Правда, есть у меня мысль, что советское руководство могло поставить Ливии и более современные ракеты П-120, которыми тоже оснащались малые ракетные корабли данного проекта. Тогда опасения американцев ещё можно понять. Непонятно, почему об этом не знает Седов, но знает Бурченко.
— Так что, не в «Томагавках» было дело, Валентин Егорович, — сказал Андрей Викторович.
— И вы, похоже, этим довольны? — спросил у него Седов.
— Нисколько. Это ещё раз подтверждает, что нам нужно работать более плотно. Мы же с вами одно дело делаем, — улыбнулся Бурченко.
Странно как-то всё. Почему никто не говорит, что оператор Як-44 начал докладывать о постороннем со стороны Ливии?
— Родин, а почему вы сказали, что ливийцы отражали налёт американцев? Ни один самолёт не пролетел через вас, верно? — спросил у меня Седов.
Бурченко внимательно на меня посмотрел, будто бы мимо него данная информация прошла.
— Верно. Был доклад с борта Як-44, что сзади нас посторонний. Сомневаюсь, что корабли Ливии так просто стреляли по нам, не удостоверившись о нашей принадлежности.
— Никаких самолётов не пролетело, Родин. Ливийцы вас спутали и открыли огонь из всего, — ответил Бурченко, будто бы заученной фразой.
— Если бы они хотели, то стрелять бы начали раньше. Корабль подошёл слишком близко, чтобы применить свой зенитно-ракетный комплекс. Хотели бы, раньше пустили ракеты.
Андрей Викторович махнул рукой, и в этот момент зашли в комнату Тутонин и Белевский. Судя по их усталому виду, они только что совершили посадку на палубу. Висели в воздухе они больше 4 часов.
Сейчас они нам и скажут. С их борта поступил доклад.
— Ну что, глаза и уши, вы наши! Что скажете? — спросил Седов.
— Товарищ вице-адмирал, наблюдали за американцами. Стояли в зонах дежурства. Ставили помехи. Наверняка, выманивали корабли. Вот и всё, — ответил Белевский.
— А посторонний? Оператор мне доложил, что за мной кто-то? — поинтересовался я.
Белевский и Тутонин переглянулись. Больше всех задумался Витя, который внимательно посмотрел на Бурченко, а только потом решил ответить.
— Никого, Сергей. Ни один самолёт не подлетал сегодня к Ливии, — сказал Тутонин.
Что за ерунда⁈
Глава 20
После ответа Тутонина, разговор в кабинете прервался. Все посмотрели друг на друга, ища подсказки, что делать дальше. Кроме жужжания аппарата громкоговорящей связи и тяжёлых вздохов Граблина ничто более тишину не нарушало.
— Так что ты слышал, Сергей? — первым задал вопрос Дмитрий Александрович.
В его взгляде читалось, что он надеется на эту информацию. За исключением одной фразы, услышанной мной в эфире, я ничего другого предоставить не мог.
А тут ещё и такие показания моих товарищей! Будто сговорились с Бурченко и «дуют в одну дудку», переглядываясь между собой.
— Ещё раз говорю, в эфире прозвучал доклад от ОБУшника. Я определил, что с борта Як-44. Не могу утверждать точно, был «немного» занят другими делами.
— Но ты так уверенно об этом говоришь. А товарищи не подтвердили, — продолжил наседать Граблин.
Ему как будто больше всех надо в этом кабинете услышать правду! Странно, что именно Дмитрий Александрович так рьяно интересуется этим моментом.
Что ж так всё сложно! Пока стоит воздержаться от спора, чтобы переговорить с парнями. На крайний случай всегда можно поднять объективный контроль и прослушать переговоры, чтобы понять, где меня обманывают.
— Дмитрий Александрович, если мои товарищи говорят, что ничего не было, значит, это так. Им виднее. Оператор мог и ошибиться. Я услышал только начало фразы и мог спутать с другим докладом. Был ошибочный доклад? — повернулся я к Тутонину.
Витя даже глазом не моргнул и тут же стал отвечать. Ну точно всё у них заготовлено!
— Был, конечно. По словам оператора, меток на индикаторе было очень много.
— Очень странно. Вы тоже так считаете, Андрей Викторович? — спросил Граблин у Бурченко.
— Ничего странного. Будто бы вы видели что-то на индикаторе, товарищ полковник. Вы же ничего не видели? — настойчиво спросил Андрей Викторович у Граблина.
Дмитрий Александрович несколько опешил от такого вопроса и начал сильно кашлять. Он отошёл в сторону, и больше этот вопрос не поднимался.
Седов ещё несколько минут выяснял все обстоятельства вылета. Настроение у него было совсем плохое.
— Выходит, нас обманули. Мы ждали массированного удара с применением всего, что есть у американцев. А по итогу нам просто перед лицом поводили хвостом. Может, и другим предметом, — произнёс вице-адмирал.
Наступил очередной момент молчания. Как по мне, командующий понимает прекрасно, что отразить атаку на Ливию не получится. И я с ним согласен.
— Андрей Викторович, я попрошу вас остаться. Все остальные свободны, — подытожил Седов, и мы направились к выходу.
В коридоре меня отвёл в сторону Граблин. Не сразу у него получилось сказать, что он хотел. Его настиг очередной приступ кашля.
