Весь жаркий день 23 августа летнее небо было запятнано грязно-чёрными клубами разрывов снарядов. Французы немедленно окрестили их «мармитами» – так называется чугунный суповой горшок, являющийся неотъемлемой частью любой французской кухни. «Il plut des marmites. Мармиты падали дождём», – вот всё, что оставалось в памяти за целый день у усталого французского солдата. Кое-где французы ещё атаковали, пытаясь отбросить немцев за Самбру, в других местах – удерживали позиции, в третьих – в беспорядке отступали. Дороги были забиты длинными колоннами бельгийских беженцев, покрытых пылью, нагруженных детьми и узлами. Они толкали тележки, тупо, устало и бесконечно двигаясь без всякой цели, лишившись дома и не имея пристанища, и хотели только одного – уйти подальше от жуткого пушечного рёва на севере.
Колонны беженцев проходили через Филипвиль, в двадцати милях от Шарлеруа, где в тот день находился штаб Ланрезака. Стоя на площади, широко расставив ноги в красных штанах, сжав за спиной руки, мрачный Ланрезак молча следил за ними. На фоне чёрного мундира его смуглое лицо казалось почти бледным, когда-то полные щёки втянулись. «Крайнее беспокойство терзало» его. Враг давил со всех сторон. От главного штаба не поступало никаких указаний, помимо запроса о сложившейся ситуации. Ланрезак просто физически ощущал разрыв, возникший в результате отступления кавалерии Сорде. А в полдень пришло известие, предвиденное, но всё же невероятное: 4‑я бельгийская дивизия эвакуирует Намюр. Город, господствовавший над слиянием Самбры и Мааса, форты на холмах за ним – всё это скоро окажется в руках Бюлова. От генерала де Лангля де Кари, командующего 4‑й армией, которому Ланрезак этим утром направил послание с просьбой усилить сектор, где смыкались их армии, ответа до сих пор не было.
Штаб Ланрезака уговаривал своего командира разрешить контратаку корпусу Франше д’Эспере – тот обнаружил блестящую возможность: преследуя отступавший X корпус, немцы подставили ему свой фланг. Другие настаивали на контратаке на оконечности левого фланга силами XVIII корпуса, с целью облегчить положение англичан, выдерживавших весь тот день у Монса натиск всей армии фон Клука. К неудовольствию сторонников наступления, Ланрезак отверг их предложения. Он продолжал молчать, не отдавал никаких распоряжений, ждал. В споре, который впоследствии его критики и сторонники вели несколько лет по поводу битвы у Шарлеруа, каждый выдвигал свои догадки о том, что же творилось в тот день в душе генерала Ланрезака. Одним он казался как бы заворожённым, парализованным, другим – человеком, трезво взвешивающим шансы в неясной и опасной ситуации. Оставшись без руководства главного штаба, он должен был принимать собственное решение.
Ближе к вечеру произошёл решающий инцидент дня. Войска армии Хаузена расширили плацдарм на Маасе у Оне к югу от Динана. Франше д’Эспере немедленно направил туда бригаду под командой генерала Манжэна для ликвидации опасности, угрожавшей 5‑й армии с тыла. В то же самое время наконец-то пришло известие от генерала де Лангля. Хуже быть не могло: 4‑я армия не только не имела успеха в Арденнах, как гласило полученное ранее сообщение из главного штаба, но ей пришлось отступить, оставив неприкрытым участок Мааса между Седаном и правым флангом Ланрезака. Присутствие саксонцев Хаузена в Оне теперь уже выглядело серьёзнее. «Я был склонен считать», полагал Ланрезак, что эти силы были авангардом армии, которому отступление де Лангля даст свободу действий, поэтому врага, пока он не успел усилиться, необходимо было немедленно отбросить обратно. Он ещё не знал, что позднее бригада генерала Манжэна в блестящей рукопашной штыками выбьет саксонцев из Оне.
В довершение ко всему поступило известие, что III корпус, находившийся перед Шарлеруа, был атакован, сбит с позиций и теперь откатывался назад. Прибывший подполковник Дюрюи сообщил, что немцы захватили северные форты Намюра и вошли в город. Ланрезак вернулся в штаб корпуса в Шиме и «получил подтверждение, что 4‑я армия, отступавшая с самого утра, оставляет правый фланг 5‑й армии совершенно неприкрытым».
Опасность, возникшая на правом фланге, казалась Ланрезаку «особенно острой». Его преследовала ужасные мысли о другой катастрофе случившейся именно там, откуда сейчас отходила армия де Лангля, где «сорок четыре года назад немцы окружили и вынудили капитулировать нашу армию… Та страшная катастрофа, которая сделала наше поражение непоправимым… Что за воспоминание!»
Чтобы спасти Францию от второго Седана, необходимо было спасти от уничтожения 5‑ю армию. Теперь Ланрезаку было ясно, что французские армии отступали по всему фронту от Вогез до Самбры. Пока армии существовали, поражение не было неизбежным, как при Седане; борьбу ещё можно было продолжать. Но если 5‑я армия будет уничтожена, весь фронт развалится и последует полное поражение. Контрнаступление, каким бы решительным и стремительным оно ни было, не в состоянии спасти положение в целом.
