манам, у Франца-Иосифа с Сербией хватит дел. России Балканы не нужны. Нам бы только царя вашего убедить выйти из союза с австрийцами, тогда Сербия удержится. И в Турции решимости поубавится.
— Большая политика — не наше дело. Да и присягу давали, — промямлил пехотный заморыш. Кавалерист смолчал.
— Фердинанд тоже в вечной дружбе клялся, от имени всей Болгарии. И от вас, господа, стало быть. А про большую политику растолковываю, чтобы вы поняли — от Варны судьба страны зависит. В порту три линкора. Ваши казармы они за четверть часа перемелют. Но я не хочу лить болгарскую кровь! Потому у вас выбор — влиться в освободительную армию Радко-Дмитриева или умереть. Есть и другой выход. Мы заберем у вас оружие, и сидите в своих казармах, что на курорте. Но это позор для военного — отсиживаться, когда Отечество в опасности. Я позора не приемлю и вам не предлагаю. Честнее уж лечь под снаряды «Екатерины». Мертвые сраму не имут.
Голос подал конник, спросивший на чистом русском языке:
— Можно узнать ваши планы точнее?
— В деталях только после вашего согласия, в коем, если вы разумный человек, я не сомневаюсь. А пока соединиться с нашими константинопольскими частями, которые сейчас занимают Бургас, и выйти на линию Хасково — Шипка — Плевен. Войны в два фронта ваш царь точно не чаял. Непременно сядет за переговоры. Вопрос в другом, — Врангель придвинулся к кавалеристу, явно более авторитетному. — На западе тысячи убитых болгар за первые дни боев. Нужна ли здесь подобная мясорубка, и лишь для одного дела: вразумить единственного человека, что война со славянами! — это зло?
Полковники переглянулись. От мечтателя-либерала такие слова — обычное дело. Но против войны призывает боевой русский генерал с кучей орденских планок и нашивками за ранение?
— Удивиться изволили. А я на трех войнах кровь лил, свою и чужую. В Китае, в Корее и на Балканах. Навоевался на три жизни. Ежели враг на мою Родину полезет — горло перегрызу. Но вот так, ради национального престижу и каких-то там стратегических соображений, — дудки! А сейчас ваш царь объявил войну Сербии, значит, и мне лично. Теперь два выхода: войну остановить или уничтожить вашего царя с половиной народа Болгарии! — Распаленный барон хлопнул ладонью по столу, глаза над вставшими торчком усами налились кровью, что у упыря. — Время вышло, господа! Вы со мной за независимую Болгарию или выбрали смерть себе и ей?
— Может, когда-нибудь об этом пожалею. Пламен, я с ними, — не без колебаний решился кавалерист.
— Стоян, опомнитесь! У вас семья в Софии!
— Русские вправе своем взять Софию штурмом, — горько вздохнул тот. — Тогда нашим семьям действительно тяжко придется.
Решился и пехотный:
— Я с вами, господа генералы.
Он сделал резкий жест головой вправо-влево, во всем мире понятый бы как отрицание. В Болгарии сие значит «да».
Глава вторая
Большой пресноводный залив, омывающий юго-западное побережье Восточной Пруссии, германцы называют Frische, что означает прохладный. Эту акваторию, отделенную от Балтийского моря длинной песчаной косой, поляки именуют по-другому — Висленский залив. Северная часть его с углубленным для морских судов фарватером, отделенным насыпными молами и дамбами, образует замечательную корабельную стоянку в устье реки Преголи. Там расположена столица Восточной Пруссии — Кенигсберг, первая крупная цель Русской Императорской Армии в начале войны с Германией.
Отдать команду на приступ сей твердыни предстояло Главнокомандующему всех сухопутных и морских сил Российской империи великому князю Николаю Николаевичу, к имени которого до сих пор присовокупляли «младший», хотя батюшка его, Николай Николаевич-старший, покинул грешный мир двадцать три года тому назад. Накануне войны по согласию с Императором Главнокомандующий Ставкой своей избрал городок Барановичи, прибыв туда сразу по объявлении войны Сербии Австро-Венгрией. Великий князь Александр Михайлович прилетел в Барановичи, как ему по штату положено, на «Илье Муромце», всего днем позже.
Начальник русских военно-воздушных сил пребывал в стойком раздражении, причину которого не смог бы объяснить и под страхом пытки. Точнее, поводов для беспокойства хватало, но мелких, коим большое внимание уделять несерьезно. Скорее, душу глодало мерзкое предчувствие, что все идет не так и Россия катится к большим неприятностям.
Большая и до зубов вооруженная Императорская Армия силами Военного министра Сухомлинова и того же Главнокомандующего превратилась в невообразимых размеров чиновный аппарат, мерзкий даже по российским меркам. Одни названия должностей чего стоят — начальник дивизии, начальник корпуса. Хотелось добавить — столоначальник — и вообразить дубовый письменный стол где-то на поле боя, с телефоническим прибором, пресс-папье, чернильницами и перьями. К начальнику подбегали бы чинуши поменьше. Подмахните рапорт, ваше превосходительство; здесь резолюцию поставьте — считать третий батальон совершенно погибшим и направить на его место пятый; смету потерь утвердите и циркуляр на их восполнение из тыла; кавбригаду позвольте списать в архив. Так шутил про себя Александр Михайлович, которому в самом деле было не до шуток — какого дьявола у нас Военный министр, которому нужно объяснять, что штаб армии и канцелярия суть разные вещи?
