Пересказывая события аварии и все внешние признаки пожара и отказа, можно было заметить одну интересную деталь в представителях Министерства. Они всеми силами пытались представить всё как ошибку в пилотировании Морозова.
Когда меня вызвали в третий раз, то собеседник в кабинете Гурцевича был один. Этот разговор с представителем КБ Сухого был мне организован по личной просьбе их руководства.
— Я недавно возглавил конструкторское бюро. Ранее работал в Министерстве авиационной промышленности. Плохо вот так начинать работу, но ничего не поделаешь.
— Пётр Михайлович, Сергей вам ответит на вопросы. Насколько это возможно, — сказал Гурцевич и оставил нас одних, выйдя из кабинета.
Человека напротив я видел первый раз в своей жизни. Представился он мне как генеральный конструктор фирмы Сухого Пётр Михайлович Самсонов.
Мощный лоб, кроткий взгляд серых глаз и аккуратно зачёсанные назад тёмные волосы. В начале нашего разговора он пытался шутить, разряжая обстановку. Потом и вовсе перешёл на вопросы, словно это интервью, а не беседа на тему авиационной аварии.
— Вы первый одержали победу в поединке двух лучших истребителей в мире. Не зазнаетесь? — улыбнулся Пётр Михайлович, поправляя воротник своей белой рубашки.
— Позвольте с вами не согласиться. Бой так и не был доведён до конца.
Самсонов посмеялся и отложил в сторону ручку.
— Мне приятно, что вы так открыты к разговору с потенциальным конкурентом. Насколько мне известно, вас взяли в конструкторское бюро МиГ?
— Да, но это к аварии не имеет никакого отношения. Что вы от меня хотите услышать? Я уже всё сказал на предыдущих беседах с представителями Министерства Авиационной промышленности.
Генеральный конструктор задумался, сложил руки и задумчиво почесал подбородок.
— Я знаю о вашем разговоре с Глебом Артаковичем Адмираловым.
Ого! Видимо, идеей о переднем горизонтальном оперении наш профессор поделился с «суховцами». Это радует.
— Мы с ним часто беседуем на такие темы.
— Теперь хочу услышать от вас лично мысль, что произошло с самолётом.
Да я ж откуда знаю⁈ Совсем меня за пророка считают?
— Здесь сложно что-то дельное вам сказать, — ответил я. — В кабине был другой человек. С ним не пробовали беседовать?
— Николай — отличный лётчик. Мы к себе не берём простых. Но в данном случае он совершил ошибку.
— Какую?
— Этого мы не знаем.
Прекрасно! А человека уже обвиняют! Понятно, что новый самолёт, который только пошёл в серию, дорабатывать сложно. В условиях конкуренции с КБ МиГ это удар по репутации.
— Так что вы думаете, товарищ Родин про отказ? — спросил Самсонов. — Речевой информатор не сработал. Система управления стала отказывать не сразу…
— Как это не сразу? Я видел, что самолёт его не слушался. Значит, были неполадки. Возможно был отказ гидросистемы, — прервал я генерального конструктора.
— Хорошо. Вы говорили, что пожар начался с левой хвостовой части фюзеляжа, верно? Так вот, она пожаробезопасна.
Я прокрутил в голове ещё раз всё, что видел в тот день. Пожар начался с левого двигателя. Это верно, но не с самого двигателя, а с левого бокового обтекателя хвостовой части.
Точно! Подобный отказ практически невозможно выявить на земле и при испытаниях. Я начал излагать свою мысль Самсонову.
По моему мнению, произошёл отказ гидросистемы. Пошла утечка рабочей жидкости, которая, попав на горячее и воспламенилась. Поэтому, сначала был небольшой пожар, а затем стало отказывать управление.
— А жгуты управления идут как раз по борту самолёта, — задумчиво произнёс Пётр Михайлович. — Тогда почему, этот отказ нельзя было предотвратить на земле? Как проводятся осмотры и регламент?
— Регламентом не предусмотрено осматривать трубки гидросистемы в некоторых частях. Там и могла произойти утечка.
— Мистика, — прошептал Самсонов.
Он молча смотрел на меня и задумчиво кивал. В этот момент Пётр Михайлович прищурил глаза и придвинулся ко мне ближе. Как бы он сейчас и, правда, меня за пророка ни принял!
Пауза нарастала. Я уже был готов к тому, что он сейчас меня спросит — кто ты, мальчик? Не ты ли сам дырку сделал на трубке гидросистемы, чтобы дураком выставить генерального конструктора?
Главное, что я подал верную идею. Тот лётчик, который в будущем должен был погибнуть после этого отказа, возможно, останется жив. Да и с Морозова могут снять подозрения.
— Может, передумаешь к «микояновцам» идти? Я про тебя слышал от Садовникова. Он настаивал взять тебя в конструкторское бюро, — улыбнулся Самсонов.
Помнит меня ещё, Николай Фёдорович! Наш с ним разговор в Баграме сложно забыть. Да и совместные полёты — это отдельная история.
Мне не хотелось даже думать о таком поступке, как взять и поменять «коней на переправе» — взять и отказаться от места в КБ МиГ будет подло.
— Не передумаю. Мы закончили, Пётр Михайлович?
Самсонов поблагодарил меня, попрощался и отпустил. Выйдя из кабинета, я встретился с Гурцевичем. Он прикрыл дверь и спросил, как всё прошло.
