Если я чувствовал, что от комбинезона пахнет дымом и керосином, то и она вдыхала этот запах. Будто, Катя сейчас тоже побывала на месте гибели Вани.
— Это всё ваше небо. Оно забирает лучших из вас, оставляя нам лишь ваши надгробия. Для кого это всё? — спросила Катя, посмотрев на меня заплаканными глазами.
— Для Родины. У неё должны быть крылья.
— Крылья, крылья. Сам Ваня говорил по-другому. Умереть за то, что любишь — не страшно. И он любил эти крылья больше всего, — сказала Катя и снова разрыдалась.
Хоронить Ивана его родные приняли решение в Циолковске. Там было то самое Быковское кладбище, где провожали «в последний путь» многих учёных, инженеров, конструкторов и лётчиков, которые связаны с испытаниями новой техники. Каждому из них здесь посвящены памятники, и каждый вписал себя в историю авиации ещё при жизни. Теперь здесь навсегда и Ваня Швабрин.
Церемония прошла по всем канонам. Были представители всех конструкторских бюро, Министерства Авиапрома и Обороны. Людей было очень много. Традиционный пролёт истребителей над кладбищем и воинские почести, как офицеру. Немногочисленные награды забрали себе его родные.
Я долго стоял у могилы рядом с Верой и Катей.
Уже опустили гроб и возложили венки, а мы всё не отходили. За спиной находились все лётчики, инженеры и конструкторы нашего КБ. Для нас это личная трагедия. 15 лет конструкторское бюро МиГ не теряло лётчиков в катастрофах.
Было очень тяжело смотреть на сурового Федотова, который по-своему переживал эту трагедию. Винил себя и ни с кем не разговаривал.
Сагит, который сомневался в Швабрине, был потерян и попросился в отпуск после похорон. В день гибели Ивана он закрылся в комнате и не выходил оттуда несколько дней.
И самое главное — реакция конкурентов. В проходе истребителей участвовали не только наши МиГи, но и Су-27. Самсонов и Белкин шли рядом с матерью Ивана и поддерживали её.
Трагедия стала для всех общей.
С похорон Ивана прошло несколько дней, и нужно было возвращаться к работе. Первым этапом было получение разрешения на продолжение испытаний. Как раз сегодня Белкин и Федотов ездили на совещание в Министерство, где и решался этот вопрос.
Рядом с кабинетом генерального конструктора я и Сагит стояли уже полчаса, но никто из руководящих лиц не появлялся. Главные конструкторы начинали нервничать, поскольку Белкин с Федотовым должны были вернуться ещё в обед, а на часах был уже вечер.
— Вся техника осталась в Крыму. Передовая команда тоже, — объяснял мне и Байрамову Меницкий.
Он только сегодня вернулся из очередной командировки во Владимирск. По его рассказам им удалось продвинуться по программе «изделия 170». В разговоре я вспомнил, что это та самая ракета Р-77. Американцы аналогов такой ракеты пока не имеют. Хотя, и у них может всё поменяться.
— А у «суховцев»? — спросил Сагит.
— Они намерены дальше предлагать Су-27К на корабль. Плохо, что мы не имеем предсерийной машины для посадки на корабль, а у них она есть, — расстроено ответил Меницкий.
— Евгеньевич, это не повод сдаваться. Нас так со всех тематик уберут, — сказал я.
— Кто сдаётся? Мы уж точно не будем, а вот генеральный конструктор может иметь своё мнение на этот счёт. Сейчас узнаем, что там в Министерстве сказали.
Вскоре появился Белкин и Федотов. Всех пригласили зайти в кабинет для обсуждения. Если по выражению лица Александра Васильевича ничего нельзя было определить, то Белкин выглядел слегка потерянным. Тенденция была очень печальной.
Как только все заняли места в просторном кабинете генерального конструктора, Анатолий Ростиславович поднялся и готовился произнести вступительное слово.
— Съездили в Министерство. Было неприятно.
На этом Белкин «доклад окончил». Не знаю, что больше меня расстроило — его выступление или неопределённость решения Министерства. После минутной паузы, Анатолий Ростиславович продолжил.
— Причиной аварии, как вы уже знаете, стало попадание птиц в воздухозаборники. Вины лётчика, который моментально увёл машину от военного городка, нет. Отсутствует и техническая неисправность, но это не мешало большим начальникам определить нашу неготовность к полётам с корабля.
После этих слов генерального конструктора по кабинету прокатился шёпот. Все, естественно, были разочарованы.
— Совсем нет шансов? — спросил один из главных конструкторов.
— До апреля осталось две недели. 22 числа принято решение о показе высоким партийным деятелям работы авианесущего крейсера. К этому времени, определится и состав авиационной группы на корабле, — ответил Федотов.
В начале апреля, как объяснил Белкин, будут завершены испытания «Леонида Брежнева». К этому времени должны быть выполнены первые посадки на палубу.
— Если этого не сделаем мы или «суховцы», то проектом займётся КБ Яковлева. Снова вернутся к идее самолётов с вертикальным взлётом. У них новая машина есть для показа, — покачал головой Федотов.
— И она точно сядет на палубу без проблем. Как и винтовой самолёт яковлевцев, — вступил в разговор Меницкий.
