— 088й, красный-зелёный, справа 5.
Слишком перебрал с поправкой. Всё, что тренировал в предыдущих заходах, испортила погода. Но есть ещё возможность исправить.
— Зелёный, справа 5.
До полосы 4 километра. Пора выпускать гак.
— 088й, зелёный на курсе.
Полоса всё ближе. Угрожающе нарастает край пятнадцати метровой кормы. Выдерживаю самолёт в «напряжённом» режиме снижения. Самолёт уже просится сесть на палубу.
Чувствую, как начинаю уставать. Глаза напрягаются, сосредоточенно следя за оптической системой посадки.
— Зелёный, на курсе. Зелёный… зелёный, гак наблюдаю. Готовность к посадке.
— Готов, полосу вижу! — доложил я, опустив большую часть доклада.
Снова поменялся ветер. Теперь он справа — со стороны высокой надстройки авианосца. В момент посадки будет правый крен, поскольку этот «монумент» оказывает влияние на заключительном участке перед касанием палубы.
— Зелёный, на курсе, — докладывает РВП.
Рефлекторными движениями органов управления парирую крен. Невидимая сила продолжает «засасывать» и тянет на надстройку. Тяжело удержаться на глиссаде, но это нужно сделать. И, получается!
Всё внимание на полосу. Рука в готовности толкнуть рычаг управления двигателями вперёд.
Мы сейчас сядем. Только нужно разрешение. Но его всё нет.
— Саламандра, готов к посадке, — повторяю я.
— Зелёный, на курсе.
— Готов к посадке!
Разрешения нет. Край полосы уже рядом. На решение времени мало. Что ещё нам нужно сделать, чтобы сесть на эту палубу⁈ Сколько ещё пройти согласований⁈
— Проход! Проход! — командует руководитель полётами.
— Да, твою мать! — нервничает Байрамов.
Обороты двигателей на максимал. Ручку управления самолётом на себя и перевожу его в набор. В эфир что-то говорит руководитель полётами, но делает это одновременно с Вигучевым. В ушах стоит бульканье.
Не получается злиться, поскольку надо переводить дыхание и готовиться к следующему заходу.
— 088й, повторный заход, как приняли? — повторил руководитель полётами.
— Понял. На повторный.
Причину ухода на второй круг узнавать нет смысла. В очередной раз не дают добро на посадку большие чины.
— Сергей, топливо, — говорит уставший Сагит.
Керосина у нас и на один заход не хватит. Нужно возвращаться на землю. Иначе недотянем. Только есть проблема. Доложу о малом остатке, и на сушу отправят без разговоров. Рисковать не будут.
— Если промолчим, попадём в непростую ситуацию, — сказал я.
— А если скажем, ситуация станет совсем безнадёжной. Если невыполним посадку сегодня, то уже никогда не сядем.
Мы рискуем самолётом в любом случае. На возврате с минимальным остатком и на посадке. Вот только на «Леониде Брежневе» есть топливо для нашей заправки.
— Продолжаем, — принял я решение.
— Работаем, Сергей.
Проходим траверз корабля. Су-27К уже на посадочном курсе. Интересно, смогут ли к моменту его посадки решить вопрос с разрешением.
— 017й продолжаю заход, — доложил Вигучев.
И как назло, улучшилась видимость. Су-27К идёт к палубе. Остался километр. Жаль, что нам пришлось выполнить приказ об уходе на второй круг.
— Серёга, это всё. Первое место нам не светит, — сказал Сагит.
— Значит, будем первые, кто взлетит, — ответил я.
Вигучев плавно заходит. Подошёл к палубе. Виден штырь выпущенного гака. Он всё ближе.
— Разрешил посадку, — произносит в эфир руководитель полётами.
Нужно порадоваться за него и конструкторское бюро Сухого. Они заслужили это право быть на корабле первыми.
— Не вижу полосу. Проход, — докладывает в эфир Вигучев.
Не может этого быть! Корабль виден сейчас хорошо. Что-то не так у него на борту.
Тут же идут запросы о состоянии техники у Вигучева. Он не подтвердил неисправность. Тогда зачем он так сделал?
— 088й, ответь 017му, — запросил меня наш коллега Вигучев.
— Ответил.
— Пропускаю. Как сядешь, на палубе не задерживайся, — весело произнёс он в эфир.
Он это сделал специально. Зачем только? К чему подобное благородство или вежливость. Думать об этом времени нет. И хороводы достало крутить.
— 088й, заход, — доложил я.
— Выполняйте. Посадочный 275.
— Вас понял.
Сам в очередной раз проверяю необходимую сигнализацию и включение притяга плечевых ремней. До полосы 4 километра. Видимость опять начала плыть. Не критично.
Однако, я опять отступаю от системы предыдущих заходов. Надо вновь «нащупать» золотую середину.
Где-то чуть не успел, что-то чуть-чуть не учёл, и сразу рушится вся стройная система зависимостей.
Вышли на посадочный. Глубокий вдох.
— Сагит, ты готов? — спросил я у своего товарища.
— Я ещё на стоянке ремни притянул. А готов был очень давно.
Продолжаю заход. Внимание и все действия с органами управления идут по отработанной схеме.
— Обороты, скорость, угол планирования, зелёный, — шепчу я.
— 088й, зелёный, не проваливайся. Зелёный, зелёный… хорошо!
— Понял. 088й, шасси выпустил, гак, притяг, к посадке готов! — доложил я.