— Поговорили, обсудили, разошлись.
— Хорошо. К Морозову больше не ходили?
Я вспомнил, что было в день нашего посещения. Рассказывать об этом Вячеславу Сергеевичу не стоит.
— Нет. Мы его маме сказали, чтобы она, если что обращалась.
— Ладно. Его скоро выпишут. Легко отделался. Врачи говорят, что скоро будет летать, — похлопал меня по плечу начальник школы и вошёл в кабинет.
Хорошие новости.
Я подошёл к окну в конце коридора, чтобы посмотреть на аэродром в этот жаркий летний день.
В небо резво уходил МиГ-29, сразу отворачивая в сторону от города. На полосе прогревался МиГ-31. Окрестности аэродрома в эти минуты были оглушены гулом двигателей.
На стоянке также стоял Су-27 накрытый чехлами. Пока эти самолёты не летают до выяснения причины отказа. В голове уже родилась мысль, что стоит провести ещё учебные бои с этим самолётом на МиГ-29. Но только когда и «Фланкер», и «Фалкрум», как их называют американцы, «окрепнут». Когда они будут доработаны и готовы во всеоружии.
Через месяц, завершилось обучение. Выпускной в школе испытателей — момент волнительный, но это не выпуск из военного училища. Построения нет, в небо не летят монеты и нет той грусти на лицах выпускников. Всё тихо и спокойно. Практически «по-семейному».
Однако, и к этому событию готовиться нужно очень ответственно. Вечером, я собрался прогладить костюм на завтрашнее торжественное вручение дипломов.
Пятничная телепрограмма не порадовала нас интересным показом фильма или передачей. Шла серия неизвестной мне кинокартины «Соль земли», где действие происходит в Западной Сибири конца 40х годов.
Вера, которой этот художественный фильм был неинтересен, внимательно наблюдала за тем, как я раскладываю белую рубашку, готовясь к глажке.
Как и любая супруга, она не может остаться в стороне и всеми способами пытается мне «помочь».
— Марлю сильнее смочи, — советует мне супруга, стоя рядом с гладильной доской.
Тяжёлый утюг от Московского «Электрозавода» постепенно нагрелся, и я приготовился к глажке.
— Ой, не так ты всё делаешь! — вздохнула Вера, подошла ко мне и сама начала гладить.
Утюг скользил по белой рубашке, разглаживая складки. Но удержаться от улыбки я не смог.
— Давить сильнее надо, а то не разгладится, — комментировал я каждое действие супруги.
Пару минут она молчала. Как только она закончила, то сразу перешла к подготовке брюк.
— Только аккуратнее, а то перед людьми стыдно будет, — продолжил я подтрунивать Веру.
— Серёжа, может в лётном комбинезоне пойдёшь? Он не мнётся, — улыбнулась она.
— Нет, дорогая. Твой муж должен выглядеть лучше всех. Там фотографировать будут. Коллеги посмотрят, а у меня штанина мятыя, — ответил я.
— Ой, всё, — фыркнула она, закончив гладить брюки. — Вешай, а я чай приготовлю.
Закончив с одеждой, я вошёл на кухню. Приятный аромат приготовленных щей мигом смешался с кофейным. Вера сделала себе кофе, а мне заварила «Чай со слоном» и поставила заварник на стол рядом с коробкой конфет «Птичье молоко».
— Как там Морозов себя чувствует?
— Нормально. Сказал, что через месяц ВЛК пройдёт и вернётся к полётам.
— Здорово. Жена к нему приехала? А то в больнице так и не навестила его ни разу, — спросила Вера, и я чуть не поперхнулся чаем.
Как же слухи быстро разносятся по городу!
— Приехала. Завтра увидишь её на вручении.
— Да больно нужно мне на неё смотреть! К мужу так и не пришла в больницу — что это за жена такая⁈
В семейной жизни Морозову не очень повезло. Зато в работе он оказался более удачлив.
Утром в актовом зале нам в торжественной обстановке вручали дипломы об окончании. Полный зал известных в испытательном мире людей. Генеральные конструкторы и старшие лётчики-испытатели конструкторских бюро, преподаватели, инструктора и руководство школы, а также представители научных институтов и Министерства Авиапрома. Интересно было бы сейчас посмотреть на Егора Алексеевича, но его среди гостей не было.
Нас рассадили на первом ряду, но не хватало ещё одного — Морозова. На сцене уже всё было готово к торжественному мероприятию. Мухаметов смотрел по сторонам и нервничал.
В этот момент и появился Николай. В зал он вошёл одним из последних. Морозов поздоровался с Мухаметовым и тихо сел в конце нашего ряда, не обратив ни на кого из нас внимания.
— Чё то с ним не так, — шепнул мне Чумаков.
Швабрин, сидевший по левую руку от меня, молчал. Но скрыть свою осведомлённость он не смог. На его лице было написано — «я знаю».
— Ваня, ничего рассказать не хочешь? — спросил я.
— Тут нет тайны. Я его разговор слышал с кем-то из «суховских» лётчиков. В Комсомольск его командируют. Пока не восстановится. Будет тренажёры облётывать.
Вот это действительно удар! Конечно, тут бы любой расстроился. Но мы здесь причём?
Причину аварии выявили. Вины Николая в ней нет. Руководство школы даже отправило документы на награждение. Возможно, сегодня и наградят. Только рад ли Морозов такой награде?