Два из тех корпусов, которые он отзывал теперь с Западного фронта, участвовали в сражении за Намюр на стыке между германскими 2‑й и 3‑й армиями, и теперь, после падения бельгийской крепости, генерал Бюлов заявил, что вполне способен обойтись без них. Вместе с 8‑й кавалерийской дивизией они были сняты с позиций 26 августа и походным порядком – поскольку бельгийские железные дороги были разрушены, – дошли до ближайших германских железнодорожных станций, чтобы «как можно скорее» отправиться на Восточный фронт. Третий корпус уже прибыл на вокзал в Тионвиле, когда осторожные голоса в генеральном штабе убедили Мольтке отменить свой приказ.
А в восьмистах милях на восток генерал Самсонов готовился возобновить бой 26 августа. На его правом фланге находился VI корпус генерала Благовещенского, вышедший на отведённую для встречи с 1‑й армией позицию у озёр, но Самсонов оставил этот корпус заметно изолированным, выдвинув основные силы своей армии значительно западнее. И хотя такое решение уводило его войска дальше от Ренненкампфа или, вернее, от того места, где тот должен был находиться, направление выбрано правильно: Самсонов рассчитывал встать между Вислой и немцами, отступавшими, как предполагалось, на запад. Целью Самсонова была линия Алленштейн – Остероде, где русские могли оседлать главную германскую железную дорогу и откуда, как он информировал Жилинского 23 августа, «легче впоследствии наступать в сердце Германии».
Уже было очевидно, что его измученные и полуголодные солдаты, которые, спотыкаясь, едва добрели до границы, вряд ли годились для боя, не говоря уже о марше в сердце Германии. Продовольствие не поступало, солдаты съели неприкосновенный запас, деревни были покинуты, сено и овёс с полей не убраны, мало что можно было достать для людей и лошадей. Все командиры корпусов требовали остановки. Офицер генерального штаба доносил в штаб Жилинского о «мизерном» продовольственном обеспечении войск. «Не знаю, как ещё солдаты выдерживают. Необходимо организовать надлежащие реквизиции». А Жилинский, находившийся в Волковыске, в 180 милях по прямой от линии фронта, а по железной дороге ещё дальше, был слишком далёк, чтобы обратить внимание на эти донесения. Он по-прежнему настаивал на продолжении наступления Самсоновым, «чтобы встретить врага, отступавшего перед генералом Ренненкампфом, и отрезать его от Вислы».
Это представление о действиях противника основывалось на донесениях Ренненкампфа, а поскольку он не имел соприкосновения с немцами после боя под Гумбинненом, сообщения об их передвижениях были чистейшим вымыслом. Однако Самсонов теперь уже понял, исходя из данных о железнодорожных перевозках и другой разведывательной информации, что перед ним была не отступающая, а передислоцировавшаяся армия, шедшая с ним на сближение. Поступали сообщения о концентрации новой группировки противника – это был корпус Франсуа – против его левого фланга. Сознавая нависавшую слева опасность, Самсонов послал к Жилинскому офицера, чтобы объяснить необходимость повернуть армию на запад вместо продолжения движения на север. С презрением тыловика к опасениям фронтовика Жилинский воспринял предложение Самсонова за желание перейти к обороне и «грубо» ответил офицеру: «Видеть противника там, где его нет, – трусость, а праздновать труса я генералу Самсонову не позволю и требую от него продолжения наступления». Стратегия Жилинского, как заметил один из коллег, походила на игру в «поддавки», целью которой является потеря одной стороной всех своих шашек.
Ночью 25 августа, как раз тогда, когда Людендорф отдавал распоряжения, Самсонов расставил свои силы. Центр, состоявший из XV и XIII корпусов генералов Мартоса и Клюева, вместе с дивизией генерала Кондратовича из XXIII корпуса должны были осуществлять главное наступление на линию Алленштейн – Остероде. Левый фланг армии предстояло удерживать I корпусу генерала Артамонова при поддержке ещё одной дивизии XXIII корпуса. В пятидесяти милях от них одинокий VI корпус прикрывал правый фланг. При слабой разведке, вести которую было обязанностью русской кавалерии, Самсонов не знал, что корпус Макензена, который последний раз видели бегущим в панике с полей Гумбиннена, реорганизовался и, двигаясь форсированным маршем, вместе с корпусом фон Белова миновал его фронт и приближается к его правому флангу. Сначала Самсонов распорядился, чтобы VI корпус удерживал свои позиции «с целью прикрытия правого фланга армии», а затем передумал и приказал ему «идти полной скоростью» и поддержать наступление центра на Алленштейн. Этот приказ был отменён в последнюю минуту, утром 26 августа, и в силе оставлен предыдущий – о позиционном прикрытии правого фланга. Но к тому времени VI корпус уже находился на марше, направляясь к центру.
Далеко в тылу русское верховное командование предчувствовало беду. 24 августа военный министр Сухомлинов, которого прежде не беспокоил вопрос строительства оружейных заводов, поскольку он не верил в огневую мощь, писал генералу Янушкевичу, безбородому начальнику генерального штаба: «Ради Бога, распорядитесь, чтобы собирали винтовки. Мы отправили сербам 150 тысяч, наши резервы почти исчерпаны, а производство очень незначительно». Хотя некоторые смелые военные от излишнего пыла и готовы были, как тот генерал, провозгласить «Вильгельма – на Святую Елену!», общее настроение в армейских верхах с самого начала войны было невесёлым. Они вступили в войну, не имея уверенности, и до сих пор не приобрели её. Слухи о пессимистических настроениях в генеральном штабе достигли чуткого уха французского посла в Петербурге. 26 августа он узнал от Сазонова мнение Жилинского, что «наступление в Восточной Пруссии обречено на провал». Говорили, что Янушкевич с ним согласен и решительно возражает против наступления. Генерал Данилов, заместитель начальника генерального штаба, настаивал, однако, на том, что Россия не может подвести Францию и должна наступать, несмотря на «несомненный риск».