— Вам нездоровится, товарищ полковник. Почему вас не меняют? — спросил я, когда Дмитрий Александрович пытался начать разговор, но сил на это у него ещё не было.
— Я в порядке, Родин. В отличие от тебя. Что за цирк с переглядами и шпионские игры? Я ведь подниму объективный контроль и найду этот доклад. Почему вы Валентину Егоровичу не доложили?
— Во-первых, доклад был, и ребята не отрицают. Во-вторых, вице-адмирал тоже был в кабинете и всё слышал. И ему этот эпизод не показался значимым.
— Зато мне он показался таким. Не забывайте, что ваша группа на корабле лишь отдана нам в помощь. Вы здесь не главные, — злобно проворчал Граблин, вновь закашлял и ушёл.
Да что с ним такое⁈ В таком состоянии ему в больницу надо. Причём не в военную санчасть, а в самую лучшую больницу страны.
После столь «содержательной» беседы с Граблиным, я пошёл снимать снаряжение. Живот урчал от предвкушения завтрака, а голова бурлила от насыщенного событиями утра.
Обдумывая сказанное моими товарищами в классе, начинает у меня складыватьсяпазл. Кто-то в группе стучит.
В комнате для хранения высотного снаряжения и костюмов ВМСК, меня уже ждали Белевский и Тутонин.
— Отдыхаете? — спросил я, снимая поплавки спасательного пояса.
— Тебя ждём. Поговорить надо, — ответил Витя, убирая в шкаф свой защитный шлем.
— Надо, но не здесь.
— Как раз таки здесь и сейчас, Сергей. Мы кое-что важное хотим сказать. Считаешь, мы не понимаем, о чём ты сейчас думаешь?
Сомневаюсь, что они понимают. Во мне сейчас две противоборствующие стороны. Одна за то, чтобы прям здесь высказать парням и определить среди них стукача. Вторая, требует всё отложить и пойти на завтрак.
Вот и надо решить, чего больше хочется.
— Если честно, я голоден. Сказать вы мне всегда успеете, а вот еда нас ждать не будет. Кушать пошли, — сказал я, и мы вышли из комнаты.
Кают-компания, где мы всегда принимали пищу, была обыкновенной столовой на 100–150 человек. Длинные, прибитые к полу столы, отсутствие скатертей и приборы, которые лучше протереть перед использованием — всё, как в армии. Правда рацион лётного состава несколько отличался от еды матросов и мичманов. Да и офицеры на корабле кушали не так, как мы.
Наш стол, рядом с большим стендом с фотографиями и раскладкой пищи, всегда был свободен. Редко когда нашей группе удавалось всем вместе собраться и принять пищу. Кто-то мог быть в ангаре, кто-то ещё с вылета не вернулся. А экипаж Як-44 мы и вовсе видели только на постановке задач. У них налёт, думаю, уже перевалил за полторы сотни часов в этом походе.
Пока нам несли завтрак, Белевский внимательно разглядывал фотографии. На них были запечатлены некоторые моменты из жизни корабля. Его внимание привлекла одна из фотографий, на которой был запечатлён член политбюро Русов во время посещения авианосца.
— Месяц уже смотрю и не могу понять. Это товарищ Русов, фронтовик и член политбюро. А кому он жмёт руку, не разобрать, — сказал Саня.
Я уже давно приметил это фото. На нём Григорий Михайлович Русов жмёт руку мне. Виден только мой затылок, но его я всегда узнаю. Как раз после этого рукопожатия я и предложил Русову опробовать наш самолёт.
— Не твой ли затылок, Сергей? — спросил у меня Тутонин.
— Мой. Весёлый тогда был день.
Белевский хлопнул себя по лбу, расстроившись, что не догадался сразу. Как только нам принесли завтрак, разговор тут же затих. Пока матросы создавали посторонний шум, я решил продолжить разговор.
— Сами расскажете или мне нужно будет самому задать вам неудобный вопрос?
Белевский отложил в сторону вилку и начал отвечать.
— Серый, так было нужно. Я тебя понимаю. Старший не только с тобой ведёт дела. У нас было от него чёткое указание… кое-какие детали не указывать в докладе.
Стукач один из них. Если бы это был Белевский, то с ним бы и переглядывался Бурченко. Но докладывал именно Тутонин.
— Это я уже понял, что доклад был, но мы его зачем-то скрываем. Сейчас я не про ночной вылет. Если вам была поставлена такая задача, хорошо, что вы её выполнили. Для чего и какова была цель данного задания, определимся потом.
— Тогда чего мы тогда здесь делаем? — спросил Саня.
Я посмотрел на Витю. Он всё прекрасно понял, что речь пойдёт о его тайной деятельности. Но стоит ли при Белевском об этом говорить.
Вспомнил я один момент. Не Витя ли подслушивал тогда мой разговор с Николаем в ангаре, когда он говорил про брата Печки? Саня тогда сильно ударился и вряд ли бы пошёл за нами. А вот Витя просто упал на кровать. Но это всё догадки.
Бурченко мог бы знать из других источников историю про младшего брата Печки, но отрицать факта слежки нельзя.
— Мы пищу принимаем. Приятного аппетита, кстати, — сказал я, и далее мы продолжили кушать молча.
В столовую вошёл Николай. Буркнув что-то похожее на «всем приятного», он сел напротив меня.
— Сегодня макароны по-флотски и каша гречневая, — подошёл к нам матрос, сервирующий столы.