Очень всё запутано. Выходит, что сейчас стоит вопрос о том, куда качнётся линия истребителей палубной авиации — к вертикалкам или самолётам с горизонтальным взлётом. «Яковлевцы», помимо специального самолёта Як-44 готовы представить «изделие 48М» — будущий Як-141. Его полёты я уже видел в Циолковске пару дней назад. А главное — они сделали и учебно-боевую модификацию. Когда успели, не понимаю! Её вообще никогда не существовало.
«Суховцы» имеют проблемы с надёжностью техники, но борт для посадки на палубу у них есть. Это большой риск, но они, уверен, пойдут на это.
— Яковлевцы на совещании вызвали симпатии товарища Чубова. Благодаря ему, они и вступили в игру вместо нас, — сказал Белкин, присаживаясь на стул.
— Так это что, мы выходим из корабельного проекта? — возмутился Сагит.
— Да, товарищ Байрамов. И это официально.
Внутри меня всё закипело. Как можно было согласиться с этим после гибели нашего друга⁈ Выходит, он погиб зря. Такого я не могу допустить. Только что сделать? Как убедить этих уважаемых людей в том, что у нас есть возможность осуществить посадку на корабль. Плевать, что у других фирм есть учебно-боевые модификации, и они сразу могут приступать к обучению лётчиков.
— Анатолий Ростиславович, если попробовать на одном из самолётов-лабораторий сесть? — предложил один из инженеров.
— Нет, — спокойно ответил Белкин.
— Мы готовы, товарищ генеральный. Всё сделаем как надо. Тем более что на тренажёре уже садились, — продолжил уговаривать его Федотов.
— Ещё раз говорю — нет.
— А в чём вы сомневаетесь? — спросил Сагит.
— Никто здесь не сомневается, Байрамов! Я не хочу больше терять самолёты и лётчиков, — вскочил Белкин. — Что мы можем предложить кораблю? Яковлевцы имеют и боевой самолёт, и учебно-боевой. У Самсонова есть отличный самолёт, пускай и не доработанный. Однако и они нашли альтернативу — использовать учебно-боевой Су-25 для обучения лётчиков посадкам на палубу. А мы? Какая у нас альтернатива?
И тут я встретился глазами с одним из инженеров. Мысль в голову пришла не гениальная, но здравая.
Глава 10
За большим столом начались уговоры. Белкину со всех сторон советовали и предлагали варианты по реализации корабельного МиГ-29. Но всё было тщетно.
— Вопрос закрыт, и это окончательно, — отвечал Белкин.
С каждым предложением он становился всё мрачнее, но собравшиеся не сдавались.
— Анатолий Ростиславович, на совещании нам официально не объявили о выходе из работ по корабельному истребителю. Есть время подумать, — предложил Федотов.
— Ты лучше меня понял, что нам об этом намекнули в открытую. Чубов прямо заявил, что присоединяются «яковлевцы», и фирм на авианесущем крейсере остаётся две, а не три.
— Официального решения не принималось, — не сдавался Александр Васильевич.
— Считай, что его принял я. Давайте закроем этот вопрос и перейдём к обсуждению реалистичных планов, а не мнимых.
Я встретился взглядом с тем самым инженером, которого мы с Ваней встретили перед поездкой в Крым. Он пожимал плечами, сомневаясь в идее предложить вариант с тем самым самолётом, над которым они работали.
Заместитель Белкина вступил в разговор и занял позицию генерального конструктора.
— Александр Васильевич, вам же сказали, что нет у нас возможности сделать самолёт. Яковлевцы вообще имеют два борта. Мы не можем предложить Министерству обороны ни боевой, ни учебно-боевой самолёт…
Пожалуй, пора. В кабинете все начинают свыкаться с мыслями о невозможности корабельного истребителя. Удивляет, что никому раньше моя идея в голову не пришла.
— Нужны два самолёта. У нас их нет, — продолжал объяснять заместитель генерального конструктора.
— А у нас есть и то и другое в одном самолёте, — сказал я, встав со своего места.
В кабинете воцарилась тишина. Федотов посмотрел на меня с интересом, сморщив лоб. Байрамов, который сидел расстроенный с самого начала совещания, приободрился. В его глазах загорелась какая-то надежда. Только генеральный конструктор был спокоен и не поднял головы. Он продолжал смотреть в бумаги.
— Сергей Сергеевич, не будем заниматься фантастикой. Понимаю, что вы опечалены гибелью друга, как и все мы. Но сегодня это сделать невозможно. Где вы найдёте подобный самолёт? — спросил заместитель генерального конструктора.
Белкин в этот момент поднял на меня глаза и сосредоточился.
— Его искать не надо. Он есть. На заводе, в Луховицах, — ответил я, и по кабинету прокатилась волна удивления.
— Вы о чём говорите? — спросил зам. Белкина.
— Я вам говорю о совершенно иной концепции, которую пока никто не предложил.
В своём выступлении я обозначил основные преимущества двухместного многоцелевого самолёта. «Платформа» нового МиГ-29, которую чисто случайно решили собрать, имеет все задатки стать им.
— Лётчику одноместного истребителя приходится действовать в крайне напряжённой обстановке. При этом управлять вооружением. Большие скорости, малые и предельно-малые высоты, возможность работы по надводным объектам — это всё в перспективном комплексе, который сделан на базе МиГ-29М.