Данилов уехал вместе с великим князем в ставку в Барановичах. Спокойное место в лесу, где ставке суждено было находиться в течение года, было выбрано потому, что Барановичи стояли на стыке северо-южной железной дороги с главной линией Москва – Варшава. Отсюда осуществлялось руководство обоими фронтами, германским и австрийским. Великий князь Николай Николаевич со своей свитой, старшими офицерами генерального штаба и военными атташе союзников, жил и ел в вагонах, потому что оказалось, что дом, предназначенный для верховного главнокомандующего, находился слишком далеко от дома начальника станции, где разместились оперативный и разведывательный отделы. Для защиты вагонов от солнца и дождя над ними возвели навесы, между железнодорожных путей проложили также деревянные тротуары, а в пристанционном саду построили лёгкий павильон с занавесками, где летом была столовая. Всё было просто, без всякой помпы, за удобствами не гнались. Помехой оказались только низкие двери, потому что, входя в них, очень высокий великий князь нередко набивал шишки. Поэтому все притолоки белели наклеенными бумажками, чтобы обратить его внимание и напомнить вовремя нагнуться.
Данилов был обеспокоен очевидной потерей Ренненкампфом контакта с противником и плохой связью, в результате чего Жилинский, по-видимому, толком и не знал, где же находятся армии, которые также не имели сведений о местонахождении друг друга. Когда ставке стало известно, что Самсонов 24–25 августа столкнулся с противником и собирается возобновить бой, беспокойство о том, что Ренненкампф не сможет замкнуть вторую часть клещей, значительно возросло. 26 августа великий князь посетил Жилинского в штабе фронта в Волковыске, требуя, чтобы Ренненкампф двинулся вперёд. В своём ленивом преследовании, начатом 23 августа, Ренненкампф прошёл через прежние германские позиции на Ангераппе, которые покинула 8‑я армия, передислоцировавшись на юг. Следы поспешного отхода подтвердили его мнение о разбитом противнике. Как вспоминает один из офицеров его штаба, Ренненкампф считал, что стремительное преследование врага ошибочно, так как он тогда слишком быстро откатится к Висле и Самсонов не сумеет его отрезать. Ренненкампф не предпринял никаких усилий для того, чтобы следовать за противником, не теряя его из виду, но это упущение, похоже, совсем не тревожило Жилинского, который легко согласился с версией Ренненкампфа о бегстве немцев.
В приказе, направленном Жилинским Ренненкампфу на следующий день после визита великого князя, 1‑й армии предписывалось преследовать врага, который, как считалось, всё ещё отступает, а также принять меры против возможной вылазки немцев из крепости Кёнигсберг у неё на фланге. Для блокирования Кёнигсберга предполагалось выделить шесть резервных дивизий, но они ещё не подошли. Теперь Жилинский приказывал Ренненкампфу обложить Кёнигсберг силами двух корпусов, пока не прибудут резервные дивизии, и организовать двумя оставшимися корпусами «преследование той части войск противника, которая, не укрывшись в Кёнигсберге, стала бы отступать к Висле». «Предполагая», что противник отступает, Жилинский и представить себе не мог, что немцы угрожают Самсонову, и не торопил Ренненкампфа на соединение с правым флангом Самсонова, как изначально планировалось. Он только сообщил командующему 1‑й армии, что «совокупные действия» 1‑й и 2‑й армий должны быть направлены на то, чтобы отжать отступающих немцев от Вислы к морю. Но поскольку обе русские армии ни находились в соприкосновении друг с другом, ни двигались друг другу навстречу, слово «совокупные» вряд ли было уместным.
Утром 26 августа VI корпус армии Самсонова начал свой марш к центру, не зная, что действует по уже отменённому приказу. Одна из дивизий находилась в движении, когда в другой получили известие, что противник обнаружен в шести милях севернее и позади неё. Предположив, что это те вражеские войска, которые отступают от Ренненкампфа, командир русской дивизии решил повернуться и атаковать их. На деле же обнаруженным противником был выдвигавшийся на рубеж атаки корпус Макензена. Макензен нанёс удар, отчаянно отбивавшиеся русские обратились за помощью к дивизии, находящейся на марше и отошедшей уже на восемь миль. Она повернула назад и, пройдя в общей сложности девятнадцать миль, к исходу дня натолкнулась на второй германский корпус – корпус Белова. Обе дивизии утратили между собой связь. Командир корпуса генерал Благовещенский «потерял голову» (это выражение было использовано одним английским историком); командир дивизии, которая весь день вела бой и потеряла 5000 человек и 16 орудий, по собственной инициативе отдал приказ отступать. В течение ночи в результате противоречивых приказов и распоряжений на их отмену суматоха только усилилась, части перепутались на дорогах, и к утру VI корпус был полностью дезорганизован и продолжал отступать. Правое крыло Самсонова повернуло.