— Вас понял. Остаток ваш?
— 2 тонны. Место приземления 087го доложу.
Я продолжал барражировать в районе падения истребителя. Горящие обломки раскидало на большой территории, но крупного возгорания травы и окрестных деревьев удалось избежать.
Морозов опустился в километре от места падения Су-27. Я сделал пару проходов, пытаясь заметить хоть какое-то шевеление с его стороны. Руководитель полётами уже несколько раз запрашивал у меня место приземления Коли.
Как только я ему доложил, то заметил машущего с земли человека в белом шлеме. Живой и это главное. В эфире уже был слышен голос командира поисково-спасательного вертолёта, вылетевшего с Циолковска. Он принял от меня координаты приземления Николая и передал мне команду немедленно вернуться на аэродроме. Дольше я и не собирался задерживаться в воздухе.
После посадки и заруливания, я не торопился вылезать из кабины. На душе было неспокойно оттого, что перед полётом «седьмое» чувство подсказывало мне — не готов ещё Коля летать «в полный рост» на этом самолёте.
Фонарь кабины открылся, и я ощутил свежий воздух аэродрома с ароматами жидкостей и керосина. Комбинезон, который за время нашего короткого боя, полностью промок, на глазах высыхал под лучами тёплого солнца.
Я посмотрел по сторонам и заметил некую растерянность инженерно-технического состава. Каждый из техников смотрел на меня и молчал. На лице каждого застыл один и тот же вопрос — ну, что там?
— Всё нормально, мужики. Катапультировался и живой, — ответил я, и все разом выдохнули.
К самолёту быстрым шагом приближался Лоскутов и Швабрин. Гена, естественно, курил как паровоз. Не успел я сойти на бетон, как они вдвоём закидали меня вопросами.
И Гена, и Ваня уже знали, что с Колей всё хорошо. Больше всего им было интересно, как так получилось. Я описал свои наблюдения.
— Близко не подходил к тебе? — спросил Гена, намекая, что Коля мог схватить выхлопных газов, тем самым нарвавшись на помпаж.
— Нет. Там что-то другое.
— Может, элементарно, был пожар двигателя? — предположил Ваня.
— Слишком долго всё развивалось.
— Главное, Морозов жив. А там будем разбираться, — подытожил Лоскутов.
К нам подошёл один из техников и передал распоряжение Мухаметова. Заместитель начальника школы ждал меня в лётной комнате и как можно быстрее.
Поблагодарив техсостав за работу, я направился в лётную комнату. По дороге начал представлять сейчас себя на месте Морозова, которому ещё предстоит вернуться в строй после катапультирования.
Переживаю за товарища, который не меньше меня любит полёты и небо. Мне известны возможные последствия такой нагрузки. После катапультирования можно и вовсе без полётов остаться. И больше никогда не сесть в кабину хоть МиГ-29, хоть Су-27.
Придя в лётную комнату, я застал Рашида Маратовича за странным делом. Он задумчиво смотрел на бильярдный стол и перекатывал белый шар из одной руки в другую.
— О! Родин, жду тебя уже давно, — сказал он и показал мне сесть на диван.
В этот момент в комнате появились все остальные. Сначала у ребят был порыв спросить, что произошло в полёте, но Мухаметов сказал всем помолчать и не мешать ему задавать вопросы.
После моего рассказа, Маратович походил по комнате, придумывая очередной вопрос.
— Почему Морозов решил именно с тобой полететь на воздушный бой? Ещё и по-взрослому всё делал.
Какие-то странные подозрения у Мухаметова.
— Так уж сложилось. Запланировали этот полёт именно мне и ему.
— Да, вот только изначально его в плановой не было. На подготовке добавили и внесли изменения, — сказал Маратович, толкнув шар в бильярдную лузу.
Что пытается от меня услышать Мухаметов, мне пока непонятно. Может был какой-то негласный запрет на сложные полёты на Су-27. Тогда зачем нужен серийный самолёт, который нельзя полностью использовать? Тем более, в подготовке испытателей.
— Ладно. Главное все живы, а самолётов ещё наделаем, — махнул рукой Маратович.
С каждой минутой мне всё больше начинает казаться, что по поводу ограничений на Су-27 я думал правильно.
В комнату вбежал запыхавшийся Чумаков. Судя по его обмундированию, он только что прилетел и ещё не успел снять высотно-компенсирующий костюм.
— Мужики, Коляна в больницу увезли. Сказали, не всё так гладко прошло.
Глава 23
Морозов парень непростой, но он наш товарищ. Раз у него беда, необходимо поддержать его насколько возможно.
Вечером отправились к Николаю в госпиталь. Прибытие нашей «делегации» выглядело со стороны как выкуп невесты. Каждый был опрятно одет, в руках гостинцы. Некоторые даже достали полевых цветов, тем самым решив создать благоприятную атмосферу.
На входе в травматологию нас встретила «охрана» в лице бабушки, моющей полы. В этот момент кто-то из ребят неудачно пошутил, а Боря Чумаков совершил самую непростительную ошибку — прошёлся по вымытому полу, оставив следы.
Бабуля, которая мыла полы, пришла в ярость. Чуть не зашибла Борю Чумакова тряпкой.
— Мать, ну ты посмотри на нас! Мы к товарищу, которого сегодня привезли. К лётчику, — пытался успокоить её Швабрин.