Наконец Ланрезак заговорил. Он отдал приказ общего отступления. Он знал, что его сочтут паникёром, которого следует отстранить от командования, что, кстати, и случилось потом. Он вспоминал, что сказал одному из своих офицеров: «Нас побили, но зло ещё можно исправить. Пока живёт 5‑я армия, Франция не потеряна». Эта фраза напоминает строку из мемуаров, написанных уже после событий, но, возможно, он и произнёс её. Трагические моменты вызывают выспренние слова, особенно на французском языке.
Ланрезак принял решение, не посоветовавшись с главнокомандующим, и понимал, что тот не одобрит его. «Противник угрожает моему правому флангу на Маасе, – доносил он. – Оне занят, Живе – под угрозой, Намюр сдан». В силу сложившегося положения и «задержки 4‑й армии» он отдал 5‑й армии приказ отступить. С этим донесением умерли последние надежды Франции победить давнего врага в короткой войне. Последнее французское наступление провалилось. Жоффр действительно был недоволен, но не в ту ночь. В горькие часы туманной воскресной ночи 23 августа, когда рушился весь французский план, когда никто не знал, что же происходит в различных секторах, когда призрак Седана маячил не только перед Ланрезаком, но и перед другими, главный штаб ничего не отменил и не задавал вопросов об отступлении 5‑й армии. Своим молчанием Жоффр санкционировал это решение, чего он не забыл и не простил.
Впоследствии в официальном сообщении о сражении при Шарлеруа заявлялось, что генерал Ланрезак «полагая, что противник угрожает ему справа, приказал отступить вместо того, чтобы контратаковать». Когда главному штабу потребовался козёл отпущения, чтобы оправдаться в провале «Плана-17», всю вину возложили на командующего 5‑й армии. Но в тот час, когда Ланрезак принимал своё решение, никто в главном штабе не говорил, будто тому только «казалось», что противник угрожал его правому флангу, как об этом утверждали после войны.
С самого раннего утра англичане, находившиеся на левом крае, завязали дуэль с армией фон Клука через шестидесятифутовый канал Монс. Августовское солнце, проглянувшее через туман и дождь, обещало жаркий день. Как и каждое воскресенье, звонили церковные колокола, и жители деревень шли к утренней мессе в своих воскресных одеждах. Канал, окружённый железнодорожными ветками и промышленными дворами, был грязным от копоти, распространяя запах сбрасываемых фабриками и заводами химических отходов. Среди небольших огородов, лужков и садов повсюду торчали похожие на остроконечные шапки ведьм серые пики терриконов, придавая пейзажу фантастический, необычный вид. Война казалась здесь неуместной.
Англичане заняли позиции по обеим сторонам Монса. II корпус под командованием генерала Смит-Дорриена растянулся на фронте в пятнадцать миль вдоль канала между Монсом и Конде и на выступе восточнее Монса, где канал, отходя на север, образует петлю шириной примерно в две мили и в полторы мили глубиной. I корпус генерала Хейга, находящийся справа от II корпуса, держал фронт по диагонали между Монсом и левым крылом армии Ланрезака. Кавалерийская дивизия под командованием генерала Алленби, которому в будущем суждено было взять Иерусалим, находилась в резерве. Напротив Хейга проходила разграничивающая линия между армиями Клука и Бюлова. Клук всё время держался как можно западнее, и потому корпус Хейга не подвергся удару 23 августа в сражении, которое потом вошло в историю и в легенды под названием «битвы на Монсе».
Штаб сэра Джона Френча располагался в Ле-Като, в 30 милях южнее Монса. Свои пять дивизий Френч разместил на участке шириной в 25 миль, тогда как 13 дивизий Ланрезака занимали по фронту 50 миль. Вряд ли от него требовалась подобная плотность на столь глубокой позиции. Возможно, нерешительность и состояние духа продиктовали сэру Джону Френчу подобное решение. Встревоженный донесениями своей воздушной и кавалерийской разведки, неуверенный в соседе, недовольный изломанной линией фронта своих войск, которая давала противнику разнообразные возможности, Френч так же не хотел начинать наступление, как и Ланрезак.
В ночь перед сражением он собрал в Ле-Като старших штабных офицеров обоих корпусов и кавалерийской дивизии и сообщил им, что «из-за отступления французской 5‑й армии» английское наступление не состоится. За исключением X корпуса, не соприкасавшегося с англичанами, 5‑я армия ещё не отступала, но Френчу нужно было свалить на кого-нибудь вину. Те же самые «товарищеские» чувства заставили генерала Ланрезака днём раньше выставить виновниками так и не начатого им наступления англичан, которые не появились на своей позиции. Поскольку тогда Ланрезак приказал своему корпусу удерживать позиции вдоль Самбры вместо наступления через реку, сэр Джон Френч отдал приказ удерживать канал. Несмотря на Генри Уилсона, всё ещё рассчитывавшего на великое наступление на север, которое вышвырнет немцев из Бельгии, командирам сообщили о возможности совершенно другого манёвра. Поэтому-то генерал Смит-Дорриен приказал в 2:30 утра приготовить мосты через канал к взрыву. Это было разумной предосторожностью, не учитывавшейся французами и явившейся причиной ужасных французских потерь в августе 1914 года. За пять минут до начала боя Смит-Дорриен отдал ещё один приказ, предписывавший дивизионным командирам уничтожить мосты по своему усмотрению «в том случае, если отступление будет необходимо».