Время начало течь совсем иначе. Дыхание участилось. Расслабиться не выходит. Внутри я как сжавшаяся пружина в ожидании ослабления. Для этого нужна команда руководителя полётами.
— Готов к посадке!
Пауза. Перед кормой только одна мысль — не провалиться. Неважно, какой будет трос, и что потом скажут. Самолёт на корабле. К этой цели мы шли очень долго.
— Посадку подтвердил, — слышу я долгожданную команду.
И стоило услышать её, как внутренняя пружина разжалась. Время ускорилось. Второе дыхание появилось.
Палуба подо мной. Ручку управления отклоняю от себя. Удар колёсами о палубу.
Мгновения в ожидании рывка в момент захвата гаком троса растягиваются. Тебя словно невидимая клешня хватает и говорит: — «иди сюда!».
Рука вместе с рычагом управления двигателями самопроизвольно выбрасывается вперёд. Голова резко пошла вперёд, а глаза широко распахнулись.
Резкое торможение, тем не менее, не останавливает самолёт полностью. Он медленно приближается к краю палубы. Ещё и ещё. Чем больше вытягивается трос, тем сильнее он наращивает усилия по удержанию самолёта.
Перегрузка растёт. Усилий притяга плечевых ремней едва хватает, чтобы я не оказался на приборной доске. Совсем немного, и авиагоризонт оставил бы мне отметину на шлеме.
Продолжается борьба. Будто невидимый богатырь изо всех сил старается удержать МиГ. А самолёт, словно взбесившийся конь, несёт тебя к водам за кормой.
— Обороты! Убрать гак, — прозвучала команда от руководителя полётами.
Те самые мгновения посадки закончены. Самолёт немного качнулся назад. Пытаюсь осознать произошедшее. В этот мир меня возвращает радостный смех и крики Сагита: — «Ура!».
Остановились мы недалеко от конца палубы. Сквозь лобовое стекло вижу одни лишь волны бескрайнего моря.
— Серёга, ты как? Чего молчишь?
— 088й, крыло складывайте. Разворот на 180 и подруливаем на 4ю стоянку. Там будет встречающий, — даёт мне указание руководитель полётами.
Я медленно поворачиваю голову вправо. Вижу серый, размытый горизонт. Взгляд вниз, а подомной твёрдая поверхность палубы. Только сейчас понимаю, насколько сильно колотится сердце.
— Там сзади 017й, — сказал я в эфир, складывая крыло.
— Да. Поэтому не задерживаемся. Трос убран.
Медленно проруливаю вперёд и разворачиваюсь. Пока ещё слабо осознаю, что я в море и на борту огромного корабля. Когда едешь по его палубе, он не кажется таким огромным. Боишься что-то зацепить или вообще съехать и свалиться в воду.
При взгляде на неё очень захотелось выпить воды. Хоть даже солёной. Как только подрулили на место стоянки, техник показал выключать двигатели. Из кабины не выходим. Слева наблюдаю, как заходит на посадку Вигучев.
Его гак выпущен. Тросы на палубе натянуты. В эфире плотный радиообмен РВП. Касание! Рёв двигателей и мощный удар об палубу. Су-27К также останавливается перед обрывом и отъезжает назад.
— Фонарь, — сказал я и открыл его.
Какое это блаженство! Морской воздух обдувает вспотевшее лицо. Руки и ноги не хотят подчиняться и полностью расслаблены. Я откинулся назад и прикрыл глаза.
Вспомнил всё, что было до этого момента. Кажется, всё моё пребывание в этом мире свелось к этой посадке. Часы налёта в училище то на холоде, то при высокой температуре. Первая большая любовь за две жизни и трагическая гибель Жени. Афганистан, где было всего в избытке — кровь, слёзы и сухие ветра. Ангола, школа испытателей, каждая авария, где приходилось рисковать и самолётом, и собой. И вот я открываю глаза.
— Серёга, мы это сделали. Всё было не зря, — слышу из задней кабины голос Сагита.
— Не зря. Красота, — отвечаю я, вглядываясь в бесконечную даль Чёрного моря.
Сбоку слышу свист. Вигучев первым вылез из кабины. Шлем он ещё не снял. Его комбинезон был весь вымокший от пота. Я тоже вспотел не меньше.
— Ну, вы и отчаянные парни. И сколько же у вас осталось? — улыбнулся он.
Я догадался, что имел в виду наш коллега. Вигучев решил, что у нас остаток топлива был маленький. Если нас не пропустить вперёд, мы просто уйдём на сушу. И тогда, в этот день посадка может получиться только у него. Это было бы большим подспорьем в противостоянии двух фирм. Никто бы не разбирался потом, когда сели МиГовцы.
— Ты понимаешь, о чём он? — картинно спросил я у Сагита.
— Понятия не имею.
Я выполнил воинское приветствие, на что суховский лётчик выпрямился в струнку. Вигучев громко рассмеялся и приложил правую руку к голове, проявляя к нам уважение.
К самолётам уже шла огромная масса людей. Я начал спускаться по стремянке, а меня уже пытались поймать на руки и трижды подкинуть вверх.
Встав ногами на палубу, я почувствовал единение с кораблём. Будто стал его частью. В нём большая сила. Эмоций сдержать не получилось. Я медленно опустился на колени и поцеловал палубу, которая так мягко приняла нас сегодня к себе.