Николай Николаевич, именуемый в народе «Лукавый» или просто «НикНик», первым делом услал Брусилова на юг. Действительно, боевой генерал с тремя успешными кампаниями за плечами может хулу навести на командующего с фронтовым опытом ноль минут и столько же секунд. А критика и сомнения ведут к анархии и разброду. В армии главное — единоначалие, пусть даже единоначальник не понимает, что той армии надо.
С этими невместными и даже несколько крамольными мыслями Александр Михайлович 31 июля выслушал речь НикНика перед генералами и прочими главами канцелярий. Собственно, чего-то нового он услышать не мог. Начальник армии озвучил предвоенный план, с французами давно согласованный. Что с тех пор многое изменилось, НикНик и думать не мог. План утвержден высочайше — какие сомнения?
До войны полагалось, что армейская группа ударит с востока по северному краю Мазурских озер и болот, развивая наступление на Кенигсберг. Другая обойдет озера с юга, взяв германские силы в клещи. Так как на первом этапе войны кайзер главные силы двинул против Франции, пару недель боев, и Восточная Пруссия — наша, как при Елизавете Петровне.
— Ваше высокопревосходительство, — осторожно вставил Александр Михайлович. — А нужно ли атаковать германцев в лоб? Достаточно пробиться к устью Вислы, отрезав сухопутное сообщение с Центральной Германией, стать в оборону, а по морю блокировать Висленский залив. На атакующие действия у пруссаков точно не хватит сил, через несколько месяцев они запросят пощады.
К великому князю повернулись десятки голов. НикНик приблизился и навис эдакой глыбой. Он был ростом высок, подавляя штабных генералов объемом фигуры, но особенно ярко смотрелся в Зимнем дворце рядом с самодержавным недомерком, едва достающим Главнокомандующему до подбородка.
— Что вы смеете себе позволять? — рыкнул начальник главного стола. — Сие — не обсуждение. План утвержден, извольте узнать свое место в нем.
Александр Михайлович с тоской поглядел на августейшего родственника. Как мог Никки поставить командующим такого чурбана? Ему бы парады водить на Дворцовой площади. Не то что мундирные пуговицы заблестят — конские каштаны падут единовременно, по команде и уставного размера. Здесь же гибкость нужна, соображение. А рядом с Лукавым в большинстве своем точно такие же ветераны парадов.
— Итак, господа, — продолжил НикНик, подавив крамолу в зародыше. — Северо-Западным фронтом по высочайшему повелению командует генерал Жилинский. С севера от Ковно на Кенигсберг наступает генерал Ренненкампф, 1-я армия. Генерал Самсонов продвигается южнее и параллельно, затем обе армии соединяются.
Столь же кратко, веско и решительно Главнокомандующий поставил задачи Юго-Западному фронту, направленному против Австро-Венгрии. Вот еще один повод для раздражения, подумал Александр Михайлович. На военных совещаниях любого ранга предполагается, что перед командирами, пардон, начальниками корпусов и дивизий ставится задача разгромить такие-то противостоящие на данном участке фронта соединения вражеской армии. Но ведь Лукавый ни слова не молвил о составе войск противника! Только общее положение — мы сильнее, извольте порубать в капусту немцев и австрияков, случайно замеченных на пути. У нас совсем нет разведки? На уровне дивизий созданы разведывательные авиаотряды на С-10 и французских машинах, они решат оперативные задачи. Но вряд ли это поправит дело в масштабе фронта, когда общие указания даны абсолютно без учета сведений о германцах.
Удивительное дело, мы будем наступать сразу по всем направлениям — против Австро-Венгрии, Германии, Болгарии. Нельзя быть одновременно сильным везде — это азбука военной науки. Понимая, что радикально ничего изменить не в состоянии, Александр Михайлович покинул Ставку и вылетел в Ковно, прихватив Ренненкампфа и Самсонова.
Слушая разговоры двух генералов, перебиваемые ревом четырех моторов, великий князь почувствовал холодок. Да они же не настроены на взаимодействие! В репликах каждого сквозила тщательно спрятанная надежда, что именно его армия первой выйдет к городу Канта, а имя полководца украсится эпитетом «покоритель Пруссии».
Он попробовал достучаться до них, обещал разведывательные полеты сразу же по прибытии в Литву. Генералы вежливо поблагодарили. Что бы ни рассмотрели летчики — приказ о наступлении никто менять и отменять не собирается.
4 августа армии начали выдвижение, сразу обнажив огромное число препятствий, не учтенных в Ставке. Первой из них оказалась государственная национальная политика. Главной ударной силой Северо-Западного фронта — 1-й армией — командовал генерал с подозрительно немецкой фамилией Ренненкампф, а важнейшим соединением в ее составе — Хан Нахичеванский, единственный в своем роде мусульманский кавалерийский генерал, имевший множество наград и отличий… правда, на дипломатическом поприще. Единственный мелкий военный эпизод в войне против Японии дал основание Императору возвеличить этого деятеля и тем самым показать — не только русские православные в стране карьеру делают, Отечество заметит таланты из любых источников. Не то чтобы азербайджанский или иной кавказский народ не способен выдвинуть из своих рядов полководца, равного Суворову или Кутузову. Просто Хан Нахичеванский таковым и близко не был. Оттого 6 августа, ввязавшись в бой с прусской бригадой у Каушена, позорно отвел корпус назад. Мало того, что славный кавказский воин имел под своим началом многократно превосходящие по численности войска — у него были регулярные дивизии, а с прусской стороны противостоял ландвер из ополченцев второй очереди призыва. Вдобавок гениальным тактическим маневром Хан оголил правый (северный) фланг армии Ренненкампфа, заставив начальника приостановить наступление, дабы как-то навести порядок в своих рядах.