Буквально промежностью ощущая исходящую из-под воды опасность, от которой холодели внутренности и накатывала тошнота, дисциплинированные моряки Кайзерлихмарине выполнили приказ.
Дальнейшие события понеслись как снежный ком. Шеер от греха подальше услал лодку и экипаж Деница на дальнюю базу, где они фактически угодили под арест, утратив связь с внешним миром. К ним в компанию попал и командир миноносца, слишком много знающий. Макаров объявил Балтийский флот в состоянии военного противостояния с Грандфлитом, чрезвычайно превысив полномочия, — объявлять войну иностранным флотам и государствам вправе лишь Император. Если, конечно, это не происходит с молчаливого согласия самодержца.
Российские газеты взорвались бурей возмущения, припомнив британцам все мыслимые и выдуманные грехи, разместили интервью Врангеля и Брусилова о художествах англичан в Китае, обнародовали материалы о скрытой помощи Японии во время Корейской войны. «Бой в Северном море показал, кто нам враг, а кто истинный друг России», — вещали заголовки.
Дальше подключился МИД, закрыв российские дипломатические службы в Лондоне. Форин-Офису предложили оставить в Петрограде одного только посла с секретарем, а если нет — и без них столица прекрасно обойдется. Министерство внутренних дел заявило о выдворении британских подданных, Министерство финансов — о замораживании британских счетов в российских банках. Порты отказались принимать суда под британским флагом, а на хранящиеся в доках товары, подлежащие отправке в Британию или полученные оттуда, пал арест. Русские подданные за рубежом и суда в плавании получили рекомендации срочно покинуть территорию и воды метрополии, а также ее колоний.
Если раньше британского льва стегнули плеткой и он сдержался, лишь огрызнувшись, то теперь ему под хвост попал кайенский перец. Бедное кошачье не стерпело и объявило войну, которая с затопления «Мурома» практически началась.
Буквально на следующий день русские танково-кавалерийские дивизии двинулись к зоне боев на Западном фронте, пытаясь взаимодействовать с панцер-кавалерийскими частями кайзеровской армии. Судьба уготовила Бельгии участь главной арены сражений на континенте в 1916 году. А Колчак, получивший очередные указания из штаба Балтийского флота, снова отправился к Шееру:
— Герр адмирал, по нашим данным, уже в феврале направление перевозок у англичан сменится на противоположное. Вместо подвоза подкреплений и вооружений они начнут эвакуировать войска из Бельгии. Ныне там больше миллиона. Мы должны воспрепятствовать этой армии укрепить оборону острова.
— Если мы сунемся, по нам ударят соединенные силы Грандфлита. Их минимум в полтора раза больше, чем у Флота открытого моря.
— С которым можем объединить Балтийский флот.
— Силы не уравняются, герр адмирал.
— Самые славные победы на море одержаны, когда отважные и умелые громили превосходящего численностью врага. Подводный флот у наших стран лучше, а это главное оружие против тихоходных транспортов. Наконец, у нас есть морская авиация, весьма эффективная. — Колчак увидел гримасу неудовольствия на обычно каменном фасаде Шеера и поспешно добавил: — Искренне сожалею, что из-за британских происков она опробована на германских броненосцах, которые сейчас бы пригодились в бою у Бельгии.
Германский командующий с сомнением глянул на холеное и даже несколько нежное лицо русского. У моряков старой закалки они обветренные и грубоватые. Но точно известно, что Колчак — не паркетный флотоводец, победы в Эгейском море и у висленского устья не дают в том усомниться. Пора преодолеть зоологическое недоверие к азиатам. Хотя бы временно они — попутчики.
— У нас не достает пирсов и причальных стенок. Корабли Балтфлота придется размещать на внешнем рейде.
— Это очевидно, коллега. Залив Ядебузен достаточно велик, хоть и мелководен. К вечеру сообщу список кораблей, которые отправятся на соединение с Хохзеефлотте.
— Яволь. Мы скорректируем план операций у Бельгии с учетом вашего участия.
«Примечательно, кайзеровский адмирал считает войну на море своей, нас — нежданным подарком. Претендует на первую роль. Посмотрим», — заметил про себя Александр Васильевич.
— Представьте нам ваши соображения по снабжению. Германия может дать вашим кораблям исключительно топливо и продовольствие.
— Вы правы. Боеприпасы у вас определены в миллиметрах и сантиметрах, у нас — в дюймах и фунтах. Надеюсь, после разгрома Британии удастся перейти на нормальные континентальные меры. А субмарины сегодня выходят в море, не теряя времени. Пусть осваиваются здесь. Честь имею, герр адмирал.
Пока флот накапливал силы, сухопутные части русской армии вышли в соприкосновение с врагом… И отступили южнее, продвигаясь к морскому побережью по северным французским землям. Россия не воевала с Францией аж с Крымской войны, русские казаки не топтали местных полей и красоток с наполеоновских времен. Оттого проход русских дивизий воспринимался не столь болезненно, как нашествие бошей.
Колонна танков выкатилась к Дюнкерку, распугивая местных обывателей тяжелой поступью новых русских громадин Б-4. Их было немного, основную массу составили проверенные «тройки». Однако и два десятка машин с противоснарядной броней и трехдюймовой пушкой могут оказаться практически абсолютным оружием при прорыве укрепрайона и в обороне.