При этом Иван скрывался за мной, а я уворачивался от тычков шваброй.
— Бабуль, ну, хватит. Мы же не дети! Вот, эти цветочки вам! — предпринял я попытку вразумить женщину.
Увидев букет, она тут же растаяла. Помолодела лет на 10 и, даже начала сватать нас к молодым медсёстрам.
Нам всем пройти к Морозову не разрешили. Гостинцев было много, поэтому договорились, что пойдём мы со Швабриным вдвоём. Предложили и Боре с нами, но тот решил теперь к бабушке-санитарке ближе нескольких метров не подходить.
— Вы проходите. У него там есть посетительница. Сильно не отвлекайте больного.
Я посмотрел на Ивана и предложил выждать время. Всё же, отвлекать Морозова от общения с женой было бы неправильно. Тем более, катапультирование прошло не совсем удачно.
— Быстро оставим фрукты, жене подарим цветы и выйдем, — шепнул Швабрин.
— Согласен.
Нас проводили в палату, где лежал Коля. Дверь была закрыта, хотя на улице весьма жарко. Не думаю, что в палате есть кондиционер.
Мысленно, я приготовился увидеть Морозова в не самом лучшем состоянии. Сразу перед глазами всплывает поход к Нестерову в госпиталь в Белогорске. Картина там была совсем печальная.
Открыв дверь, я приготовился извиняться за беспокойство перед женой Морозова. Однако в комнате была другая женщина. Гораздо старше.
— Добрый вечер! Вы позволите, мы войдём? — спросил я и женщина кивнула.
Морозов лежал на кровати почти неподвижно. Его шея была зафиксирована. Только глаза бегали из стороны в сторону. Первое, что пришло в голову — Николай сильно повредил позвоночник. Вспомнив, что он стоя мне махал с земли после приземления, я отогнал от себя дурные мысли и подошёл ближе к кровати.
Женщина представилась мамой Николая. Она вытерла слезу и помогла нам разложить фрукты, сок и цветы.
— Цветы зачем принесли? — с трудом спросил Коля.
— Для ландшафта. Аромат леса и поля вкупе с весёлыми мелодиями придаст больше сил для выздоровления. Тебе это сейчас нужно, — сказал я, выкладывая на стол радиоприёмник, который передал Гена Лоскутов.
Он тоже хотел прийти, но занят расследованием по поводу аварии.
— Да, Коль. Только положительные эмоции, — добавил Швабрин.
Мама Николая очень обрадовалась нашему приходу. Предложила нам посидеть, пока она сходит к врачу и узнает дальнейшие планы по лечению.
Как только она закрыла дверь, мы взяли стулья и подсели к Морозову.
— Как состояние? — спросил Ваня.
— Хреново. Или ты слепой⁈
Мда, настроение у Николая излишне боевое. Ещё пару минут, и нам лучше исчезнуть из палаты.
— Коль, ты главное — поправляйся. Если что-то нужно, мы всё достанем. Тебя мы не бросим, — вступил я в разговор.
Морозов злобно улыбнулся.
— Ты вообще, чего пришёл? Позлорадствовать. Мол, переиграл меня? Что ж, радуйся Родин, пока.
— Ерунду не неси, Коль. Мы пришли, чтобы тебя поддержать. Ходить ты будешь. Я же видел, что ты вставал с земли. Скоро восстановишься, — продолжил я.
Швабрин прокашлялся, давая мне понять, что разговора у нас не получится с Морозовым.
— Идите отсюда. Мне зрители не нужны. Считай, Родин, что я тебя простил…
— Чего? Простил? Ты чего такое говоришь? В этой аварии никто не виноват. Это случается с техникой. Она может отказывать. Радуйся, что жив и, будешь летать, — уверенно сказал я.
Не был я полностью уверен насчёт его допуска к полётам. Но раз он шевелит ногами и пальцами, есть надежда.
— Ты думаешь, во всех твоих бедах виноват Сергей? — после паузы спросил Ваня.
— Не тебе решать, что и как мне думать. Шли бы вы, товарищи. Без вас тошно, — ответил Николай.
Разговор следует закончить. Не стоит его сейчас «драконить», высказывая слова поддержки, отправляя «лучи добра» — это всё Морозову не нужно.
Мы убрали стулья и направились к выходу. Дверь открылась и вошла мама Николая.
— Ребята, так быстро⁈ Может, чаю попьём?
— Мам, успокойся. Я их попросил уйти.
— Если что-то нужно помочь, вы только скажите. И супруга пусть не стесняется. Наши телефоны и где нас найти, она знает…
— Родин, успокойся. Уехала она сегодня в Крым. Записку только написала. Когда приедет, не знаю. Не утруждайтесь, парни. У вас и без меня работы хватает, — тяжело сказал Николай, махнув ладонью.
Дальнейшее наше пребывание в его палате было совсем лишним. Теперь понятна причина, по которой он такой нервный. Супруга даже не пришла его проведать в больницу, а написала лишь записку.
Знаю, что мужиков нельзя жалеть. Это ведёт к их слабости. Но тут мне жаль, что так происходит в жизни Морозова.
В течение двух недель только и ходили слухи о расследовании аварии Су-27. Конструкторское бюро Сухого постоянно опрашивало инженеров и техников, а также лётчиков, которые летали именно на этом борту. Даже меня пару раз приглашали к членам комиссии, расспрашивая, что я видел.