук справа, доставлял находившийся слева Хаузен. Если Клук рвался вперёд, то Хаузен имел обыкновение отставать. Имея на другом берегу Самбры передовые части своей армии, действовавшие против X корпуса Ланрезака, Бюлов предполагал осуществить совместное большое наступление силами своей армии и армии Хаузена и уничтожить противника. Но к 22 августа Хаузен ещё не был готов. Бюлов возмущённо жаловался на «недостаточное взаимодействие» со стороны своего соседа. Хаузен же с не меньшим возмущением жаловался на постоянные требования Бюлова о помощи. Решив больше не ждать, Бюлов бросил три корпуса в отчаянную атаку вдоль линии Самбры.
В течение этого и последующего дней армии Бюлова и Ланрезака сцепились в схватке, известной под названием «битвы у Шарлеруа». В конце первого дня в действие вступила армия Хаузена. Это были те самые два дня, когда французские 3‑я и 4‑я армии старались противостоять катастрофе, ведя бой в лесах и туманах Арденн. Ланрезак находился в Метте, решив оттуда руководить боем, но всё его руководство свелось главным образом к беспокойному ожиданию донесений о происходящем от командиров дивизий и корпусов. Те, в свою очередь, едва могли что-то узнать о своих частях, либо попавших под сильный огонь, либо ведущих уличный бой в какой-нибудь деревне, либо выходящих из боя измотанными, с тяжёлыми потерями. Нередко в подразделениях не оставалось офицеров, которые могли бы прислать боевое донесение. Живое свидетельство происходящего достигло Метте раньше письменного сообщения. На площадь, которую беспокойно мерил шагами Ланрезак, не усидевший со своим штабом в доме, въехал автомобиль с раненым офицером. В нём узнали генерала Боэ, командира одной из дивизий X корпуса. Смертельно бледный, с глазами, видевшими трагедию, он с трудом прошептал подбежавшему к автомобилю Эли д’Уасселю: «Скажите ему… скажите генералу… мы держались… сколько могли».
Об «ужасных потерях» сообщал III корпус, находившийся перед Шарлеруа, левее X корпуса. В течение дня немцы просачивались в этот промышленный город, расположенный по обеим сторонам реки, и теперь французы отчаянно пытались выбить их. Когда немцы пошли в атаку в плотном строю – таков был их обычай, пока французы не отучили их, – они стали превосходной мишенью для «семидесятипяток». Но для орудий, способных производить до 15 выстрелов в минуту, не было достаточного количества снарядов, и поэтому темп стрельбы не превышал 2,25 выстрела в минуту. В Шарлеруа стрелки-«тюркосы» из двух алжирских дивизий, добровольно записавшиеся на службу, сражались с не меньшей отвагой, что и их отцы при Седане. Один их батальон атаковал германскую батарею, заколол штыками расчёты и возвратился, имея всего лишь двух человек не ранеными из 1030. На разных участках фронта, в зависимости от обстоятельств, французы были либо деморализованы, либо взбешены огнём вражеской артиллерии, до которой не могли добраться или которой даже не видели. Они с беспомощной яростью наблюдали за немецкими аэропланами, выполнявшими роль артиллерийских корректировщиков, после полёта которых над французскими позициями обязательно следовал новый дождь снарядов.
К вечеру Ланрезаку пришлось доложить: X корпус «вынужден отойти», понеся «тяжёлые потери»; III корпус «ведёт тяжёлый бой»; «большие потери» в офицерах; XVIII корпус на левом фланге цел, но кавалерийский корпус генерала Сорде, находящийся на самом краю левого фланга, «сильно измотан» и также отошёл, оставляя разрыв между 5‑й армией и англичанами. Оказалось, что разрыв имел 10 миль в ширину – вполне достаточно для прохода вражеского корпуса. Положение Ланрезака было настолько острым, что оно заставило его обратиться к Френчу с письменной просьбой, чтобы тот атаковал правый фланг фон Бюлова и тем самым ослабил давление противника на французов. Сэр Джон ответил, что не в состоянии выполнить этой просьбы, но обещал удерживать канал Монс в течение двадцати четырёх часов.
За ночь положение Ланрезака ухудшилось ещё больше: Хаузен привёл на Маас четыре свежих корпуса и 340 пушек. Ночью он атаковал и захватил плацдарм за рекой, который контратаковал I корпус Франше д’Эспере, чьей задачей было удерживать Маас вдоль правого фланга Ланрезака. Это был единственный в 5‑й армии корпус, укрепивший свои позиции траншеями.
Намерение Хаузена в соответствии с приказом генерального штаба заключалось в наступлении на юго-запад, к Живе, где он надеялся выйти в тыл армии Ланрезака, зажать её между своими войсками и армией Бюлова и уничтожить. Однако Бюлов, части которого в этом секторе понесли столь же большие потери, что и французы, собирался провести массированное и окончательное наступление. Он приказал Хаузену атаковать прямо на запад в направлении Метте, где находились главные силы 5‑й армии, вместо того, чтобы ударить в юго-западном направлении, по которому эта армия отступала. Хаузен подчинился, но это было ошибкой. Весь день 23 августа он потратил на фронтальную атаку прочно удерживаемых позиций корпуса Франше д’Эспере, оставив для Ланрезака свободным путь для отступления – и потому была упущена возможность осуществить уничтожение 5‑й армии.