Генерал танковых войск фон Врангель вылез из верхнего люка «четверки» и с удовольствием втянул морской воздух полной грудью. Как же хорошо по сравнению с душным бронированным чревом!
Командирская машина, в которой снаряды лишь в башне, а в боевом отделении радиостанция, провалилась гусеницами на три дюйма в желтый пляжный песок.
— Павлюкович! Передай — вышли к морю. Подобрать помещение под штаб в северной части Дюнкерка. Конец сообщения.
Из следующего танка выбрался командир полка, до хруста развел руки в стороны и назад. Долгий марш дается нелегко, и не только механику-водителю.
— Команда та же, ваше высокопревосходительство? Вкапываемся и создаем мобильные отряды для ликвидации прорывов к Дюнкерку?
— Без изменений, полковник.
Ни окопа, ни стреляных гильз, ни колючей проволоки, ни разбитой техники. Этот кусочек Франции война не тронула. Лишь серо-зеленые коробки с пушками да британский крейсер на горизонте нарушали безмятежность пейзажа.
— Неужто они посмеют нарушить границу?
— Припрет — побегут сюда, не раздумывая. Французы не рискнут их интернировать.
— А Рейс Хер где?
Врангель обернулся и облил подчиненного презрением:
— Потрудитесь выговаривать Die Reichsheer правильно. Извольте не уподобляться унтерам. Кайзеровская армия отрезает британский корпус от Нидерландов и душит с востока. Вам ясна диспозиция, хер полковник?
— Так точно, ваше высокопревосходительство! Разрешите идти?
— Ступайте.
Как только девственно аккуратная северная граница Франции покроется траншеями, в Дюнкерк прибудут авиационные части. Тогда вряд ли британские крейсера смогут столь вальяжно дымить у побережья.
Глава вторая
Конец января и февраль 1916 года в Петрограде вылились в фарс, напоминавший об августе четырнадцатого года. Англофобия вытеснила германофобию. Теперь по улицам столицы опасались расхаживать носители британских фамилий и им подобных, опять прокатилась волна погромов. Как всегда, били евреев. Гольдберг может быть не только немцем, но и англичанином, верно? Даром что крещенный в православие. Русский бунт беспощаден по природе своей, а придать ему бессмысленное направление проще простого.
Город вернул себе исконное петровское название, отчего обыватели пересказывали друг другу множество анекдотов, для правящей семьи не сильно приятных. Ежели завтра с Америкой воевать, а там Санкт-Петербургов добрая дюжина, как Романовы город нарекут?
Городские службы плевались, выправляя таблички на старое название, а в глубинке и не пошевелились. Там всюду оставался Питер — на указателях, в справочниках и прочих письменных носителях столичного имени. И не от протеста, скорее от русской лени и наплевательского отношения, да вдобавок от известной мудрости не торопиться с выполнением бессмысленного повеления в ожидании его скорой отмены.
На французском побережье военным было совершенно не до анекдотов.
— Адмиралу Колчаку Зпт Вильгельмсхафен Тчк Немедленно принять меры против линкоров у Дюнкерка. — Барон вытер пот со лба, перемешанный с тончайшей известковой смесью. — Записал?
— Так точно, ваше высо…
Голос офицера связи заглушило новым взрывом. Оконное стекло жалобно дзинькнуло, разлетаясь на сотни осколков. Тяжеловесный особняк в сотне шагов по улице сложился, как карточный домик, и рухнул, подняв новые пыльные облака.
— А не то я сам прилечу и порву по складке его полужопия!
— Та… так и шифровать, выше высокопревосходительство? — Штабс-капитан достал из щеки оконный осколок, лизнул палец и стер им кровь.
Врангель стряхнул стекло с фуражки.
— Нет. Отправляй. Мне связь с аэродромом. Нестеров? Ты летчик, мать твою, или корова беременная?! Молчать! Мне плевать, сколько у тебя машин. Хоть сам растопырь руки и лети, я сказал! Заставь линкор замолчать, или я сам тебя на него заброшу.
Командующий армией швырнул телефон.
— Есть связь с четырнадцатой дивизией?
— Никак нет. Послали связиста. Может, обрыв.
— По радио?
— Не отвечают.
Снова грохнуло. Похоже, корабли Грандфлита получили приказ разобрать Дюнкерк по кварталам и кирпичам, не считаясь с потерями мирного населения и фактом, что Франция отныне вроде как нейтральная страна.
Хлопнула пустая рама, стопка листков бумаги взвилась в воздух и закружилась по комнате. Штабисты в страхе уставились на командующего, сыплющего матюгами и пинающего мебель. Как бы ни ценил генерал силу русского мата, от снаряда в двенадцать дюймов он не спасет.
— Двадцать третья дивизия!
— На проводе, ваше высокопре…
— Алло! Деникина ко мне! Я сказал — живо! Антон, слушай внимательно. С четырнадцатой дивизией связи нет. Срочно посылай туда вестового. Ежели Эверт погиб, принимай командование корпусом, понял? Отставить! Что?! А мне похер, как ты это сделаешь! Остатками четырнадцатой прикрывай участок обороны корпуса и наступай на Тетегем! У них фланг — голый! Немедленно! К вечеру возвращайся на исходную.